Наталия Ипатова - Рваная грелка-2

Дома рассказываю все это Нессе. Она смеется и обнимает меня. Меня сразу же бросает в жар и становится не до глупых недоумков в баре. Я так люблю, когда она обнимает меня вот так, просто, искренне, а не под кайфом.

— Ты очень красивый.

— Да? — я смущен — Ты можешь любоваться мной сколько угодно. Но всякие там мужики — это слишком для меня.

— Почему? Ты не любишь мужчин? Тогда тебе надо принимать — тут она начинает перечислять средства, под действием которых мужская любовь становится притягательной и восхитительной.

— Нет уж, спасибо — прерываю я ее — лучше, если мной будешь любоваться ты одна.

Несса неожиданно краснеет и прижимает голову к моей груди.

— Что случилась, малышка?

— Я и так безумно счастлива, что в моей жизни появился ты. У тебя совершенно гладкая кожа… И она не такая на ощупь. Ни одна тату не сравнится с чистой кожей младенца…

Выясняю, что, оказывается, следы от инъектора особые эстетические личности располагают в виде рисунков и знаков. Так вот что за «тату» были у крутых. И вдруг — моя девственно чистая кожа рук. Да… Бедные… Нет, хорошо, что я ушел вовремя — точно, быть бы мне изнасилованным!

Несса смеется над моими страхами. Я постепенно становлюсь национальным достоянием. Оказывается, в Нессе борются два очень сильных чувства. Одно — чувство собственницы. И второе — чувство раскаяния. Ее друзья и подруги считают, что она меня прячет, и пользуется мной единолично. В то время, как я по праву принадлежу и им тоже! Они тоже хотят сказочных ласк, так, что бы без наркоты — и приятно. Почему сказочных? Потому что так бывает только в сказках. Несса уверяет меня, что до знакомства со мной оно тоже не верила, будто это возможно. Собственно, они правы, за исключением того, что не Несса мной пользуется, а я ей. Впрочем, я не знал о такой популярности в народных массах. И к лучшему, кстати. Несса все опять видит по-своему. Она считает, что если я такой добрый, хороший, нежный, умный, опытный (вы понимаете, как действует такое количество эпитетов на мужчину? Правильно понимаете!), в общем, я же говорила! Так вот, мне надо срочно пообщаться с… Следует список. Я сомневаюсь. Несса берет себя в руки (как же это уморительно выглядит со стороны) и твердо говорит, что она безумно польщена, но она — не эгоистка, она тоже хорошая. И обязательно поделится своим счастьем с друзьями. Я осторожно намекаю, что не очень спешу делить саму Нессу с кем-то еще. На меня поднимаются чистые глаза, полные такого кристального удивления, что в них хочется раствориться! Несса не верит. Несса переспрашивает. Несса требует объяснений и доказательств. Наконец до нее доходит, что в мире может быть СЕМЬЯ. То есть — двое друг для друга. И весь остальной мир — для них двоих. Несса прижимается ко мне щекой и начинает тихонько перебирать возможности такого житья. А я в который раз понимаю, что глуп и ограничен, воспринимая окружающую действительность как просто мир наркоманов. Они люди. Иные, мне непонятные иногда, но — большей частью все же люди. И фантазия у Нессы развита, и понимание преимуществ семейной жизни… Никому ее не отдам! Пусть другие живут по хиповски, Несса — моя! Весь в мечтах я растворяюсь в сладкой истоме сна.

