Ассимиляция - Вандермеер Джефф
Внутри все совсем не так, как описывалось в разрозненных отчетах, доставленных другими экспедициями. Со стены витками свисает живая плоть, почти неподвижная, еле заметно шевелятся усики, образуя слова так медленно, что на секунду тебе даже кажется, что это отмершая ткань. И слова эти были не ярко-зеленые, как описывалось в отчетах, но синеватые, цвета пламени горелки на газовой плите. На ум тотчас приходит слово «дремлющее», а вместе с ним и надежда: все, что находится под тобой, инертно, вполне нормально, хотя само слово, если вдуматься хорошенько, означает, что объект вполне жив.
Ты стараешься держаться посередине, не прикасаться к стенам, пытаешься не обращать внимания на неровное дыхание башни. Ты не читаешь эти слова, потому что давно знакома с такого рода ловушками, это способ тебя отвлечь… И все же не проходит ощущение, что под тобой находится нечто дезориентирующее и дестабилизирующее, решает, показаться или остаться невидимым – где-то там, за углом, или за горизонтом, но с каждым шагом обнаруживается лишь новая пустота, каждый изгиб ступеней освещен синеватым пламенем мертвых слов, и ведут они в неизведанное, и ты робеешь, напрягаешься еще больше, хотя смотреть здесь не на что. Черт бы побрал эту пустоту, это отсутствие чего бы то ни было. Ты начинаешь перебирать в памяти каждую секунду жизни в Южном пределе и корить себя, что спустилась сюда напрасно, без толку, чтобы не найти ровным счетом ничего. Ни ответов, ни решений, никакого конца в поле зрения, слова на стене начинают меркнуть, кажется, что подмигивают тебе по мере того, как ты спускаешься все ниже… И вот наконец ты замечаешь внизу, вдали, отблеск света. Страшно далеко, так далеко, что он походит на светящийся цветок где-то в черной дыре, на самом дне моря, испускает дрожащее еле заметное мерцание, а затем, словно по мановению волшебной палочки, возникает прямо перед твоим лицом, создавая иллюзию, что ты можешь дотронуться до него, если только у тебя хватит храбрости протянуть руку.
Но не от этого у тебя вдруг подгибаются ноги и кровь приливает к лицу.
Слева у стены сидит сгорбленная фигура, смотрит вниз, на ступеньки.
Фигура с опущенной головой, отвернувшаяся от тебя.
Голову под респиратором начинает покалывать, точно в кожу осторожно, без боли входит миллион холодных и тонких игл, легких, невидимых, и ты притворяешься, что тебе просто стало жарко, и тепло это распространяется по коже, стягивает ее по краям носа, вокруг глаз, а иголки продолжают мягко и безболезненно входить в кожу, как в подушечку для булавок, словно там им самое место.
Ты твердишь себе, что это не более и не менее реально, чем игра в боулинг у Чиппера, чем гиппопотам с красной проплешиной под кожей, чем жизнь в Бликерсвилле, чем работа в Южном пределе. Что этот момент ничем не отличается от других моментов, что на атомы все это никак не влияет, как и на воздух, как и на создание, стены которого дышат вокруг тебя. Решив войти в Зону Икс, ты не оставила за собой права назвать хоть что-либо невероятным.
Ты подходишь поближе, тебя так и влечет к этому невероятному существу, присаживаешься на ступеньку рядом с ним.
Глаза его закрыты. Лицо освещено тускло-голубым сиянием, исходящим откуда-то изнутри тела, словно кожу с него содрали, и потому он весь такой пористый, как вулканическая порода. Он вплавлен в стену или просто выступает из нее, как некое естественное продолжение, выпуклость, которая в любой момент может втянуться внутрь и исчезнуть.
– Ты настоящий? – спрашиваешь ты, но он не отвечает.
Тогда ты протягиваешь к нему дрожащую руку, заранее ужасаясь тому, что почувствуешь, и тем не менее тебе страшно хочется узнать, какова его кожа на ощупь. А что, если дотронешься и он рассыплется в пыль? Ты проводишь пальцами по его лбу, он шероховатый и влажный, как наждачная бумага под слоем воды.
– Ты меня помнишь?
– Тебе здесь нельзя, – еле слышно произносит Саул Эванс. Глаза по-прежнему закрыты; видеть он тебя не может, и, однако, ты знаешь – он видит. – Ты должна сойти со скал. Скоро прилив.
