Горец. Вверх по течению - Старицкий Дмитрий
— Цел. Даже не прикушен.
— А больше нам от него ничего не надо. В штабе допросят. Несите его в батальон.
Говорил, а сам при этом обшмонал все его карманы.
Картонная пачка револьверных патронов.
Золотые часы с цепочкой и двумя крышками. Золотой же тяжелый портсигар.
Деньги бумажные и монетами.
Ташка с какими-то бумагами.
Опять-таки никаких документов.
Все, кроме часов, покидал в его ташку. Еще приватизировал с него двойную портупею с кобурой. К ранее захваченному револьверу, который никому я отдавать не собирался.
Саблю пленного офицера я отдал Вахрумке.
— По праву она ваша, господин инженер-капитан.
— Да я и свою-то не ношу, — слегка замялся интеллигентный инженер и тут же принял облик офицера. — Что собрался делать, ефрейтор? Я же вижу, что ты что-то задумал, — озаботился он, перейдя на «ты».
— Так точно, господин инженер-капитан, задумал, — сказал я, застегивая на себе трофейную портупею. — Гнездо их накрыть в лесу. Разрешите кликнуть охотников? Двух лесовиков мне будет достаточно. — И, видя, что инженер в чем-то сомневается, добавил: — Тут по горячему следу действовать надо, иначе можем опоздать. Тогда лошадки тю-тю… ускачут. А с ними и разведдонесение противнику о наших укреплениях.
Пока инженер размышлял, я перезарядил револьвер. Был этот вороненый аппарат намного короче и легче тех, что стояли на вооружении у наших горных стрелков. И в руке сидел удобней. Прогрессивной конструкции — барабан из рамки откидывался вправо, что несколько непривычно, но с экстрактором. У того американского револьвера, что нелегально завел себе отец после наезда чечен, барабан откидывался влево. В барабане восемь гнезд. Калибр где-то восемь миллиметров. Но вот спуск одинарный. Хорош я был бы с ним в бою, понадеявшись на самовзвод. Вынул стреляные гильзы и дозарядил барабан запасными патронами из специального кармашка в кобуре.
— Действуй, ефрейтор, — наконец решился инженер, глядя на мои уверенные манипуляции с оружием.
Оба мои добровольца из нового пополнения действительно оказались хорошими лесовиками, ходили по чаще намного тише меня и следы читать хорошо умели.
Вооружил я их, с молчаливого согласия инженера, трофейными винтовками.
Вывели меня наши чингачгуки на место дневки вражеской разведывательно-диверсионной группы довольно быстро, минут за сорок. Время я засекал по своим новым часам. В то место, где сосняк сменялся лиственным лесом.
Схоронились враги в нашем лесу грамотно, в неглубоком овражке, сверху заросшем густыми кустами лещины и с бойким узким ручейком на дне. Костерок развели неприметный — в ямке. Обед там готовил на всю команду цугульских киднеперов молодой безусый драгун лет семнадцати.
Я остался на месте — кашевара караулить, а лесовики разбрелись по округе следы читать.
— Господин ефрейтор, дозвольте обратиться, — неожиданно зашептали мне в ухо.
Я чуть не подпрыгнул от неожиданности, на лету развернувшись с готовым к стрельбе револьвером.
— Ты меня так больше не пугай, ладно… — прошептал я лесовику, когда сердце перестало колотиться. — А то так и до греха недалеко. Стрельнул бы я с испуга, что делать стал бы?
— Виноват, господин ефрейтор, — криво улыбнулся солдат. — Только тут такое дело. Не один он в овражке сидит. По следам пятеро их, врагов. Троих вы порешили, да один кашеварит. Где еще организм?
— Не знаю где, — честно ответил я. — Может, гадит где-то в кустах. А может, в секрете сидит. Сколько у них лошадей?
— Семь. Одна под вьюком. И одну, я так мыслю, они под пленного заранее приготовили. Седло вьючное. Поперек положат. Привяжут к седлу, и только их и видели… Лови конский топот…
— Какие лошади? Стирхи?
— Не-э-эт… — довольно осклабился лесовик. — Дорогие кони. Заводские аргамаки. Высокие. Такие быстро скачут.
— Где твой товарищ?
— С другой стороны оврага караулит. Он надежный. Не сомневайтесь, господин ефрейтор.
