Татьяна Мудрая - Костры Сентегира
VII
Куда раньше, чем Сорди успел сообразить, что к чему, кузнец выхватил откуда-то здоровенные длинноручные клещи, выдернул ими стрелу с горящим охвостьем и ткнул им в кучу литейной земли.
— Простое пламя, не паскудное, — впопыхах объяснил он.
— Объявление войны, — кивнула Кардинена. — Положим, такого у них может быть много, в отличие от снаряженных стрел.
— С пустыми наконечниками из глины, — кивнул Орхат. — Чтобы разбивались и из себя горючую дрянь плескали.
— Наследие Рума, — подтвердила она. — Вместе с верой обрели. Интересно, десяток или больше? Или вообще полный горшок такой прелести, а рядом катапульта?
— Выбери жизнь вечную. То есть второе, — хмыкнул он.
Сорди ошарашенно следил за теологической дискуссией, пока в руки ему не ткнули вторые клещи, поменьше.
— И старайся всё-таки это подальше от одежды держать, — поучала Карди. — Жаль, не довелось тебе во вторую мировую зажигалки на крыше дома тушить — опыта бы солидно поднабрался.
— Инэни, — проговорил Орхат, — не нагружай мальца, мы с тобой вдвоём отлично справимся. Или втроём — вообще никак и нисколько.
— А что, и верно. Когда посылают лёгкий фламмер — значит, хотят переговоров. Ученик, бросай назад инструмент. Пойдешь ты. А мы тем порядком.
Он коснулась было навершия своей кархи, потянула кверху — легко ли вынимается. Однако передумала: забросила в ножны.
— Ученик.
— Я.
— Когда отправишься в лес, хорошенько вызнай, кто они. Верно ли, что правые, и чего от нас хотят. По пути вынь белый платочек и маши всё время, понял? Если будут говорить банальности — не прерывай. Смотри на лица: знакомы ли или не весьма. Типа — те, кто умер или перенесенные параллельно. Да, прости. Когда пойдешь на переговоры, твоё дубовое чудо брать с собой не стоит. Пусть думают, что оба клинка стальные.
Протянула руку и сняла бокэн с его плеча.
— Они ведь за оружие на нас ополчились.
— И распрекрасно. То, что доктор прописал. А пока ты им зубы заговариваешь…
Она достала откуда-то изнутри тот арбалет: изящную игрушку, которая незаметна даже в подзорную трубу, если она у противника имеется. Наложила стрелку, нацелила в зенит.
— Это же убьёт.
— Ну и характер тебе достался. Подумай: они чего хотят — на чай к нам напроситься? Да утешься: не им вовсе предназначено. Так через крепостную стену стреляют, чтобы влетело аки глас с неба.
Карди подцепила тетиву своим когтевидным кольцом и натянула. Болт вырвался с негромким жужжанием — и ушёл из виду.
— Порядок в частях. Стираная тряпица имеется, ученик? Ага. Вот и пошёл. Гляди, не мешкай там особо!
Сорди хотел предупредить, что нож так и остался при нём, — это правильно? Но решил, что не стоит донимать старших буквализмом.
Лес начинался почти сразу от порога — когда шли, Сорди всё дивился, как это здешний кузнец с дочкой не боятся тесноты и темноты. Но — странное дело! Такое же чувство было у него самого. Чем дальше он уходил под кроны здешних дубов, тем спокойней ему казалось. Широкие полотнища света, ниспадая сквозь трещины в облаках, всё чаще спускались с корявых ветвей до самого низа, в них кружилась пыль или пыльца, золотыми змейками играли блики невидимого солнца. Идти было мягко: тропа заросла мхом, широкие подушки его вздымались по обеим сторонам, как на купеческой постели. Рисунком мох напоминал кукушкин лен, белёсостью — сфагнум, но мелкие сиреневые цветы были будто взяты от ручной камнеломки. Их узор, бегучий узор травянистого покрова завораживал и покоил, обещал нечто…
Сорди еще пребывал в мечтательно расслабленном состоянии духа, когда вдруг на него наложили руки и потащили в сторону от тропы.
— Надо ведь, какой живучий, позорник, — говорил один, накидывая ему на лоб и глаза повязку. — Куда его, Миха?
— Говорили — прямо к патриархам. Они его издаля опознали.
Резиденция правоглавов была расположена со смыслом: лес отстоит от поляны со всех краев метров на сто — для безопасности. Пни указывают на недавнюю порубку, светлый холст палаток — на опрятность, коя превозмогает и стремление к истинно воинской маскировке. Ага. Их тут не менее сотни, думает Сорди. В справной одёжке и с арбалетами — охотничьими, дальнобойными. То-то стрелка показалась коротковата для обычного лука. Молодые все парни и вроде бы незнакомые. Я их не застал: уже или еще?
Все это проговаривается внутри него так быстро, что не успевает обрасти звуковым мясом и колыхнуть голосовые связки.
