Поднимите мне веки - Елманов Валерий Иванович
Но главное, что не было бы…
Я еще крепче прижал к себе ощутимо дрожащую царевну и, успокаивая, еще раз твердо заверил ее:
– Я тут, а потому все будет хорошо.
Услужливое воображение сразу же выдало приятную картинку – ванна с шапкой душистой пены, наушники и прочее, прочее, прочее…
Я снисходительно поглядел на свою дрожащую глупышку, опасающуюся невесть чего, и вновь повторил:
– Ты пока даже не представляешь, насколько все будет хорошо.
Она послушно закивала, но дрожь так и не унялась.
Наконец дорога подошла к финишу – Дубец по команде Вратислава остановил лошадей и проворно распахнул дверцу возка. Я выпрыгнул, поглядел на нетерпеливо переминающегося с ноги на ногу внука волхва, успокаивающе улыбнулся ему и, повернувшись к царевне, подал ей руку.
Выйдя, она растерянно огляделась по сторонам.
– А где это мы?
– Дальше придется немного пройтись, – виновато улыбнулся я ей, ободрив: – Совсем чуть-чуть, ты даже устать не успеешь.
С последним я, конечно, немного подзагнул, и запыхаться она успела, стараясь идти как можно быстрее. Шедший впереди Вратислав то и дело неодобрительно поглядывал на то, как семенит царевна, сокрушенно качал головой, но помалкивал – то ли помнил ее резкий окрик, то ли понимал, что девушка и без того делает все возможное.
– Так и помыслил, что не один явишься, – заметил неизвестно откуда выросший перед нами Световид и похвалился собственной предусмотрительностью: – А я ить чуял, гать малую настелить велел, чтоб сафьян на сапожках в грязи не вымазали. Что ж, на все твоя воля. А теперь пойдем дале, да гляди, князь, след в след шагай. Гать узка, в аккурат по тропке, потому чуток в сторону – и поминай как звали. Сам небось ведаешь – с Чертовой Бучей шутки плохи. И… за царевной приглядывай… А ты, Вратислав, покамест мы добираться будем, сбегай не мешкая… – И он что-то пошептал на ухо внуку.
Тот слушал, кивая, но потом удивленно уставился на деда.
– А-а-а… на кой они? – спросил он, хлопая округлившимися от удивления глазами.
– Коль сказываю, стало быть, понадобятся, – резко ответил тот и поторопил: – Да поспешай не мешкая.
И тоже чудно. Внук отошел буквально всего на пять метров, не дальше, и вдруг исчез, словно испарился, хотя кустарник тут пускай и рос, но был не ахти каким густым.
– Гляделки не прогляди! – вздрогнул я от сурового окрика.
– Да как он… – возмущенно начала было царевна, но продолжить я ей не дал:
– Тут, Ксюша, его вотчина. Мы же у него в гостях, а в чужой монастырь со своим уставом…
Помогло. Сразу осеклась, утихла и даже в знак признания своей вины легонько вздохнула.
Дальше она уже ступала за мной, не говоря ни слова, – только учащенное дыхание и сопение за спиной. Ну и ладошки. Памятуя о предупреждении волхва, я боялся даже на миг выпустить их из своих рук. Идти так было не совсем удобно, зато спокойно.
Первой, как ни странно, увидела, что творится на поляне, именно она. Что значит женское любопытство – ведь шла сзади, но высмотрела и, ахнув, остановилась, да так резко, что я от неожиданности чуть было не упал.
Свое собственное удивление я сдержал, хотя вид был тот еще – хоть кино снимай про зеленых человечков, прилет инопланетян, или утро на чужой планете.
И картина эта весьма резко не совпадала с моим первым визитом сюда. Если тогда был просто спокойный туман, который несколько игриво пытался иногда облизывать многочисленными языками мои джинсы, кроссовки и футболку, то теперь совсем иное.
Какие уж тут языки – скорее щупальца, как у гигантского кальмара или, правильнее, спрута – тот вроде как раз покруглее. Причем не просто спрута, но вышедшего на охоту и вдобавок чертовски голодного – уж больно хаотично они метались во все стороны, отчаянно разыскивая возможную добычу.
Порою они свивались в клубок, но затем вновь резко выпрямлялись, словно кнут, которым кто-то невидимый неустанно продолжал щелкать.
В самой же середине туловища спрута постоянно загорались и гасли таинственными точечками блестящие искорки – белые, желтые, синие, зеленые, красные – настоящее разноцветье.
