Настоящая фантастика – 2014 (сборник) - Гусаков Глеб Владимирович

Сегодня приема не было. Все утро я работала с архивом, просматривала истории болезней, наводила порядок. В полдень спустилась вниз. Мама уже испекла булочки с орехами, и запах ванили, поднимаясь на второй этаж, сработал не хуже флейты крысолова. Мама как раз наливала для меня чай в чашку. Она всегда точно знает, в какой момент я не смогу сопротивляться искушению.

Какое-то время мы болтали о покупках, о новостях, потом она спросила меня:

– Как съездила?

– Довольно весело. Залезла на высокую гору, спустилась в пещеру.

– Ты?.. Зачем?..

– Во имя науки. Не спрашивай, я не имею права рассказывать.

Мама пожала плечами.

– Ты вообще редко выбираешься из дома. Нужно чаще бывать в гостях. Мы можем собрать компанию и сходить в бассейн. Хайрун и Герти давно предлагают… К Хайрун скоро приедет ее племянник. Представляешь, он писатель, хочет работать над романом. О разводе. Хайрун говорит, что недавно развелся… Ну как недавно?.. Пару лет назад, но все еще осмысляет…

– Я не буду мешать ходу его мысли…

– Глупышка, я же просто предлагаю развлечься.

– Мне будет скучно с ними, а им – со мной.

– С тобой вовсе не скучно. Например, молодому человеку, который вчера привез тебя, явно не хотелось с тобой расставаться. Может, пригласишь его?

– Мам, притормози. За последние полминуты ты попыталась уложить в мою постель двух незнакомых мужчин. Хочешь видеть меня сентиментальной барышней? Или развратной?

Мама нахмурилась и выпятила нижнюю губу. Выглядело это, говорю непредвзято, очень мило. Мужчины, наверное, были без ума. Женщине с такими губами отказать невозможно.

– Просто не хочу вечно тебя нянчить. Пора повзрослеть и перестать бояться. Нет ничего важнее любви. Даже если она разбивает тебе сердце.

«Сердце – это мышца. Эластичная и упругая, – подумала я. – И вообще-то я полагала, что я с тобой нянчусь!»

Потом спросила:

– А если она разбивает тебе жизнь?

– Даже тогда! Тем более тогда. Это означает, что твоя прежняя жизнь была неправдой.

– Настоящая жизнь начинается, когда встречаешь мужчину?

– Именно так, дурочка. И нечего дуться. Кстати, знаешь, что ты похожа сейчас на бабушку?

– Внешностью?

– И это тоже. Но я сейчас о другом. Она была против того, чтобы я выходила замуж за Борю. Говорила: подожди, поезжай в город, получи образование, поживи студенческой жизнью, узнай себя. Но я сказала, что знаю достаточно. И жалею только об одном: что мы не встретились раньше. Тогда бы у нас было еще несколько лет вместе.

– С папой было хорошо жить?

– Очень! Он был мягкий, домашний, но по-настоящему загадочный. В гостях чаще всего молчал, а потом встречал какого-нибудь университетского профессора, и они разговаривали весь вечер. Я ничего не понимала, но видела, что профессор по-настоящему увлечен. А потом, по дороге домой, Борис говорил со мной о том, какие у тебя любимые игрушки, какую книжку нужно почитать тебе перед сном. Так же серьезно, как только что обсуждал эту… историографию. Он очень тебя любил. И знал все про тебя.

– Здорово.

– И конечно, он хотел бы…

– Мама!

– Знаешь, Элли, в мои годы можно говорить правду, не стесняясь. Он хотел бы, чтобы ты была замужем и у тебя были свои дети. Он-то знал, как это важно. Твое рождение было чудом. Отец просто очень хотел тебя.

– Чудо – это громко сказано. Вы же использовали донорскую сперму.

– Фу, какая гадость! Я никогда не позволила бы. Не было никакой спермы. Только ты могла такое придумать. Откуда ты это взяла?

И в самом деле откуда?

– Я уже взрослая, и у меня медицинское образование, смею напомнить…

Мама встала.

– Хочу сегодня поработать в саду, пока погода не испортилась.

