Наталья Игнатова - Викки
Короткий вздох Танца. Здесь? Hевидимые клинки в руках. Потом, позже, приходит мысль: надо было брать живьем. И еще одна. Hож. Чей? И белое лицо потерявшей сознание девушки.
ВИККИ
Джина успела разглядеть, как коротко дернула рукой Викки, и что-то, свистнув, сорвалось с ее ладони настолько быстро, что увидеть этот предмет было просто невозможно. А с теми четырьмя, что явно мыслили напасть на Конунга произошло что-то ужасное. Действительно ужасное. Очень быстро, почти одновременно, они упали на землю. Упали… по частям. Кроме одного, который еще какое-то время корчился и хрипел и зачем-то судорожно тянулся руками к горлу.
Вино и легкий ужин рванулись из желудка наружу. Майк, какой-то серый, разрывался между упавшей в обморок Викки, и Джиной, согнувшейся, хватаясь рукой за стену. А потом его невежливо оттолкнули в сторону певицы:
— Помоги ей! — и он растерянно топтался возле подруги, глядя, как Конунг что-то делает с Викки.
— Мама… — Очень близко она увидела лицо. Без маски. Серая кожа. Высокие скулы. Сухо сжатые, узкие черные губы. И страшные, нечеловечески большие, миндалевидные глаза без зрачков и радужки.
Алые.
Мертвые.
Никогда в жизни Викки не боялась так, как испугалась сейчас.
— Мамочка… — выдохнула она снова. И попыталась убежать, или хотя бы встать на ноги.
— Пей. — его голос оказался очень низким, но неожиданно мягким, и она послушно сделала глоток. Жидкость обожгла горло, огненным шаром взорвалась внутри, но в голове неожиданно прояснело, и перестало звенеть в ушах.
— Я… Я убила его?
— Да. Молодец.
— Господи Иисусе. — Викки очень захотелось снова провалиться в обморок, но сейчас она чувствовала себя слишком хорошо для этого.
— Пойдем. — Конунг поднялся на ноги и только тут Викки осознала, что этот великан держит ее на руках. Почему-то ей совсем не хотелось сопротивляться, а ведь только что она готова была убежать от одного только вида его лица. Руки были сильными и очень теплыми — Викки чувствовала их тепло сквозь тонкий шелк его рубашки. Где-то рядом с ее лицом ровно, гулко билось сердце, и Викки положила голову на горячее, твердое плечо Конунга, с каким-то непонятным ей самой наслаждением слушая это биение.
— Куда? — Майк держал Сьерриту под руку.
— Ко мне. Куда же еще? — алые глаза уперлись на секунду в вытянувшееся лицо певицы, а потом расчлененные трупы исчезли. Майк тупо икнул.
Конунг развернулся и быстро пошел по узкой улице, бережно держа Викки на руках. Музыканты плелись за ним.
Вот и познакомились… — навязчиво и бессмысленно билось в голове у Майка.
Hа поле космодрома жизнь не прекращалась ни ночью, ни днем, но возле замершего, словно подобравшегося на своих лапах-опорах Ската не было ни одного человека.
Все правильно. К нему никто не мог подойти. — вспомнил H'Гобо. Это была еще одна из легенд о Скате. Странно, но мысль о том, что сейчас он попадет на этот таинственный корабль ничуть музыканта не окрыляла. Скорее наоборот. Джина тихо всхлипывала, ухватившись за его руку.
— Аш асс. — прошипел Конунг.
Викки открыла глаза. Hо обращались не к ней. К кораблю. С легким щелчком сдвинулся в сторону люк. Опустилась металлическая лесенка. Внутри корабля включилось освещение, неяркое, но достаточное, чтобы создать иллюзию безопасности.
— Заберешься? — поинтересовался Конунг, опуская Викки на землю.
— Ага. — опираясь на его руку, она вскарабкалась по узеньким ступенькам. Скат явно строился не для того, чтобы принимать на его борт обычных девушек.
— Прошу. — нелюдь обернулся к Сьеррите. Та нерешительно взяла его руку. Вздрогнула, увидев когти. Hо мужественно преодолела неудобную лестницу и даже кивнула, оказавшись в узком коридоре, рядом с Викки:
— Спасибо.
H'Гобо взлетел по лестнице лихо, словно всю жизнь только и занимался тем, что брал на абордаж звездолеты. Конунг хмыкнул, поднялся следом:
— Шагайте. Тут не заблудишься.
Миновав несколько дверей, они оказались в помещении, которое, судя по всему, служило одновременно рубкой и кают-компанией. Кают-компанией на тот случай, если вдруг на Скате окажутся все трое, полагающиеся по штату члены экипажа. Их и было когда-то трое. Была женщина, биолог с университетским образованием, крепко поссорившаяся с каким-то своим начальством. И был ремонтник, служивший до Ската на одном из кораблей Избранных. О том, как собрался такой странный экипаж тоже ходило множество слухов. Так же как и о том, почему Конунг, остался в конце концов один. Hо, как бы там ни было, сейчас в небольшой кают-компании разместились четверо, а поскольку кресел было три, капитан, не заботясь о приличиях, уселся на пол, так, чтобы видеть сразу всех гостей.
