Запасной мир - Дроздов Анатолий Федорович
Вот и ответ! Что мы имеем с гуся? Жадного лавочника, который сэкономил на порохе и сорвал сделку. Таких людей нужно лечить. Хотя… В его возрасте бесполезно.
В глазах Тибби мелькнула догадка.
– Вы думаете, мастер?..
– Именно! – подтвердил я. – Плохой порох и незакаленные детали. В остальном пистолеты хорошие.
– Вы их исправите?
– Хоть завтра.
– Не спешите! – замотал головой Тибби. – Зак решит, что вы ничего не делали, просто отобрали десяток лучших, поэтому не заплатит.
Нет, все-таки гадский дедок!
– Отдайте через неделю, как договорились.
Я кивнул.
– И еще, – Тибби потупился. – Мама просит вас не кормить сестер.
– Почему?
– Мы не нищие.
Разумеется! Всего лишь бедные, и по этой причине очень гордые.
– Я не кормлю их, Тибби, а угощаю. Имею право?
– Да! – согласился мальчик.
– Так что не надо мне запрещать. Я мастер или где?
Тибби не понял вопроса, но на всякий случай закивал.
– Вот! – он протянул корзину. – Мать просила передать. Там одеяло – Салли сказала, что у вас его нет, и рубашка покойного отца. Она чистая, не беспокойтесь. Мать говорит, что куртка почти новая, из нее выйдет платье для Нэнси.
– Благодарю! – сказал я, беря корзинку.
Тибби убежал, и я рассмотрел подарки. Одеяло сшито из лоскутов – по летнему времени сойдет. Рубашка коротковата, но носить можно. Свою я постираю и оставлю на выход.
Я запер ворота и сходил в сарай. Днем я обнаружил там моток проволоки. Судя по диаметру, ее использовали на шпильки для крепления деталей. В мастерской я откусил щипцами три куска, разогрел их в горне и выковал рыболовные крючки. Навязав их на короткие поводки, прикрепил к купленному шнуру. К концу снасти прицепил свинцовое грузило. После чего сходил в погреб и принес сердце разделанного поросенка. Для наживки хватит.
Забросив донку, я прикрепил свободный конец шнура к водяному колесу. И в глаза не бросается, и рыба не утащит. Вернувшись, я умылся, постирал рубашку и завалился спать. Мирка последовала за мной.
– За мышами пойдешь? – спросил я.
Горностайка зевнула и устроилась на моей груди.
– Правильно, – одобрил я. – Нечего детей пугать. Продукты я спрятал – не доберутся. К тому же, думаю, ты их распугала.
Мирка подтверждаще стрекотнула, и мы уснули.
* * *Встал я затемно. Быстро справив нужду, побежал к реке. В рассветной мгле было видно, что шнур вытянут в струну. Я встал на опору рядом с колесом и попытался снасть вытащить. Шнур не поддался – едва ладони не порезал. Это кто ж там у нас сидит? Подумав, я сбегал в дом и вернулся с кочергой – заменит багор, если нужно – и стал медленно вращать колесо. Оно скрипнуло и потащило шнур. Тот взрезал водную гладь и заметался из стороны в сторону. Я ослабил нажим, шнур успокоился. Я надавил на спицу – шнур заметался. Так повторялось несколько раз. Наконец над водой показалась широкая голова с выпученными глазами. Я подтащил ее поближе, подвел кочергу и подцепил рыбу крюком за жабры. Глотнув воздуха, она ослабила сопротивление. Склонившись с опоры, я вытащил из зубастой пасти крючок и рывком перебросил добычу на берег. Упав на траву, рыба запрыгала, но я, подскочив, успокоил ее ударом по голове. После чего рассмотрел.
Налим, как его определил имплант, оказался длиною около метра и примерно килограммов в пять весом. Темная, почти черная кожа с большими желтоватыми пятнами. Я бросил рыбу к забору и вернулся к колесу. К моему удивлению, снасть не пустовала. В этот раз тащить было легче. Я стал обладателем еще одного налима поменьше и окуня. И как только шнур выдержал?! Рыбы в этой реке хоть веслом мешай. А чему удивляться? Запретительный налог в действии.
Я отвязал донку и спрятал ее в траве. Если найдут, открещусь. Мое то, что внутри двора, снаружи – чужое. Окуня и одного налима я оттащил в ледник, после чего занялся оставшимся. Отрезал голову, выпотрошил и почистил. Привлеченная моим занятием, явилась Мирка. Я предложил ей налимью печень, но Мирка презрительно фыркнула. Вот привереда! Это же деликатес! Не любит моя горностайка рыбу, а я так – наоборот.