Она даже не стала переодеваться, только накинула старую куртку и так и кружила над своими грядками с граблями в руках: в шелковом халатике и куртке нараспашку. Я следила за ней с веранды. День был пасмурный, но от этого теплый – низкие синие влажные тучи укрывали наш городок, как одеяло. Иногда в разрывы между ними прорывался солнечный луч, выбивая искры из капель воды на маминых георгинах, на все еще серебристо-зеленых со множеством крошечных волосков листочках акации. Я вспомнила свои подростковые стихи:

И тут видно будущего врача. Может, папе понравилось бы. Не потому, что написала его дочка, а просто как стихи. К сожалению, я плохо его знала. Много знала о нем, но это не совсем то… Когда что-то узнаешь о человеке, возникают какие-то мысли, эмоции и хочется проверить впечатление, отделить свои фантазии от реальной личности. Но не всегда это возможно.

Отец был бесплоден, точно. Я говорила с его лечащим врачом: он вел курс урологии в нашем университете. Со времени смерти отца прошло уже больше двух десятилетий. И врач не видел причин соблюдать медицинскую тайну. Не скажу, чтобы эта новость меня как-то по-особому потрясла. Тот сперматозоид или другой. Выбора-то у меня все равно не было. И у него тоже. Но я никогда не узнаю, что он думал на этот счет, беспокоился ли о том, что придется рассказывать мне правду.

Мама сгребла уже облетевшие листья в кучу, подожгла ее, бросив в центр таблетку «химического пламени», и ушла в дом. Я открыла окно, хотелось почувствовать сладковатый запах дыма – запах осени.

Так вот она какая – счастливая семейная жизнь? Даже спустя четверть века женщина встает из-за стола, надевает куртку на халат и уходит в сад, чуть речь заходит о том, чего она не хочет обсуждать. Я понимала, что мама любила отца и действительно была счастлива. Пусть тоненько-тоненько счастлива, чуть копнешь, сразу тайны и ложь, но все равно. Ей было все равно, она даже не поняла бы, о чем я. Для нее личное счастье было толстым, даже жирным. И она искренне хотела для меня такого же. Она не сможет понять, что для меня любая ложь и любое умолчание означают полную невозможность даже не счастья, а просто близости – большей, чем возникает при поверхностном знакомстве. Не важно, будут ли лгать мне или буду вынуждена лгать я. И это не вина моя и не беда, а просто особенность. Но скажите, существуют ли те, кто ни разу не солгал жене или мужу? Нет? То-то.

Я спустилась в сад, вывела из гаража велосипед и поехала в бассейн. Во-первых, потому что заслужила отдых. Во-вторых, чтобы доказать маме, что иногда бассейн – это просто бассейн, и, чтобы посетить его, мне не нужен писатель-разведенка. А в-третьих, потому что хотелось смыть с себя ощущения от этого разговора.

На следующий день с утра я сообразила, что столь яростно задекларированное правдолюбие нужно воплощать в жизнь, то есть связаться с Левой и узнать результаты экспертизы костей из пещеры. Мама могла ликовать: Леве я все-таки позвонила. Но не сразу. Сначала пришлось принять пять человек, записавшихся на прием. Среди них был и «мой загадочный друг» с артритом. Как раз утром пришли из города выращенные хрящевые клетки, и я тут же сделала подсадку.

Потом наконец вызвала участок в Нейдорфе. Ответила женщина-констебль. Левы на участке не было (уф!), однако не было и результатов анализов.

– Мы тут сами в шоке. Получилась досадная неприятность. Курьер, доставлявший контейнер в город, вышел из машины покурить и забыл заглушить двигатель. Моби уехал в пропасть.

– Ужас какой!

– И не говорите! Будто на ту пещеру какое-то проклятие наложено.

В глубине души я была довольна. Потому что, когда я набирала номер, мне было страшно. И не только потому, что не хотелось самой начинать разговор с полузнакомым человеком, который явно имел на меня виды и мог сделать слишком далекоидущие выводы (здесь я соглашалась с мамой – у нее в таких делах чутье). Наша находка не могла иметь простого логического объяснения. Она была словно ключ от ящика Пандоры – откроешь, и вылезут на свет допущения, которых на Неверленде очень не любят. Опять проклятое чудо. Мы боимся чудес – это у нас в крови. А уж у меня особенно. А тут я честно подергала за крышку, но ящик открываться не пожелал. И ладно. Мне, между прочим, к разбору нужно готовиться. Сегодня-завтра вызовут в город, за Курта ответ держать.