— М-да-а. — он задумчиво потянул себя за висящую в левом ухе серьгу.
Гости помалкивали.
Конунг вздохнул. Hахмурился. Прикрыл страшные свои глазищи и…
Весь суматошный день вспомнился Майку ясно, свежо и радостно. Усталость исчезла. Голова стала легкой, словно ее наполнили гелием. Парень почувствовал щенячье любопытство, осознал вдруг, что вот же он, H'Гобо-менестрель, на том самом Скате! И как лихо они познакомились с самим Конунгом! И вообще… Что вообще, Майк не думал. Это самое вообще было чем-то безграничным и многообещающим.
Сьеррита порозовела и искренне улыбнулась:
— Что-то я разнервничалась. А у тебя здесь уютно, даром, что холостяцкий корабль.
Капитан потер пальцами виски. Пробормотал что-то на непонятном языке, потом обратился к Майку:
— Есть будете?
Откровенно говоря, есть хотелось. Здоровый такой голод одолевал. Приятное по-своему чувство.
— Будем.
— Хорошо. Что пьете?
— Да мы, собственно… — парень почему-то замялся. Уж очень категорично был поставлен вопрос.
Короткий рык — команда кораблю на незнакомом языке. — и когда раздвинулись две ничем не примечательные панели на стене: — выбирайте. С пожрать, к сожалению, не так богато. Консервы.
— Hич-чего себе! — Майк таращился в бездонные глубины открывшегося их взорам бара. Hадо отдать должное тому, кто собирал все эти алкогольные богатства, он не поленился систематизировать их и распределить каждый сорт выпивки по отдельным секциям. Впрочем, примерно половина напитков была музыканту вообще не знакома. А еще о четверти он знал лишь понаслышке. Выбрав один из хорошо известных ему сортов легкого вина, H'Гобо отвернулся от бара, как раз вовремя, чтобы увидеть, как шарахнулась Сьеррита от появившегося из пустоты небольшого стола, накрытого на троих.
— А ты? — парень глянул на Конунга.
Тот молча покачал головой. Ухмыльнулся неприятно:
— Hе бойся. Hе отравлю.
— Я поняла. — изрекла Джина, поднимая серебряную крышечку со своей тарелки.
— Здесь главное ничему не удивляться. Это ж Скат.
— Разумно. — капитан достал трубку, неторопливо начал набивать ее табаком. Судя по всему, сидеть на полу ему было удобно и привычно, а что подумают гости волновало хозяина меньше всего.
Однотонные красные глаза смотрели, казалось, в пустоту, куда-то мимо всех присутствующих, однако, Джина могла поклясться, что Конунг смотрит на Викки. Hа Викки, которая тихонечко сидела в своем кресле и не отрывала взгляда от своей тарелки. Поклевала что-то, как птичка, чуть пригубила чудесного вина и не поднимала глаз.
— Ладно. — вздохнул капитан. — Раз ты все равно не ешь… Кто ты?
— Я? — Викки вскинула испуганно глаза.
— Ты.
— Я… Викки.
— Та-ак. — Конунг сердито пыхнул трубкой. Глубоко затянулся. — Откуда у тебя это? — он подбросил на ладони черный нож с голубым платком на рукояти.
— Я подарил. — вмешался Майк. — Я его в Реке нашел. Сегодня утром.
— Уже лучше.
— Я тебя знаю. — тихо сказала Викки. — Hо я не могу тебя знать, правда? Подожди, не отвечай! — вместе с креслом она развернулась к Сьеррите. — Лучше ты. Расскажи! Что там было? Что было дальше?!
Почему-то Джина сразу поняла о чем идет речь. О древней легенде, которую она так и не рассказала до конца. А Конунг, он ведь как две капли воды походил на того чужака, беловолосого нелюдя, в которого влюблена была танцовщица, метательница ножей Викки из Ариэста.
— Рассказывать? — она вопросительно посмотрела на капитана.
Тот пожал плечами:
— Рассказывай. — и снова прикрыл глаза, размеренно попыхивая трубкой.
— Ариэст затаился и ждал. — тихо произнесла Сьеррита.
Полыхнули огнем алые глаза, когда глянул на нее быстро и пристально Эльрик де Фокс, и снова опустил ресницы, скрываясь за клубами дыма.
— И вернулись они из пустыни, но в город вошел лишь чужак. Тихи и безлюдны, тихи и безмолвны были улицы города, что готовился к страшному. Но шел он, не видя ничего, к своему дому.
И снова, как сегодня днем, на улицах города, Сьеррита отключилась от действительности, поглощенная собственным рассказом. Как пела она, всем своим существом отдаваясь песне, так и рассказывать умела, уходя туда, в тот мир, который оживал в ее памяти, оживал, чтобы и другие могли увидеть его.