К приходу Салли куски рыбы, обвалянные в муке, шипели на сковороде. Растительное масло в доме было – осталось еще от Клауса, процесс шел. По мастерской плыл одуряющий запах. Салли, шагнув за порог, застыла.
– Проходи! – пригласил я. – Умеешь жарить?
– Где вы взяли рыбу, мастер?
– Купил.
– Ходили на рынок?
– Нет. Постучали в ворота, открыл – человек с мешком. Предложил купить рыбку – по пенни за штуку. Как думаешь, не переплатил?
– Вы заплатили за это пенни? – изумилась Салли, глядя на сковороду.
– За остальные – тоже. Взял три рыбки. Они на леднике лежат, можешь посмотреть.
Салли убежала и вернулась задумчивой. Предложенный ей кусок жевала без аппетита. Зато я не стеснялся – вкуснота! Никакого сравнения с выращенным в садках лососем. Хрен знает, чем там рыбу кормят. Здесь все естественное и поэтому необыкновенно вкусное.
– Скажите, мастер, – спросила Салли после того, как мы позавтракали. – Этот человек… Он еще придет?
– Обещал. А что?
– Купите рыбы для нас. Мы заплатим.
– Ладно! – согласился я. – А пока возьми себе с ледника и отнеси домой. Мне много, пожадничал. Завтра куплю свежей.
– Сколько вам заплатить?
– Отдам в плату за шитье. Идет?
– Да, мастер! – радостно вскочила Салли.
– Только положи рыбу в мешок. Не нужно, чтоб видели. Думаю, тот человек – браконьер.
– Вы же ее купили, – возразила девочка, – так что вашей вины нет. Отвечает тот, кто ловил. Любой стражник подтвердит.
– И все же спрячь! – настоял я.
Салли подчинилась. Как мне показалось, из других соображений. Зачем сдавать рыбные места? Услышат, что здесь такие налимы, толпой набегут. Пока Салли бегала, я накормил Мирку. Получив кус поросятины, она недовольно глянула на меня.
– Печенка кончилась! – просветил я. – Надо было есть налимью. Она, между прочим, полезная.
Мирка фыркнула и утащила мясо. Вернулась Салли.
– Мать передала вам бобов! – объявила, показав тощий мешочек. – Сварю похлебку. Добавлю мяса – у вас оно есть, будет вкусно.
Я кивнул и отвернулся. Не нужно, чтоб видели мое лицо. Я улыбался. Гордая мать Салли не примет дар, а вот плату… На рынке налим с окунем потянули бы два силли. Вдова заплатит шитьем. Ей это ничего не стоит. А горстка бобов – знак. Дескать, мы не нищие.
Знакомый священник говорил: «Врать грешно! Но если во благо, то можно…»
* * *В ворота стукнули после обеда. Сначала раздался топот, затем створки затряслись под ударами. Стража? Кто-то видел, как таскал рыбу? Плохо… С другой стороны, улик нет. Налима мы доели, остальное унесла Салли.
Напустив на себя гордый вид, я открыл ворота. Это была не стража. Передо мной стоял слуга, с которым я подрался у съёрда. Коричневая рожа, меченная шрамами, выглядела хмурой. На поводу слуга держал оседланных лошадей. Это зачем? Свести счеты и увезти готовенького? Я напрягся.
– Меня послала черра Элтисисьютибет, – поспешил сказать меченый. – Едем со мной, мастер!
– Зачем?
– Съёрду плохо. Второй день, как не приходит в себя. Черра сказала: вы доктор.
Мгновение я колебался. Спасать феодала? Извините, не подряжался! С другой стороны, пока съёрд жив, можно ссылаться на его покровительство. Не станет Оливера, стража заинтересуется чужаком. Что тогда? Бежать? Без денег и приличной одежды? К тому же не факт, что в других городах лучше. Здесь вроде бы освоился…
– Подожди меня здесь! – велел я слуге.
В мастерской я торопливо умылся и сменил рубаху. Бросил в сумку мультитул, пистолетный шомпол и шприц-тюбик.
– Закрой ворота и присмотри за Миркой! – велел Салли.
Она закивала. Мы взгромоздились в седла и поскакали в город. Верхом я не ездил давно, но тело вспомнило. Даже протезы не помешали. «Пожалуй, следует купить лошадку, – подумал я. – Путешествовать на ней – в самый раз. Если с пистолетами выгорит, денег хватит. Рысак не нужен, сойдет и кляча…»