Ты не знаешь, что сказать. Да и откуда знать? Ведь ты отвечала ему так давно, много лет назад.
Теперь становится слышен всепоглощающий шум какого-то механизма внизу, мелькают и вращаются странные орбиты, и еще этот свет, этот невозможный светящийся цветок, он начинает колебаться, меняться, превращаться во что-то другое.
Его глаза распахиваются, они кажутся белыми в темноте. Он совсем не изменился за эти тридцать лет, ничуть не состарился, и тебе снова девять, и свет снизу поднимается прямо к тебе, быстро летит по ступенькам, и откуда-то сверху, из башни, доносится отдаленное и раскатистое эхо крика Уитби, словно он кричит за вас обоих.
0004: Смотритель маяка
Броненосцы разрушают сад, но применять яд как-то не хочется. Надо бы подрезать кусты морского винограда. К завтрашнему дню составлю список неотложных дел. Пожар на острове Невезения, но не сильный, и о нем уже доложено. Мною замечены: альбатрос, крачка (точно не определил, что за разновидность), рыжая рысь (выглядывала из пальмовых зарослей к востоку отсюда, до смерти напугала велосипедиста), один из видов мухоловки, группа дельфинов, что направлялась к востоку просто с бешеной скоростью, словно преследовали косяк кефали в морской траве на мелководье.
Тела тоже могут служить маяками, Саул это знал. Башня на берегу была неподвижным маяком, предназначенным для неподвижной задачи, люди же перемещаются. И все же в движении своем люди испускают свет, сияют за многие мили, служа предупреждением, приглашением или просто статичным сигналом. Люди раскрываются, становятся яркими или же темнеют. А порой обращают свой свет вовнутрь, и ты перестаешь его видеть, потому что у них не остается другого выхода.
– Все это чушь собачья, – заметил Чарли ночью, когда после секса Саул высказал кое-какие свои соображения по этому поводу. – И не вздумай становиться поэтом!
В кои-то веки Саул уговорил Чарли прийти к нему на маяк – событие редкостное, поскольку Чарли был и пуглив, и задирист одновременно. В детстве его лупил отец, потом вышвырнул из дома, с тех пор прошло двадцать лет, но он из свой раковины так до конца и не вышел. Так что это можно было считать робким шагом вперед, и Саул радовался, чувствуя, что в его обществе друг чувствует себя в относительной безопасности.
– Идею подсказала одна из проповедей отца. Лучшая в его жизни. – Саул осторожно согнул руку, пытаясь понять, чувствует ли дискомфорт после той истории с растением. Все вроде бы нормально.
– Скучаешь по своему старому делу? Ну когда был проповедником? – спросил Чарли.
– Нет, все еще соображаю, на что нацелилась эта «Бригада легковесов». – Они по-прежнему вызывали у него смутное, но настойчивое чувство тревоги. Что они такое тут затеяли, чего он не видит?..
– А-а, эти, да? – протянул Чарли с зевком и перевернулся на спину. – Никак не можешь оставить этих бригадных в покое, верно? Они просто банда долбаных психов. Да и ты, кстати, тоже. – Но произнес он это с любовью.
Позже, уже засыпая, Чарли пробормотал:
– Не так уж и глупо. Ну, та штука о маяке. Неплохая мыслишка. Вполне возможно.
Возможно. Саул все еще с трудом понимал, когда Чарли говорил искренне, а когда нет. Иногда их постельная жизнь казалась ему таинственной, существующей вне всякой связи с жизнью снаружи, в большом мире.
Да, порой другие люди делились с тобой своим светом, и порой он был еле заметен, слабый, мерцающий, видно, от того, что другим не было до них дела. От того, что они отдали тебе слишком много и для самих ничего не осталось.
К концу своей службы в церкви он чувствовал себя маяком, у которого истощился весь свет, осталось лишь слабое мерцание в глубине сердца. И слова выходили у него изо рта, и было совсем не важно, доносят ли они свет до его прихожан – все равно они просто смотрели на него, но не слушали. Возможно, был свой плюс в том, что его службы являли собой довольно пеструю смесь, привлекая и хиппи, и пуритан, потому что он зачитывал отрывки из Старого Завета, был не чужд идей деизма[6], а в доме отца имелись и книги по эзотерике. Этого отец не планировал: его книжные полки направили Саула на пути, куда сам он предпочел бы сына не пускать. Впрочем, отцовская библиотека всегда была куда либеральнее, чем сам старик.
