Калейдоскоп - МаксВ
– Я тебя понял, друг мой, конечно, хотелось бы, чтобы сын продолжил моё дело, – согласился Дмитирй, – Но тут уже всё решено. Может быть, из него выйдет крупный конструктор. А Каверна… Он мечтает раскрыть её тайны.
– И ведь ваша семья сделали достаточно для медицинской науки. Вы, ваш отец…
– И его отец тоже, — добавил Раскин.
– Обиталище в долгу перед вами за вашу книгу, – сказал Серемар, – Может быть, теперь станет больше желающих специализироваться по нашей цивилизации. Из кормышей не получаются хорошие врачи. У нас нет нужной традиции. Странно, как различается психология обитателей разных пространств. Странно, что кормыши сами не додумались… Да-да, нам просто в голову не приходило, что болезни можно и нужно лечить. Медицину у нас заменял культ фатализма. Тогда как вы еще в древности, когда люди жили в пещерах…
– Серемар, не принижай свой народ. Вы додумались до многого, чего не было у нас, – сказал Раскин, – И нам теперь странно, как это мы прошли мимо этих вещей. У вас есть свои таланты, есть области, в которых вы намного опередили нас. Взять хотя бы именно вашу специальность, философию. Вы сделали её подлинной наукой, а у нас она была только лишь щупом, которым действовали наугад. Вы создали стройную, упорядоченную систему, прикладную науку, по-настоящему действенное орудие.
Серемар, помешкал, осмотрелся по сторонам, будто разыскивая что-то, потом заговорил:
– Да, это так. Раз уж вы упомянули, то хочу сообщить – сейчас у меня складывается одна концепция, совсем новая концепция, которая, как я думаю, может дать поразительный результат. Она обещает стать действенным орудием не только для кормышей, но и для вас, людей. Я уже много лет работаю в этом направлении, а основой послужили кое-какие идеи, которые возникли у меня ещё в то время, когда люди впервые появились здесь, в Обиталище. До сих пор я ничего не говорил, потому что не был убежден в своей правоте.
– А теперь убеждены?
– Не совсем, не окончательно. Почти убежден. Ещё есть над чем поработать.
Они посидели молча, глядя на горы и озеро. Над гребнями вспухли темные тучи, и снежные пики стали похожи на мраморные надгробья. Алое зарево поглотило солнце и потускнело. Еще немного. и костёр заката догорит…
В этот момент кто-то постучался в дверь, и Дмитрий весь напрягся, возвращаясь к действительности, к своему кабинету и креслу. Серемар исчез. Разделив с другом минуты раздумья, старый философ тихо удалился.
В дверь снова постучали.
Раскин наклонился, притронулся к монитору, и пейзаж исчез, комната вернулась в своё настоящее состояние. За окнами стемнело, поленья в камине розовели, подёрнувшись пеплом.
– Входи, – сказал Дмитрий.
Дверь отворил Дядюшка:
– Обед готов, хозяин.
– Благодарю.
– Вам приготовлено место во главе стола, – добавил механор.
– Спасибо, Дядюшка. Спасибо, что напомнил.
Глава 3
Глава 3
Полукруглый створ двери лифтового модуля мягко закрылся, и сверкающий хромом цилиндр через минуту полностью скрылся под ровной поверхностью бетонной площадки. Участники экспедиции в составе шестнадцати отчаянных диггеров отправились в недра Земли, продолжить исследования Каверны и жизнь её обитателей. Среди них был и сын Дмитрия – Трофим. Сам Дмитрий Николаевич провожал взглядом скрывающийся модуль, стоя на смотровой площадке, что была специально выстроена вокруг жерла специальной шахты для родных и членов комиссии, кто желал, или по роду работы был обязан наблюдать за уходившей вглубь капсулой со смельчаками.
Модуль исчез, а он всё стоял, сжимая пальцами перила, и глядел вниз. Шторки затвора, перекрывающего вход в шахту, сомкнулись, и Раскин тихо вымолвил: «До свиданья, сынок».
Постепенно он пришёл в себя, и огляделся. Заметил кругом людей, увидел теряющееся вдали поле ещё с одной специальной шахтой, оборудованной для отправки технического груза, около которой стояли трактора и несколько кранов.
Дмитрий поёжился. Удивился, с чего бы это: полуденное солнце грело хорошо, – и снова поёжился.
С трудом оторвавшись от перил, он двинулся к зданию диггопорта. Внезапно его обуял дикий страх, нелепый, необъяснимый страх перед бетонной плоскостью смотровой площадки. Страх сковал холодом его душу и заставил ускорить шаг.
Навстречу, со спортивной сумкой на плече, шёл незнакомый человек. «Только бы не заговорил со мной», – опасливо подумал Раскин.
Но мужчина, поравнявшись с ним, не сказал ни слова, даже не посмотрел на него, и Раскин облегченно вздохнул:
«Эх, быть бы сейчас дома… Час отдыха после обеда, в зеве домашнего камина пылают дрова, на хромированной подставке мелькают красные блики… Дядюшка приносит горячее какао, что-то бормочет невпопад…»
Он прибавил шагу, торопясь поскорее уйти с холодной, голой бетонной площадки.
Странно, отчего ему так тяжело далось прощание с Трофимом. Конечно, разлука вещь неприятная, это только естественно. Но чтобы в последние минуты расставания им овладел такой ужас, это никак не естественно. Ужас при одной мысли о предстоящем сыну путешествии в глубины Земли, ужас при мысли о чужом, подземном мире, хотя Каверну теперь вряд ли можно назвать чужой: исследователи уже почти сто лет занимаются ею, осваивают разные технологии, построили с помощью механоров герметичные ангары, живут в них, некоторые даже полюбили эту науку.
И, однако, лишь напряжение воли помешало ему в последние секунды перед спуском модуля выскочить к лифту с криком, взывая к Трофиму: «Вернись! Останься здесь!»
Это был бы, конечно, совершенно недопустимый поступок. Унизительная, позорная демонстрация чувств.
В самом деле, что такое спуск в глубокую шахту? Ничего особенного, во всяком случае, теперь. Когда-то путь в Каверну был событием, но это время давно миновало. Он сам туда спускался, даже провел в Обиталище безвылазно целых пять долгих лет. Правда, это заметно выше, чем жуткое инферно, но всё же… Это было… Он мысленно ахнул… Да, это было около тридцати лет назад. Дежурный механор распахнул перед ним дверь зала ожидания, и в лицо сразу же ударил гул и рокот многих голосов. В этом гуле было что-то такое жуткое, что он на миг остановился. Потом вошел, и дверь мягко закрылась за ним.
Прижимаясь к стене, чтобы ни с кем не столкнуться, он прошел в угол к свободному креслу и съёжился в нем, глядя на толчею вокруг.
Перед его взором в
