Огневой бой. Воевода из будущего (сборник) - Корчевский Юрий Григорьевич
Я усмехнулся:
– От дружины моей мало что осталось, едва ли половину наберу. А в воеводы я не рвался. Надо будет для страны – и на заставе послужу. Только чую печенкой, следующий поход таким же провальным окажется.
Горько мне было сознавать, что не послушали служивого воеводу, набравшегося опыта на полях сражений и получившего звание княжеское не за услужение у кресла государева, а за боевые заслуги. Как говаривал позже великий Петр – за веру и верность.
– Не вешай нос, боярин. У меня похуже ситуации бывали – выплыл. За одного битого двух небитых дают. Слыхал?
– Слыхал.
– Со мной поедешь ли?
– Куда зовешь?
– Развеяться. Тут по весне мне дедок один старый сказывал: есть-де на Плещеевом озере Синь-камень. Чудеса сей камень творит, желания исполнять может, если от сердца они. А еще, представляешь, сам из воды вылез, на берегу лежит – и все время теплый. Бают, хвори разные лечит.
– Да тебе-то это на что? Никак ты захворал, Федор?
– Здоров! Просто хочу посмотреть на диво это.
– Если просто посмотреть, так далековато добираться! Озеро то у Переяславля, что в Ярославской губернии.
– Не узнаю тебя, Георгий. Тут всего-то полтораста верст будет. Мы же поедем без обоза, верхами. Быстро обернемся. К тому же рыбка в том озере зело чудная есть – ряпушка. Говорят, огурцом пахнет.
– А поехали! Чего я в Москве забыл?
Следующим утром наш отрядик выехал из Первопрестольной. Со мной были два моих ратника из федоровской десятки. У Кучецкого людей побольше: воинов человек десять да четверо бояр – для солидности.
Гнали быстро. Конец лета, тепло, дороги сухие.
С обеих сторон дорогу обступал сосновый лес. Я любовался красотой природы. Дышалось здесь легко – воздух был наполнен смолистым ароматом. Тишину нарушал только топот копыт всадников.
Дорога пошла на спуск. Лес поредел, небольшими участками теперь встречалась липа. Впереди блеснула лента реки – один из притоков Клязьмы.
За поворотом дороги показались постройки Троице-Сергиевого монастыря, окруженные крепостной стеной с башнями.
Колокольный звон возвещал благовест – в монастыре шла служба.
Кучецкой с боярами придержали коней, и они замедлили ход – мы проезжали мимо белокаменного Троицкого собора. Всадники, сняв шапки, осенили себя крестами: в соборе этом нашел свой последний приют Сергий Радонежский. Снял шапку и я, неумело перекрестился.
Здесь, в центре духовной культуры Руси, часто бывал и государь. Монастырь был и загородной резиденцией московского митрополита, откуда он возносил слова молитвы за благоденствие Руси. Отсюда, из монастырской мастерской, расходились по храмам святые образы. Здесь начинал свое многотрудное служение иконный живописец Андрей Рублев, создавший «Святую Троицу».
Рядом с собором высилась колокольня и стоял храм Свято-Духовной церкви, построенной в честь Сошествия Святого Духа на апостолов.
Все суетное ушло в сторону, уступив величию православных святынь. На душе было грустно, не покидало ощущение, что вижу я это великолепие последний раз. В глазах проступили слезы.
И вот Клязьма с хлипким мостом позади. Заросли ивы сменил луг, по которому цепочкой шли косари, оставляя за собой скошенную траву.
И удивительно, чем дальше от Москвы мы отъезжали, тем меньше грустных и горьких мыслей оставалось.
Мы снова ехали в окружении леса, подступающего к дороге. Иногда полоса леса прерывалась, и открывались взору изобильные поляны с душистой земляникой на южных склонах холмиков, с алеющими гроздьями брусники, черникой. Описать эту красоту русского Залесья сложно – ее надо видеть.
И снова потянулись крестьянские поля. Благодатные плодородные земли позволяли получать здесь щедрый урожай овощей, лука, хрена. Овощи крестьяне отправляли в Москву. Недаром ходила поговорка «Хрен да лук не выпускай из рук». С душистым укропом да смородиновым листом хозяйки делали аппетитные соленья.
Мы ехали по Мещере – «жемчужине» Руси. Поля чередовались с лесом, лугами, болотцами, встречались озера, на зеркальной глади которых цвели желтые и белые лилии.
