Три кварка (из 2012 в 1982) - Тимофеев Владимир
– Нет, Лена. Я тебя… не люблю.
Голос мой, хоть и хрипит, но звучит достаточно твердо. Впрочем, не знаю. Возможно, мне это только кажется… Да, действительно кажется. Вижу, что Лена не верит моим словам ни на грош. Уверена, что я просто обманываю. И потому делает вторую попытку:
– Но… тебе ведь со мной хорошо? Да?
Что ж, она своего добивается. Не мытьем, так катанием. Вечно я ей врать не могу.
– Да, Лена. Мне с тобой хорошо, – выдавливаю я из себя. – Ты даже представить не можешь, как мне с тобой хорошо.
Моим ответом Лена, похоже, удовлетворена. Ей этого как будто достаточно. Однако торжества в глазах не заметно. Только какая-то… усталость что ли. А еще напряжение. Словно она тоже, почти как я пятью минутами ранее, может сейчас «взорваться», но пока сдерживает себя. С трудом, но сдерживает. Видимо, не желает доводить ситуацию до абсурда, чувствует нелепость момента. Понимает, что мы ведем себя как придурки или… как два опытных человека, много чего повидавших в жизни, но так и не сумевших до конца разобраться в своих нынешних отношениях друг с другом.
– Как-то холодно здесь, – невпопад произносит девушка, ежась и кутаясь в свое измятое, с оторванными пуговицами пальтецо.
– Да, сквозит тут чего-то, – соглашаюсь я с ней. – Ночь, наверно, будет холодная.
– Холодная, – грустно подтверждает она и протягивает мне руку. – Пойдем в подъезд?
– Пойдем.
Пошатываясь будто пьяные (или смертельно уставшие), мы медленно бредем к выходу с кровли. Пальцы у Лены прямо-таки ледяные – видимо, и вправду замерзла.
Спускаемся вниз, останавливаемся на площадке возле квартир.
– Я вот в этой живу, – указывает девушка на крайнюю дверь.
Киваю. Молчу. Лена тоже молчит, но потом неожиданно вскидывается:
– Черт! Ты же моего телефона не знаешь.
Пожимаю плечами. Я его и, правда, не знаю.
– Эх, жалко, записать не на чем. Хотя… – Лена задумывается. – Знаешь, он у меня очень простой, запоминается очень легко…
Действительно, номер у нее очень простой. Комбинация из трех цифр повторяется дважды. И единичка в середке. Повторяю его по просьбе Лены четыре раза. Она довольна, но домой к себе не зовет. Только интересуется с непривычной для нее робостью:
– Ты ведь позвонишь мне? Да?
Вздыхаю. Смотрю на нее и…
– Не знаю, Жанн… э-э-э-э, Лен. Сейчас трудно сказать. Дел много, так что…
Взгляд у девушки ошарашенный. Глаза словно блюдца. Глядит на меня, будто видит впервые.
«Блин! Да что же это за хрень за такая?! Как я мог ТАК опростоволоситься?!»
– У тебя. Есть. Другая, – слетающие с ее губ слова падают словно камни. – И ты. Ее. Любишь.
Все. Теперь точно… все.
– Да, Лена, – сообщаю я «мертвым» голосом. – У меня есть другая. И я ее очень люблю.
Лена не отвечает. Через десяток секунд ее молчание становится просто невыносимым. Я вновь открываю рот, чтобы попробовать хоть как-нибудь объясниться, но… не успеваю.
– Гад!
Моя голова мотается из стороны в сторону. Лена хлещет меня по щекам. С остервенением. Даже не пытаясь сдерживаться. Истерично выкрикивая при каждом ударе:
– Гад! Сволочь! Подлец! Скотина!
Хочу прекратить этот яростный мордобой, бросаюсь вперед, пробую обхватить девушку, прижать к себе…
– Не трогай меня!!!
От сильного толчка в грудь отлетаю к перилам. Цепляюсь за них, чтобы кубарем не скатиться по лестнице.
Лена отскакивает назад. Разворачивается, прижимается лбом к стене и изо всех сил лупит-стучит кулачком по шершавой поверхности.
– Дура! Дура! Дура! Господи! Какая же я дура!!! – раз за разом повторяет она сквозь сдавленные рыдания…
* * *Не помню, как я оказался на улице. Как слетел по лестничным маршам с девятого этажа, как вывалился из подъезда. Как ломился через кусты, не разбирая дороги. Шел не зная куда. Не видел, что творится вокруг. Перед глазами была только Лена. Красивая до одурения. Яростно бросающая мне в лицо «Сволочь! Подлец! Скотина!»