Представляю, что творилось в середине поляны, когда и тут, еще на подходе к ней, даже воздух был каким-то необычным – горячим и почему-то тягуче-вязким, и дыхание давалось с некоторым трудом.
«Вот бы Микеланджело сюда, – почему-то подумалось мне. – Уж он бы развернулся».
Но сразу спохватился, подосадовав на то, какие глупые мысли приходят в голову.
– Ты что, для меня все это? – спросил я у старика, указывая на «спрута».
– Ишь чего умыслил, – хмыкнул он. – Да нешто я в силах эдакое учинить?! Сам и то, сколь тут живу, а таковского не упомню. Не иначе яко силушка оная почуяла тебя близехонько, вот и разъярилась не на шутку.
– И… нам с нею… туда? – спросил я опасливо.
– Туда, – кивнул он.
Я стоял, продолжая колебаться. Был бы один и тогда, когда еще не видел Ксении, – шагнул бы не раздумывая, но сейчас болела душа за царевну.
– Ты бы поспешал, княже, – тихо подсказал волхв. – Чую, ненадолго оно. – И с тоскою в голосе добавил, пояснив: – Так с лучиной завсегда бывает али со свечой. Они тож пред тем, яко погаснуть, вспыхивают ярчей обычного, а опосля…
Вот даже как. Получается, что это не просто шанс, но единственный, он же первый и последний, вернуться обратно. Вот только… друзей не бросают…
Мне хорошо запомнилась эта фраза Вратислава. Одно время я с гордостью повторял ее про себя, а вот через несколько минут мне, кажется, гордиться будет нечем, хотя…
Разве я его бросаю?!
У кого сейчас повернется язык упрекнуть меня в том, что я где-то чего-то недоделал или бросил Годунова в беде?! Да я предусмотрел для царевича все и даже подстраховался на случай, если переворот произойдет, когда он будет в Костроме.
Даже в этом случае все равно быть на престоле не Василию IV Иоанновичу, а Федору II Борисовичу, и пусть утрутся Шуйские, да и Романовы с ними заодно – править на Руси будет династия Годуновых.
И тем не менее неприятное чувство чего-то непоправимого, что обязательно произойдет, стоит нам с царевной уйти в эту сумасшедшую белую круговерть, в этот то и дело посверкивающий, пощелкивающий и потрескивающий электрический хаос, не покидало меня.
Ни на секунду.
С чего бы вдруг?
Вроде бы, пока Дубец запрягал, я не только успел накоротке проститься с Самохой и прочими гвардейцами, но и предупредить, что могу не вернуться, причем царевну тоже ждать не надо – я забираю ее с собой, ибо в счастье и в горе, в беде и в радости, ну и так далее, мы уже никогда не расстанемся.
Более того, когда Ксения уже села в возок, меня осенило, и я вспомнил про приготовленное послание Федору, которое написал еще до прибытия Дмитрия в Москву, когда впервые засобирался к камню.
Теряя драгоценные секунды, я пулей вылетел из возка, вернулся в свою комнату, извлек его из сундука и вручил Самохе, наказав завтра же, если я не вернусь, брать всех гвардейцев вместе с Петровной и во что бы то ни стало как можно скорее доставить мое послание в Кострому, вручив грамотку лично в руки царевичу.
То есть получается, что я не только обеспечил его восхождение на престол, но и дал ему рекомендации для дальнейшего правления. Словом, река спокойная, омутов не видать, а плавать я его научил. Вот и получается, что не бросаю я его, а оставляю – разные вещи. Просто оставляю, и все.
Я ведь действительно не нянька.
Но почему ж так щемит на сердце?..
«Кто-нибудь, поднимите мне веки! Не вижу!» – отчаянно взмолился я, задрав голову к небу.
Светло-голубое, цвета льда, оно и вело себя соответственно, храня молчание.
И тут еще одна мысль молнией промелькнула в голове.
Помнится, дядя Костя тоже уходил со своей любимой, а вернулся в наш век… с грудным ребенком, который не умел ни говорить, ни даже ходить.
Да, своего прежнего взрослого состояния ее разум достиг очень быстро, за какую-то пару-тройку месяцев, вот только это уже была не княжна Мария Андреевна Долгорукая, а совсем иной человек, который тоже замечательный, чудесный, ласковый, и характер у нее отменный, как же, как же, помню, но… иной.
