Александр Карпенко - Гребцы галеры
Ну, бывает, напьется кто-то из сотрудников до такого изумления, что вместо карты вызова карту сектора возьмется заполнять или рядом с больным на носилки спать приляжет. Тут уж-не взыщи. Господь наш всеблагой в милости своей безграничной людям девять заповедей даровал, а жизнь наша паскудная — десятую: «Не попадайся». Не пойман — не вор. Не унюхан — не пьян.
Я, честно говоря, сам до таких дел не большой любитель. В молодости было, дурковал. Раз, помню, дежурство ну до того крутое выпало — что ни вызов, то война, а я еще и спиртного принял. Не так чтоб уж без меры, но уставшему организму и этого хватило.
Поначалу долго кормил на диво всей смене своей ложкой из своей миски домашним обедом приблудного котенка. Котенок пожирал гречневую кашу с мясом, почавкивая и громко мурча, а коллеги столь же громко обсуждали степень моего опьянения.
Потом упал на топчан и умер. Сослуживцы грубо вернули к жизни, сунули в зубы вызов, велели ехать. Проклиная день и час своего зачатия, сполз в автомобиль, показал полученное пилоту и отбыл.
Что-то там делал, кого-то лечил. Вернулся на базу, велел водителю сказать диспетчерам, что карточку сдам утром, и вновь скончался. Теперь уже окончательно и бесповоротно.
Очнулся поутру, высосал, плюясь, анальгину из ампулы — надо ж и карточку, наконец, писать! Заварил огромную кружку крепчайшего чая, уселся. Смотрю тупо в бумажку и ничего не помню. Ну ровным счетом, ноль. Кого смотрел? От чего лечил? Чем? Темна вода во облацех.
Все, что удалось извлечь из памяти — кто-то, провожая меня к двери, молвил: «Спасибо, доктор». Знать, помогло лечение.
Ну, написал, конечно. Выдумал что-то, просто исходя из повода к вызову. А правды по сей день так и не вспомнил. Жанр такой писанины называется: ненаучно-производственная фантастика. Для моего состояния название звучит мрачнее: алкогольный палимпсест.
Но урок пошел впрок. Более не усердствую. Не нашлось молодца побороть винца. Потребляю на службе редко и умеренно, чаще пивко на пару с мышедоктором.
А народишко — гуляет. Похоже, пьянка на базе перманентна. Снова ажитированные споры о методах лечения, снова гитара. Звенит себе бодренько:
Так вперед, за цыганской звездой кочевой,На закат, где дрожат паруса,И глаза глядят с бесприютной тоскойВ багровеющие небеса.
Ха, ребятишки. Кто-то здесь, кажется, Киплинга не знает? Нешто помочь коллегам спиртное осилить? А ну их к бесу, не хай потребляют без меня. Волокусь в курилку, провожаемый перебором:
Хоть на край земли, хоть за край…
Тоскливо и там. Скучный седой водитель раскладывает на прожженной клеенке пасьянс из костяшек домино. Пасьянс не сходится, водитель уныло бранится и начинает заново. На продавленной кушетке две немолодые дамы, дымя, как стадо паровозов, негромко о чем-то препираются. Изначальный предмет перебранки уже забыт, и акцент сместился в личную сторону.
Нет, и тут не житье. Перебираюсь в столовую — просто так, без идеи что-то запихнуть в брюхо. Там пусто — все либо на вызове, либо спят, либо пьют. От безделья наливаю чаю, сажусь в свой угол — туда, за дальний столик. Спиной к стене. Как всегда.
Чья-то сильная рука сгребла мою кружку. Неслышно подошедший Рой, в неизменной десантной тельняшке под халатом, поднес ее к губам и с чувством отхлебнул.
— Чаек хорош, крепенький. Только зачем его холодным пить? Неграмотно, однако.
— Да вот, призадумался.
— Дом, поди, вспоминаешь?
— Есть такое дело…
Рой присел напротив меня. Я невольно залюбовался: до чего ж ловкое у парня тело. Четкие, отточенные движения — ни одного лишнего! Вроде и неспешно, вразвалочку, как бы с ленцой все делает, а получается очень быстро. Хорошо, должно быть, иметь такого напарника. Надежно.
Рой положил на столик загорелые руки, сцепил пальцы замок. Изучающе вгляделся в мое лицо. Долго глядел, пристально. Наконец произнес:
— Скучаешь сильно?
— Глупый вопрос.
— Я слышал, у тебя трое детей там остались?
Интересно, где это он слышал? Впрочем, чему удивляться, «Скорая помощь» — та же деревня. Все всё про всех знают. А чего не знают — сами домыслят. Не успел даме галантно чайку налить, как народ уже приписал ей получение алиментов на прижитого от тебя ребенка. Кивнул в ответ.
— Хотел бы их снова увидеть?
— Вопрос еще глупей. Ты что, надо мной нарочно издеваешься?