Сегодня я потерял ее навсегда. Эта нехитрая мысль заставляла меня выть от собственного бессилия и невозможности что-либо исправить. И я выл, распугивая окрестных котов и никого и ничего не стесняясь.
Какая-то псина пристроилась сбоку ко мне и долго, очень долго бежала рядом, поскуливая в унисон. А потом я охрип, и она отстала.
Мимо пролетали машины. Под одну я даже чуть не попал. Высунувшийся из окошка водитель витиевато обматерил меня, но наружу не вылез. Глянув на мою рожу, он вдруг изменился в лице, поднял боковое стекло и дал по газам.
Проводил его взглядом, побрел дальше.
Миновал какой-то лесок или парк. Едва не упал в пруд. Затем неожиданно для себя очутился посреди скопища разнокалиберных гаражей. Хотя, возможно, это были просто сараи. Около одной из этих железных коробок культурно отдыхали несколько мужиков. На капоте старенького «Москвича» лежала газета, на ней стаканы, закуска, пара уже початых бутылок.
Остановился прямо перед почтенным собранием. Меня хлопнули по плечу, что-то спросили. Я что-то ответил, принял в руки граненый стакан, наполненный доверху. Залпом опрокинул его в себя, благодарно кивнул, от предложения закусить отказался. Вкуса выпитого я не почувствовал, но, кажется, это была водка. Теплая.
А еще через какое-то время я отрубился. В смысле, полностью выключился из мира, не перестав, впрочем, передвигать конечностями. Словно сомнамбула. Чисто на автопилоте.
В сознание меня вернул железный столб. Кажется, это был обычный фонарь, расположенный возле железнодорожного переезда. Я стоял, обняв его словно женщину, тупо вращая глазами, покачиваясь и пытаясь сообразить, куда же меня занесло. А занесло меня, как выяснилось, на станцию «Водники», другой конец города, откуда до общаги пехать и пехать.
– А ну пошел отсюда, алкаш! Сейчас милицию вызову.
Вышедшая из будки обходчица погрозила мне красным флажком, сплюнула и, поправив жилет, вернулась обратно в каморку.
В милицию я не хотел и потому, бросив подпирать столб, двинулся в сторону родимого общежития. Вдоль железки. Покачиваясь на ходу. Один на один со своими невеселыми мыслями.
Время от времени бредущую по путям фигуру выхватывал светом несущийся по рельсам состав. Обиженно и натужно гудя, заставляя меня отходить в сторону, уступать дорогу, сползать по щебеночной насыпи, а затем возвращаться. Чтобы опять – по шпалам, опять по шпалам. Как в песне.
В голове было пусто. Словно бы кто-то разом отключил питающие мозг цепи. Вырвал будущее, отнял прошлое, отобрал настоящее. И этим кем-то был я. Я сам. Сам, собственными руками лишивший себя всего. Всего, что было мне дорого.
Я ненавидел себя, ненавидел этот мир, это время, подарившее мне любовь и ее же потом отнявшее. Да, я теперь знал. Точно знал, что любил эту девушку. Нет смысла себя обманывать, когда уже все закончилось. Закончилось навсегда. Окончательно и бесповоротно. Навечно…
Эпилог
– Разрешите, товарищ генерал?
– Заходи, Константин.
Хозяин кабинета оторвался от разложенных на столе бумаг и коротко махнул рукой, предлагая вошедшему занять кресло напротив. Когда тот уселся, генерал не спеша пригладил ежик седых волос и вопросительно посмотрел на гостя.
– Ну? Чем порадуешь, Константин Николаевич?
– Установочные данные мы дополнили, – ответил Ходырев, доставая из кожаной папки два бумажных листа. – Это то, что получено из опросов лиц, контактировавших со Свояком.
– Негусто, – покачал головой генерал, просмотрев написанное. – А что насчет его прежних связей?
– Выявляем, Петр Сергеевич. Запрос в местное управление уже отправлен. Ожидаем ответа.
– Плохо. Очень плохо, – констатировал, откинувшись в кресле, начальник. – Медленно работаем, Константин.
– Петр Сергеевич, непосредственно по Свояку работаем только мы со Смирновым, – развел руками майор. – Но, если дадите добро, привлечем еще кого-нибудь, не слишком загруженного.
