Клод Лалюмьер - Витпанк
И вот Тимми подошел к Томми и попытался поднять его, пока папа Майк говорил с Бастером и Скоттом. Но Томми был большой и тяжелый, и Тимми пришлось взять его за ноги, так же, как делал папа Майк, и волоком оттащить в дом.
Это было тяжелой работой, но Тимми в конце концов дотащил Томми до кухни, где его ждала мама Джейн. Большая кастрюля с водой у нее уже бурлила.
— Боже мой, дитя мое! — воскликнула мама Джейн. — Ты же перемазал мне кровью весь пол!
Потом она сгребла Томми с пола и кинула его в кипящую воду. Ноги Томми остались торчать снаружи и слегка подрагивали.
— Зачем ты это делаешь, мама Джейн? — спросил Тимми. — И зачем папа Майк отрубил Томми голову?
— Боже мой, дитя мое! — снова воскликнула мама Джейн. — Что за глупости ты говоришь! — Она натянула пару толстых резиновых перчаток, вытащила Томми из воды и шлепнула его на буфет. Вслед за этим она принялась выдергивать у Томми все его перья.
— Разве это не больно? — спросил Тимми.
— Было бы больно, если бы я была без перчаток, — ответила мама Джейн.
Когда Томми остался совсем без перьев, мама Джейн взяла большой нож и отрезала Томми ноги. Потом она достала другой нож, тонкий и блестящий, вспорола Томми живот и вытащила оттуда кишки. Она положила их в миску и дала эту миску Тимми.
— На, можешь отнести это Бастеру и Скотту, если хочешь, — сказала мама Джейн.
Тимми так и поступил. Некоторое время он смотрел, как Бастер и Скотт сражаются над внутренностями Томми, а потом пошел в амбар. Там он нашел папу Майка, который доил Буренку Мэйбл, и когда он сел в углу, чтобы посмотреть, папа Майк брызнул ему в лицо струйкой молока.
— Ха-ха-ха! — засмеялся папа Майкл. — А ну-ка, больше жизни!
Немного попозже приехали бабушка Эйла, дядя Авги, тетя Перл и кузены Фред, Эрл, Куки и Пут — всех их пригласили на обед ко Дню Благодарения. Томми был пропечен так, что снаружи он был весь золотистый и хрустящий, и после того как мама Джейн поставила его посреди стола, папа Майк нарезал его сочными, дымящимися ломтями.
— Дай-ка мне ножку, — сказал кузен Фред. — Это самая вкусная часть.
— А вот и нет! — сказал кузен Куки. — Самос вкусное — это шея.
— Вы оба неправы, детки, — сказала бабушка Эйла. — Нет ничего лучше, чем хорошенькое пухленькое бедрышко!
— По мне, так лучше грудка, — сказала тетя Перл.
— А я бы предпочел крылышко, — сказал кузен Пут.
— Чудаки вы все! — сказал дядя Авги. — Что до меня, то я претендую на желудок; вот уж действительно самая лучшая часть! Ты не забыла поджарить для меня желудок, сестрица Джейн?
— Ну, вот еще! — сказала мама Джейн и поднесла дяде Авги желудок Томми на особой серебряной тарелочке.
— У-мм! Ням-ням! — воскликнул дядя Авги и проглотил желудок Томми в три быстрых глотка. Потом он откинулся на спинку стула и широко улыбнулся Тимми. — Ну а теперь, — сказал он, — настало время для волшебной косточки!
— А что это? — спросил Тимми.
И дядя Авги показал ему. Он вытащил из Томми кость в виде вилочки, и взялся за один конец, а Тимми взялся за другой, а потом они оба потянули. Вилочка разломилась пополам.
— Твоя половина больше! — закричал дядя Авги. — Твое желание исполнится!
— А что ты загадал, Тимми? — спросила бабушка Эйла.
— Я загадал, чтобы вас всех покусали гремучие змеи, и чтобы вы распухли и стали вонять, как теленок Пэнси, когда он сдох, — сказал Тимми.
И тогда мама Джейн сказала, что было бы неплохо, если бы Тимми теперь пошел наружу поиграл, и он так и сделал. Спустя какое-то время он забрел к мусорному баку у амбара и вытащил из него голову Томми.
Тимми шагал через скотный двор, неся голову Томми в ладонях и думая, что, может быть, теперь ему наконец-то удастся затащить Томми на верхушку Высокой Силосной Башни.
Но тут из дома вышел папа Майк и позвал его:
— Тимми! Можешь возвращаться! Мы едим тыквенный пирог!
Тимми не хотелось, чтобы папа Майк узнал, что он вытащил голову Томми из мусорного бака, поэтому он сделал первое, что пришло ему на ум, а именно: сунул голову Томми себе в рот, как можно тщательнее прожевал ее и проглотил. К тому времени, как папа Майк подошел к нему, от головы Томми уже ничего не осталось.