Палатки выстроены в круг, почти идеальный; посередине горит костёр. Внутри огня гулко булькает в котле некая жидкость.
«Вот это как раз оно, — отчетливо говорит себе Сорди. — Тот самый огонь, которым они хотят устрашить ведьму и ее потатчиков. Дабы впредь неповадно было».
Он невольно сбивается на речевой стиль прошлой своей жизни.
«Только это не рецепт Калинника и даже не арабская горючая смесь: тут состав попроще. Подогревают и умакивают кончики болтов, как дикари — в яд. Загорается и поджигает при сильном ударе».
Как он сумел такое определить — Сорди и сам не знает.
Трое вождей — в самом большом шатре. Вышли оттуда навстречу, как-то клочьями думал Сорди. Кирилл, Мефодий, Иван. Имена не настоящие, к ним даже отчества вроде бы не полагается. Даны в честь Священного Великобуквия.
— Приветствую, Сергей Вячеславич. Это ты будешь переговорщик? — вещает Иван. Он, как и все здесь, помолодел лет на десять, окладистая борода распушилась. Другие тоже немало похорошели: шкиперский лицевой оклад Кирилла потерял все седые волоски, и теперь ясно видать, что святоотец Кир — рыжий от природы. Длинные белые волосы Мефодия не заплетены в косу, отчего-то сие кажется гостю диким. Любопытно, удивлены эти трое своей метаморфозой или сочли воздаянием за добродетели?
— Я парламентёр, — поправляет Сорди. Исправлять имя смысла нет.
— Видим, как же. Чего ж ты за не своих говоришь и своей холёной шкуркой ради них рискуешь, брат Сергей? — говорит старший из отцов.
— За постой ковалю с дочерью плачу, Мефодий Андреевич, — спокойно отвечает Сорди.
— За постой или за работу? — спрашивает уже Кирилл. Ага, непочётное прозвание задело не одного Мефодия — всех троих. На самом деле он самый обычный Николай, даже Колян. Мефодий — Мстислав. Иван зато — Бенедикт. Венедикт Фёдорович.
— За работу тоже. Коней подковывали, — отвечает Сорди спокойно.
— Далеко ли собрались с твоей… мужедевицей? — спрашивает Иван, пока руки Сорди закручивают за спину. Обыскивать, наверное, собираются.
— Если вы ее определили, значит, и насчет всего прочего без меня знаете. Или у вас одна только подзорная трубка, а слуховой нет?
Нарочитое оскорбление: намёк на дряхлость и ветхозаветность троицы. Не зря ли, соображает пленник. Нет, не то. Не слишком ли рано? Здесь, в этой гущине, и первая, может статься, не работает. Бинокль висит на шее одного из младших — новенький, вполне солидного вида, но оптику по одной внешности вроде не заценишь. Впрочем — не самая продвинутая, наконец решает Сорди.
Поспешные руки шарят по карманам. Неопытны, однако, меланхолически размышляет обыскиваемый. Такое надо учинять вдумчиво. Не пропуская ни одного шва и ни одной складки.
— Нож! — доносится торжествующий клик. — Это чего значит — послу на разговор оружным идти?
Миха вытаскивает «Волчонка» и торжествующе потрясает им перед носом собравшихся.
— Не оружие, но памятка. От вас самих на прощанье полученная, — врастяжку и с видимой ленцой объясняет Сорди. — Я ей, положим, из ногтей грязь вычищаю и бородку скоблю.
Кто подсказывал ему нахальство и зачем? Вольная дубрава и раскидистые мхи? Солнечный свет и аромат мелких цветов? Он не знал. Просто слушался.
— Бриться тебе, мы видим, без надобности, — снова вступает в разговор Меф. — Обабился совсем. И как бы ты это сотворял без какого-никакого зеркала?
— Да вот оно, то самое зеркальце, — с готовностью подхватывает Миха. — За подкладку, что ль, забралось, а теперь в самую мою руку прыгнуло и расктворилось. Трещиноватое и тяжелое какое-то.
— Дай сюда, — приказывает Кирилл. — Ого, литой серебряный футляр с откидной крышечкой. Шикарная безделушка. Еще бы пудры с другой стороны подсыпали — прыщики этому неженке маскировать.
Негодующе махнул рукой…
Сорди готов был поклясться, что сверху внутрь стекла прыгнула некая рыжая искорка. Отразилась и в тот же миг отскочила в самую гущину деревьев.
— Бери, Сергейка. Полюбуйся на себя напоследок, какой ты стал красавчик, — усмехнулся он. — А нам такого ввек не нужно.
Вложил за пазуху Сорди вместо ножа — пальцы грубовато прошлись по соскам.
— Хотели мы тебя отпустить восвояси и твоей потатчице дорогу отворить. А теперь нет. Теперь веди, откуда вышел, а там посмотрим. И не вздумай Сусанина разыгрывать — мы тебе не полячишки какие-нибудь. Стрелой и пешего, и конного догоним.