Прошло два года. Я до сих пор вспоминаю их как годы непрерывного счастья. Работа мне нашлась, сразу же, стоило о ней заикнуться. Правильно, я работал усатым нянем. Ибо кто лучше достоин этой работы, как не человек прошлого? Чистый, добрый (так считает общественность, а большинство всегда право), гарантированно не испортящий ребенка, плюс за мизерную плату. Совсем от наркоты я отказываться не стал — копил капитал. Часть (из самого лучшего) — отдавал Нессе. Она всегда с таким щенячьим восторгом встречала мою зарплату… Кормили нас без ограничений, жилье я выбирал сам. Я был знаменитостью, меня все уважали, библиотекари на меня молились, местные «спортсмены» приглашали меня открывать ежегодный турнир, «учителя» — поделиться новыми сказками или вспомнить пароль-другой для самых популярных компьютерных игр. А в школе-яслях дети встречали меня каждый день, и каждый день их становилось все больше. И это была одна бесконечная радость — я понимаю, что в это не верится, но все их проказы, шалости, эти ежедневные открытия этого мира, эти зачарованные глаза во время сказок о змей-горыныче или Летающем Крокодиле Коше — они никогда не надоедали мне. Дома меня встречала Несса, которая завела второго ребенка, очаровательная малышка, и даже после того, как прошел положенный по закону месяц кормления грудью без наркотиков, Несса еще два (два!!!) месяца была очаровательна. Но… Но природа берет свое. Несса стала полнеть, разболелись суставы… И все сошло в привычную уже колею. Я никогда не попрекал ее, я все понимал, видит Бог. Зачем? Ей было уже 18 лет, она была уже очень пожилая женщина, и скорее всего наша дочурка последний ее ребенок. Наверное, я мог бы вмешаться. Наверное я мог бы натворить высоких глупостей, попытаться изменить этот мир. Ведь при самом хорошем раскладе мне оставалось почти семьдесят лет, но что можно сделать за такое ничтожное время? Я попал в центр Мальстрима, неумолимая математика делала меня древним, как Моисей. Статистика, чтоб ей провалиться… Нет, я не буду прятать голову под крыло, как испуганный попугай. Они живут уже сейчас около 20 лет. Мои дети проживут лет 17. Их дети — Около 15. К упомянутому Нессой пятому поколению половая зрелость ребенка будет наступать годам к 6–7. Я — свидетель гибели цивилизации. Я же вижу, что внешне все остается пристойно. Они не скатятся до состояния зверей. Они развиваются все быстрее, но куда, как — мне не понятно. Я не успеваю за их скоростью! Я — из вымершего поколения динозавров, мне не понять этих макопитающих. Единственное, что я могу для них сделать, и делаю, и буду делать — это украсить их конец. И, наверное, еще я надеюсь на чудо. Ведь зачем-то я оказался здесь? Ведь зачем-то я живу, не умерев тогда осенней ночью в прошлом Москвы. Может, сработает поговорка «В семье не без урода», и родится тот, кому наркотические грезы будут неведомы? Кто не сможет колоться, курить, пить и другими способами употреблять дурь? И тут вот он я. Я скажу ему, что в этом мире можно жить иначе. И покажу — как. Может быть, он поймет. Может быть — я спасу его от одиночества.

Но это все только может быть. А сейчас я лежу на спине, вольно раскинув руки, и чувствую, как земля толкает меня в левое плечо, уходя из под правого. Слева и справа от меня звездное небо закрывают два столба непроницаемой тьмы, и со звездного прямоугольника под куртку закрадывается могильная сырость.

Свенельд (Свенельд Железнов)

УБИТЬ ПРЕЗИДЕНТА

Поток замер, заполонив проспект. Ловкачи некоторое время пытались маневрировать между полос движения, но и они скоро встали. Будто железный, чешуйчатый мастодонт распластался по дороге. Автомобили плотно сомкнули ряды и остановились. Пути вперед не было никому.

Не было дороги и, зажатой со всех сторон, потрепанной «Газели» с красными полосами и крестами. Напрасно она сверкала проблесковым маячком, мигала фарами — у водителей просто не было возможности освободить ей проезд. «Скорая помощь» застряла в «пробке».

— Он потерял сознание! Артериальное давление падает! Дыхание не стабильное! Тоны сердца резко ослаблены! — молоденькая сестричка в коротеньком белом халатике согнулась около больного.

Бледное как лист ватмана лицо пациента, говорило о серьезности положения не хуже её слов.

— Кислород! — дал команду доктор, невысокий мужчина с крупным носом и нескончаемой печалью в глазах.

— Леонид Леонидович, тромбоэндокардит? — со страхом в голосе спросила сестричка, прилаживая маску на лицо больного. — У него останавливается сердце.

— Делай массаж. Минут на десять должно хватить.

— А потом?

Доктор отвечать не стал, он приблизился к больному и, оттянув веки, посмотрел ему в зрачки.

— Григорий! Скоро сможем поехать?

— Кто ж знает, — ответил водитель. — Пробка. Говорят, Рублевку полностью перекрыли, президент, мать его, внезапно куда-то собрался. Небось, на дачку, самая шашлычная погода.

— Григорий, если мы через десять минут не будем в больнице, нашего пациента спасет только чудо.

— Не повезло мужику, — констатировал в ответ водитель.

Больному действительно не повезло. Кортеж президента задержался. «Пробка» рассосалась только через полтора часа.

Ветер завывал между осин, нагоняя тоску. В сырую могилу медленно сползал гроб. Травя грязные лаги могильщики негромко матерились. У ограды замерли несколько женщин в черных косынках и пара молодых людей.

— Держись, Денис, — сказал один из парней другому.

Денис держался. Он не проронил и слезинки с тех самых пор, как ему сказали, что отец скоропостижно скончался. Поверить в потерю последнего родного человека Денис никак не мог. Судьба несправедлива. Отцу совсем недавно исполнилось пятьдесят. Можно сказать, на днях справили юбилей. Жизнь была полна планов на будущее… Внезапный приступ всё нарушил.