— Тогда я тут посторожу. А ты топай за медалью. Только мальчишку в живых оставь.
— Зачем?
— Жалко его. Сопляк еще совсем. А так войну в плену перебедует, мать обрадует.
— Как прикажете, господин ефрейтор, — отозвался лесовик и тихо скрылся в, казалось бы, непроходимых кустах.
До чего противно вот так лежать без дела в кустах. Тягомотно. Понял я, что разведка — это не мое дело. Лучше уж кайлом махать.
Минут через пятнадцать пришел другой драгун, в возрасте уже дядька, старослужащий, а то и сверхсрочник. На погоне широкая лычка поперек, а на лице большой нос и черные усы подковой. Круглая медаль на шее. Что-то спросил парня, тот ему ответил и усердно принялся помешивать в котелке. И вражеский унтер сел, прислонившись к стене оврага. Вынул кисет, свернул цигарку из обрывка газеты и с наслаждением закурил.
Драгун взяли, когда каша уже была готова и враги накрывали полевой дастархан для своих диверсантов.
Лесовики без винтовок просто спрыгнули им на головы. Парнишку оглушили, а вот дядьку с медалью с ходу закололи длинным трофейным штыком в левую ключицу — наповал. Оглушенного пацана лесовики споро связали и высвистали меня вниз условным криком удода.
И когда я не торопясь спустился в овраг, дружно гаркнули, дурачась:
— Обед готов, господин ефрейтор.
10
Командир батальона Кароль Готварк у нас был не фон-барон какой, а вполне себе нормальный человек мещанского происхождения — сын дорожного подрядчика. Дворянство свое выслужил с майорским чином.
Тут в империи вообще интересная такая вещь, что до майора все чины и звания вроде как временные — пока служишь, а от майора и выше — уже пожизненные. Так тебя титулуют, даже когда ты в армии перестал служить. И таким простолюдинам, выслужившим свое имперское потомственное дворянство, приставляется к фамилии концовка не «форт», как у столбовых феодальных дворян, а «варк». Стоит еще заметить, что если в армии для обращения в герольдию за новым фамильным гербом достаточно стать майором, то на гражданской службе, куда причисляют и всех военных чиновников, требуется стать имперским советником третьего ранга, что приравнивается к генерал-майору. Еще можно дворянство получить, заслужив за храбрость Рыцарский крест, но только личное, не передающееся по наследству. Так как и раньше звание рыцаря по наследству не передавалось даже среди герцогов и королей. Имперскому рыцарю никаких добавок к фамилии не положено также по давней традиции.
Так что майор Готварк — сам себя сделавший человек, но, похоже, выслужил он уже свой потолок. Выше батальона строительных, да и вообще любых инженерных частей у империи не было. Выше только инженеры поднимались в большие штабы. А наш комбат, как и большинство строевых командиров, диплома инженера не имел. Он вообще в офицеры выбился из унтеров, как сплетничали.
Стоит он сейчас передо мной в этом щелястом, продуваемом всеми ветрами сарае, раскачиваясь с носка на пятку. Смотрит на меня внимательно и говорит задумчиво:
— Знаешь, что завтра тебя повезут на военно-полевой суд?
— Так точно, господин майор. Знаю, — ответил я.
— Обидно?
— Обидно, господин майор, скрывать не стану.
Обидно, конечно, мне, но плетью обуха не перешибешь. Закон! Мародер подлежит военно-полевому суду, согласно Имперскому уложению о военных преступлениях. Мне уже шепнули часовые мои, когда хлеб и воду приносили, что на самом деле все можно, хвалиться только этим нельзя.
— Тортфорт настаивал на выездной сессии военно-полевого суда в расположении батальона, но ее не будет, — продолжил свою речь комбат. — Мне не по душе, чтобы первого героя в батальоне на этой войне судили перед строем. Это плохой пример для солдат.
Ну да…
Барон Тортфорт…
О нем-то я и забыл. Расслабился от эйфории победы над разведчиками противника. Славы жаждал…
Когда мы притащили пленного, еще две винтовки, сабли и коней, инженера на месте уже не было. А плененный мной ранее вражеский офицер вольготно сидел в распахнутой палатке нашего ротного, отставив в сторону перевязанную ногу, и пил с капитаном Тортфортом красное вино из хрустальных фужеров, одновременно ведя приятную светскую беседу на имперском языке.