— Обожди, земляк, не бушуй. Тебе про такие вещи — Ключ и Зеркало слышать приходилось?
— Угу.
— Что именно?
Я замялся, прикидывая, стоит ли быть откровенным. Говорить на столь скользкую тему в порядке пустого трепа — искать неприятностей на свою задницу Скорых и несомненных.
Неизвестно, не военная ли, часом, тайна те отчетики из разбившегося самолета. Шлепнут вояки за разглашение, и кончится моя жизнь раньше, чем планировалось.
Но Рой производил на меня впечатление человека, на которого можно безоглядно положиться. Столь могучее обаяние спокойной, уверенной силы исходило от него, что я ему доверился.
Изложение моих представлений о предмете заняло с полчаса.
— Немало знаешь… Интересно, откуда? Не хочешь, не отвечай, это твои проблемы. Так я начну сначала: к детям вернуться хочешь?
— Ну, допустим. А что мое желание меняет?
— Есть способ.
Я не спешил загораться надеждой, опасливо поинтересовавшись:
— А почему с этим ко мне? Что, больше обратиться не к кому?
— Нравишься ты мне. Убедительная мотивация?
— Не девица я, чтобы нравиться. Говори толком.
— Я не с бухты-барахты, поверь. Давно уж к тебе приглядываюсь. Ну, так что, подписываешься?
В едальню ввалилась толпа подвыпивших ребят и девчат, с шумом взялась исследовать холодильники на предмет закуски.
Рой поднялся со стула также неспешно-ловко-быстро, как делал все, показал на них глазами:
— Все, братан. Молчим. Разговора не было. Я тебя еще найду, тогда продолжим.
Пожал мне руку выше локтя и пропал в гулкой пустоте коридора. Я поднял со стола свою посудину, подлил в остывший напиток кипятку и перебрался за столик к молодежи — послушать баек.
Хмурое утро разродилось вручением нам очередного подарка жизни.
— Это ссылка, — подняла Рат глаза от бланка командировочного предписания, — но ссылка почетная.
— Гм?
— А я всегда говорила тебе: язык не распускай.
— Да я вроде…
— Молчи. Песенки твои двусмысленные, шепотки с Роем на кухне… Рой изгой, отверженный. Он бывший десантник, профессиональный убийца, его все боятся. Но это не значит, что кто-нибудь испугается мелкого фельдшеришку Шуру. А вот за что я должна с тобой вместе страдать?
— Должно, за то, что плохо воспитала.
— Да уж…
— А что это за место такое — Кардин? И почему на целую неделю командировка? Что там делать?
— Кардин — брошенный город в Песках. Там есть вода, потому в его руинах собралась тьма всякого сброда чуть не со всей пустыни. Беглые преступники, бродяги, цыгане…
— Тут разве цыгане водятся? Никогда не видел!
— Цыгане везде водятся… Плюс ко всему нашей клиентуры там пропасть. В пустыне рехнуться несложно, тем паче в мертвом городе. Та еще обстановочка… По профилю из Кардина не госпитализируют, там и так, считай, филиал. А едем мы с тобой на ежегодный праздник богини Великой Пустыни, у нас его обыкновенно Фестивалем Безумцев зовут. Ну, что большие народные сборища для «Скорой» хуже стихийного бедствия — не тебе объяснять, работы будет выше крыши.
— Ты вроде сказала, ссылка почетная?
— Ну да. Живы будем — с пустыми руками не приедем. В Песках народ еще не отвык докторам подарками кланяться. Если будем…
Патрик к известию о поездке на Фестиваль отнесся спокойно, пожав плечами:
— Высплюсь хоть. Мне-то работать, поди, не придется. На безумцев я с вами и без того насмотрелся досыта, не в диво. А и то — люди все-таки. Не русалки с вампирами да лешими.
— Какими еще лешими? Леших не было вроде.
— А кто, по-вашему, дорогу на Тринадцатую подстанцию прячет? Договорились с лешаком, ясное дело. Шура, вы разве забыли? Вы же первый про него сказали.
Я хмыкнул, припомнив, что помянул лесного хозяина просто так, для фигуры речи. Но вслух сомнений выказывать не стал — кто его знает, может, и прав наш пилот. Я уже ничему не удивлюсь.
У входа в гараж нас поджидал Рой. Он задержал меня:
— На Фестиваль, слышал, вас послали?
— На его.
— Тогда возьми, — протянул сверток.
Развернув его, я обнаружил поношенную армейскую камуфляжную куртку, похожую на ту, какую любил таскать дома вместо ветровки в летнюю пору.
— Это еще зачем?
— По Кардину лучше так ходи. Среди жителей много вашим братом психиатром обиженных. Для них белый халат — что тряпка для быка. В машине не тронут, а в городе можно нарваться на неприятности. Зато дезертир никого не удивит — их там пруд пруди.
