Жозеф Рони-старший - Пещерный лев
Увидев, что звери исчезли, Нам сказал:
— Они ушли, надо перейти реку.
— Нам потерял слух и чутье? — возразил Нао. — Или он думает, что может прыгать быстрее льва-великана?
Нам опустил голову. Приглушенный стон раздался среди ясеневых зарослей. Молодой воин понял, что опасность теперь так же близка, как и днем, когда животные спали рядом с убежищем людей. Тем не менее какая-то надежда жила в сердце уламров. Лев-великан и тигрица, соединившись, почувствуют еще больше необходимость в логовище. Хищники редко ночуют под открытым небом, особенно в период дождей.
Когда солнечный костер опустился во мрак, людьми овладела та непонятная тоска, которая охватывает в сумерки всех травоядных животных. Она возросла с появлением врагов. Поступь льва была степенна, почти тяжела; тигрица резвилась возле него в грозной веселости. С наступлением сумерек голодный рев зверей поднялся над равниной. Они кружили вокруг пещеры уламров, показывая им свои свирепые морды с зелеными глазами. Лев-великан сторожил пещеру, присев на задние лапы. Его подруга ушла к реке, подстерегая животных, идущих на водопой.
В небесах зажглись огромные звезды. Вслед за ними показался архипелаг Млечного пути с его заливами, проливами и островами. Гав и Нам никогда не интересовались небесными светилами, но Нао рассматривал их с большим вниманием. Его темная душа черпала в них ощущение ночи, темноты, пространства. Он был уверен, что большинство звезд являлось искрами большого костра, меняющимися каждую ночь, кроме немногих, которые возвращались с необычным постоянством. Бездеятельность, в которой жил Нао со вчерашнего дня, вернула ему утраченную силу. Он размечтался, глядя на маленькие небесные огоньки и черную массу растений, и что-то восторженное рождалось в его сердце, что крепче соединяло его с землей.
Луна струила свой свет по веткам деревьев. Она освещала льва-великана, лежавшего среди высоких трав, и тигрицу, блуждавшую по саванне в поисках добычи.
Тигрица ушла далеко, можно было начать бой с львом-великаном, но Нао не был уверен в отваге своих спутников. Кроме того, его мучила жажда. Нам страдал еще больше: он не мог даже уснуть и лежал во мраке пещеры с широко раскрытыми глазами. Нао был грустен. Никогда еще расстояние, отделяющее его от племени, не казалось ему таким огромным, никогда он еще не чувствовал так остро свое одиночество. Образ Гаммлы вставал перед ним.
В своих мечтаниях Нао уснул тем тревожным сном, который обрывается от малейшего шороха. Время проходило под звездами. Нао проснулся, когда вернулась тигрица. Она пришла без добычи и казалась усталой. Лев-великан, встав, долго ее обнюхивал и, в свою очередь, ушел на охоту. Он тоже пошел вдоль реки, по направлению к лесу. Нао жадно следил за ним. Несколько раз он порывался разбудить товарищей, но каждый раз откладывал: лев находился еще поблизости. Наконец, он тронул за плечо молодых воинов и, когда те встали, прошептал:
— Нам и Гав готовы к бою? Те ответили:
— Сын Сайги последует за Нао!
— Нам будет сражаться дротиком и палицей.
Уламры рассматривали тигрицу. Она лежала неподалеку, спиной к пещере, но не спала. Нао потихоньку освободил от камней выход. Один человек, а то и двое успеют выйти из убежища раньше, чем тигрица обратит на них внимание. Осмотрев оружие, Нао просунул наружу дротик и палицу, затем с величайшей осторожностью вылез сам. Случай ему благоприятствовал: вой волков, крик лесной совы заглушали легкий шум, производимый телом, ползущим по земле. Нао очутился на поляне; голова Гава просунулась в отверстие пещеры. Вылезая, молодой воин сделал неосторожное движение, тигрица повернулась и пристально посмотрела на уламров. От удивления она замедлила с нападением, и Нам успел встать на ноги. Тогда только тигрица с призывным мяуканьем стала приближаться к людям, не спеша, уверенная в том, что они не ускользнут. Уламры схватились за дротики. Нам и Гав целили в лапы тигрицы. Сын Тополя выжидал удачный момент.