На ночлег останавливались в гостевых избах, разбросанных по тракту. Так за три дня и добрались до Плещеева, или Переяславского, озера.
Перед нами простирался огромный овал озера, окруженного соснами. Поехали по берегу – низкому, местами заболоченному. На отмели редкие серые цапли выискивали добычу, над озером летали утки, носились кулики. На берегу пробивались родники. Иногда густой тенистый лес спускался прямо к прозрачной воде озера, и нам приходилось объезжать его, поднимаясь по склону. Что-то возникало в памяти, связанное с этим озером. Но что? Вспомнил все-таки: через два века Петр Первый здесь построит учебную флотилию.
Мы добрались до Никитского монастыря. Дружинник постучал плетью в ворота. В калитке распахнулось окошко.
– Чего тебе, служивый?
– Не подскажешь ли, где Синь-камень лежит?
– Тьфу на вас, безбожники! Ходют все и ходют к идолу каменному! Нешто не знаете – демон в нем обретается!
Окошко захлопнулось, дружинник почесал в затылке.
– Ты лучше у прохожего спроси! – засмеялся Федор.
Дружинник пришпорил коня и вскоре догнал мужика с удочками, бодро шагавшего по дороге. Поговорили, и мужик рукой в сторону указал. Да мы уж и сами поняли, куда ехать.
Камень сей не очень-то далеко и лежал – прямо у уреза воды. Валун три на два с лишком метра и толщиной невелик – чуть более локтя. И никакой он не синий, серый скорее.
Слезли мы с Федором с лошадей, подошли, пощупали.
– А сказывали – теплый, – разочарованно сказал Федор. – Просто солнцем нагрело, – заявил он. – Ты это, отойди подальше.
Я отошел к дружинникам, с любопытством взирающим на «народную легенду».
Федор снял сапоги и босиком взобрался на камень. Посидел, потом улегся ничком, обхватив ладонями шершавого исполина. Губы его шевелились – молитву шептал или просил чего у камня? Затем встал, подошел ко мне:
– Теперь давай ты, боярин.
– Помог хоть камень-то? – недоверчиво спросил я побратима.
– Кто его знает? – уклончиво ответил Кучецкой. – Поглядим…
Я последовал примеру Федора – снял сапоги, коль на камень босым вступать следует, и босиком залез на валун. Ты смотри, на самом деле теплый, а ведь у воды, прохладным быть должен. Улегся навзничь, посмотрел в небо – синее, облачка бегут. И так мне спокойно стало, умиротворенно. Все мрачные мысли прочь ушли.
Я закрыл глаза.
– Господи, хорошо-то как! Домой бы мне сейчас, в свое время, устал я что-то.
М-да, размечтался. Вставать пора, небось Кучецкой заждался.
Закружилась голова. Я помассировал виски. Вроде как отпустило. И только я встать собрался, как услышал женский голос:
– Мужчина, вы тут долго еще лежать собираетесь? Да-да, я вам говорю!
Я приоткрыл глаза, повернул голову. Твою мать!
Рядом со мной девушка стояла, в сером брючном костюме и складной указкой в руках – явно экскурсовод. Вокруг нее туристы толпились, в основном молодые ребята и девушки. Девчонки хихикали, а один из парней сказал:
– Пить меньше надо, отец.
Е-мое, да никак я в свое время вернулся! Ну и камень! На самом деле исполняет желания. Ну, может – не у всех?
Я встал с камня, вызвав смех у туристов. И в самом деле – нелепо я выглядел: кафтан, штаны суконные и босиком: сапоги-то рядом стоят. Шапка, бородой оброс, на пальцах перстни. А главное – пояс на мне с саблей, боевым и обеденным ножами.
Под насмешливыми взглядами молодых людей я натянул сапоги.
– Товарищ! Вы из костюмированной группы? Пройдите вон туда, артисты там.
Перетянуть бы ее плетью за «артиста», да невозможно – время не то, а хочется очень.
Я поплелся к Никитскому монастырю. Осел он как-то, фундамент внизу мхом порос. А чего здесь удивительного – пять веков минуло.
Что теперь делать-то? По-хорошему – от пояса с оружием избавиться надо, это – до первого милиционера.
Я снял пояс и кафтан, оставшись в рубахе и штанах; замотал оружие в кафтан, взял под мышку. Со стороны на цыгана похож: рубаха шелковая, штаны в сапоги короткие заправлены. Перстни на руках, а на шее – цепь золотая в палец толщиной.