— Сейчас будет десерт, — сказал папа Майк. — А потом каждый из нас скажет, за что он благодарен судьбе. Ты можешь придумать что-нибудь, за что ты благодарен судьбе, Тимми?
— Да, могу, папа Майк, — сказал Тимми. — Я благодарен судьбе за то, что я не приемный.
Однако когда они шли обратно к дому, Тимми понял, что была еще одна вещь, за которую он был даже еще больше благодарен судьбе. Он был благодарен судьбе, потому что у них с Томми теперь был еще один секрет, самый-наисамый большой из всех секретов, и его знали только они двое.
Вот какой это был секрет:
Что бы там ни думали все остальные, самой лучшей частью была голова!
Нина Кирики Хоффман
Неистовые груди
Я была всего лишь одиноким огрызком на обеденном столе Жизни. Судя по всему, никто никогда не собирался попробовать меня.
Я сидела в одиночестве в кафетерии нашей компании в тот день, когда приняла роковое решение, изменившее мою жизнь. Если бы Глэдис, вторая секретарша босса и моя обычная спутница за ланчем, была рядом, этого могло бы никогда не произойти, но ей было назначено к зубному. Оказавшись одни на один с дежурным блюдом того дня (Спагетти-О!), я стала искать дружеского общения у журнала, который нашла на том же столике.
Следуя первому за всю свою жизнь ослепительному порыву вдохновения, я вырвала его последние страницы с рекламой-комиксом «Чудо-женщина». «Оскорбление, которое сделало из Вильмы женщину!» — так она называлась. Там была нарисована узкобедрая плоскогрудая девушка, закопанная в песок и покинутая своим дружком, который уходил вслед за грудастой блондинкой за край страницы, оставляя девушку одну в компании крабов. Спустя какое-то время Вильма выкопалась, пришла домой, попинала стулья и заказала брошюру Шарлотты Атлас «От воблы до пышечки за 20 дней, иначе мы возвращаем деньги!» Вильма прочла брошюру и отрастила себе груди размером с буханки. Она вернула себе своего дружка и отплатила ему, заставив жестоко ревновать, поскольку, кроме него, подцепила еще несколько сотен других.
Подражая примеру Вильмы, я тоже заказала брошюру вместе с прилагавшимся к ней оборудованием.
Когда моя брошюра и тренажер розово-телесного цвета были доставлены, я ощутила смутное беспокойство. Текст брошюры в нескольких местах оказался расплывчатым. Некоторые страницы повторялись; других не было вовсе. Чувствуя, что весьма нехарактерный для меня порыв энтузиазма может выветриться, если я стану тратить время, требуя заменить брошюру, я погрузилась в описанные там упражнения (которые смогла расшифровать) и ревностно выполняла их на протяжении требуемых двадцати дней. Мои груди расцвели пышным цветом. Мужчины на улицах одобрительно свистели мне вслед. Ребята в нашем офисе поднимали головы от бумаг, когда я рысцой пробегала мимо.
Я чувствовала себя, как пальма, впервые опыленная вручную. Я начала получать пачки записочек с приглашениями на свидание. Меня лапали, меня ублаготворяли, со мной забавлялись. Я испытала на опыте кучу вещей, о которых до этого только читала — и по большей части все это мне понравилось с первых же нескольких раз. Пустыня, в которой я провела всю свою жизнь, исчезла; все, до чего я дотрагивалась здесь, в центре миража, казалось реальным, насыщенным, пульсирующим энергией. Я занималась все усерднее, надеясь сделать реальность еще более реальной.
И тогда отдельные части меня начали наносить ответные удары.
Я лежала на диване у Максвелла, закинув руки за голову. Он расстегнул на мне рубашку, потом расцепил передний крючок на моем новом огромном бюстгальтере, широко распахнув и то, и другое. Он поцеловал мой живот, затем начал покрывать легкими поцелуями все мое тело, постепенно продвигаясь вверх. И тут внезапно моя левая грудь дернулась и ударила его по лицу. Он был поражен. Он посмотрел на меня с подозрением. Я и сама была поражена. Я пристально исследовала свою левую грудь. Она лежала там, где ей полагалось, мягко покачиваясь, словно японский плавучий фонарик на тихой морской глади. Невинная. Ожидающая.
Максвелл уставился на меня. Потом потряс головой. Он внимательно посмотрел на мои груди. Медленно, медленно, он начал наклоняться к ним поближе. Его губы подобрались, складываясь для поцелуя. Ощущая покалывание во всем теле, я ждала, когда они снова запорхают на моем животе. Как бы не так! Обе мои груди взметнулись вверх и врезали ему уже по полной программе.
У меня ушел час на то, чтобы откачать его. После того, как я привела его в сознание, он велел мне убираться вон! Вон — вместе с моей противоестественной оснасткой! Я взяла сумочку и пальто, бросила на него последний взгляд — он все еще лежал на полу возле дивана, — и вышла из квартиры.