Дротик просвистел и вонзился в предплечье зверя. Тигрица, казалось, даже не почувствовала боли: она только зарычала и ускорила шаг. Гав в свою очередь бросил дротик, но животное метнулось в сторону, и дротик воткнулся в землю. Теперь была очередь Нао. Он выждал, когда тигрица приблизилась на расстояние двадцати локтей. Дротик вонзился ей в затылок. Но и эта рана не остановила ее. Она обрушилась на людей, как лавина. Гав упал, раненый в грудь. Тяжелая палица Нао опустилась на зверя; тигрица зарычала, одна ее лапа была сломана, в это время сын Тополя ударил ее рогатиной; она увернулась с необычайной быстротой, повергла Нама на землю и, встав на задние лапы, готовилась броситься на Нао. Он уже чувствовал над собой ее горячее, зловонное дыхание, ее когти уже касались его тела. Палица еще раз мелькнула в воздухе. Удар ошеломил зверя. Пользуясь этим, Нао перебил вторую лапу; тигрица завертелась на месте, теряя равновесие. Удары падали один за другим, пока животное не свалилось на землю. Нао мог бы тут же прикончить врага, но его беспокоили раны его спутников. Гав уже встал, кровь струилась по его груди из трех длинных ран. Нам лежал оглушенный; он не был ранен, но не мог подняться от боли в пояснице. Он с трудом ответил на вопрос Нао.
— Гав может дойти до реки?
— Гав пойдет к реке, — прошептал молодой уламр.
Нао лег и приложил ухо к земле, потом долго принюхивался к воздуху. Ничто не обнаруживало присутствие льва. После боя жажда стала невыносимой. Вождь поднял на руки Нама и отнес его на берег реки. Там он сам напился вволю и напоил Нама, вливая ему с ладони воду между губ. Затем вернулся к валунам, неся на руках Нама и поддерживая Гава, который то и дело спотыкался.
Уламры не умели врачевать ран; они просто покрывали их ароматными листьями, следуя инстинкту животных. Нао отыскал листья ивы и мяты, размял их в ладонях и приложил к груди Гава. Кровь приостановилась, по-видимому, раны не были смертельны. Нам пришел в себя, хотя его ноги все еще оставались неподвижными. Желая ободрить товарищей, Нао сказал:
— Нам и Гав хорошо сражались… Сыновья уламров прославят их храбрость…
Щеки молодых воинов зарделись от радости: еще раз их вождь одержал победу!
— Нао победил тигрицу, — прошептал сын Сайги глухим голосом. — Нао победил серого медведя.
— Нет воина сильнее Нао, — простонал Нам.
— Мы вернем огонь! — воскликнул сын Леопарда. И добавил:
— Лев еще далеко… Нао пойдет отыскивать добычу.
Проходя мимо тигрицы, Нао поглядел на нее. Она была еще жива. Глаза ее с ненавистью следили за победителем. Раны в боку и на спине были легкие, но лапы — совсем изуродованы и срастутся еще не скоро.
Нао остановился и, думая, что тигрица его поймет, крикнул ей:
— Нао переломал лапы тигрице… Он сделал ее слабее волка. Когда воин приблизился, животное привстало с угрожающим рычанием. Уламр поднял палицу.
— Нао может убить тигрицу. Тигрица не может причинить вреда Нао.
Послышался какой-то неясный шум; воин прилег в траву. Это стадо ланей убегало от собак, которых еще не было видно, слышен был только их отдаленный лай. Лани прыгнули в воду, и в тот же миг одна из них упала, раненная в бок дротиком Нао. Нао настиг ее и прикончил ударом палицы. Потом взвалил ее на плечо и понес к убежищу, ускоряя шаг, ибо почуял близкую опасность… Едва он успел проскользнуть между камнями, как из лесу появился лев-великан.
Глава 6
Ночное бегство
Шесть дней прошло после битвы с тигрицей. Раны Гава зарубцевались, но от потери крови он чувствовал еще большую слабость. Что касается Нама, то хотя боли его и прошли, но одна нога все еще не двигалась. Нао снедало беспокойство и нетерпение. С каждой ночью отлучки льва становились все продолжительнее, — ему нужно было кормить себя и поддерживать тигрицу, — часто оба хищника терпели голод; им жилось хуже, чем волкам.
Тигрица выздоравливала; она передвигалась теперь с такой медлительностью, что Нао даже не убегал от нее. Он намеренно не убивал тигрицу, так как забота об ее пропитании изнуряла льва и делала его отлучки более продолжительными. С течением времени уламры и тигрица начали понемногу привыкать друг к другу. В первые дни появление человека вызывало в раненом животном ярость и страх. Заслышав человеческий голос, такой не похожий на рев и вой других зверей, тигрица поднимала голову, оскаливая зубы.
Нао, вращая своей палицей, или поднимая топор, повторял:
— Чего стоят теперь когти тигрицы? Нао может выбить ей зубы палицей, распороть живот рогатиной. Тигрица бессильна против Нао, как лань или сайга!
Но понемногу тигрица привыкла к его речам и его оружию. Воспоминание о нанесенных ей ударах больше не пугало ее. Поднимая палицу, Нао не бил больше тигрицу, поэтому она перестала бояться его угроз. С другой стороны, она поняла, что человек — опасный враг, и, уважая его силу, она больше не рассматривала его как добычу. В конце концов она свыклась с людьми, а привычка у животных равносильна симпатии.
