Эл Ригби - Завтра нас похоронят
Он с трудом нашарил трубку и теперь всё никак не мог понять, что случилось.
— Рихард она убивает меня…
— Кто? — тряся головой, спросил он.
— Эта девчонка… помоги…
— Виктория, что за…
— Помоги, Рихард! — голос у неё прыгал, точно воздух то попадал в лёгкие, то почему-то не находил туда дороги. — Они рвутся. Он был прав! Я чувствую. Я…
И тишина. Напрасно Ланн звал жену по имени. А потом…
— Папа… — голосок в трубке звучал очень глухо. — Прощай.
Гудки. На секунду Рихарду показалось, что у него сейчас остановится сердце. Но ждать, случится это или нет, он не стал. Быстро набрал сначала номер скорой, потом номер полиции. Мельком глянул на часы: было ровно 5:23 утра.
Больше он никогда не видел свою дочь.
Рихард вздрогнул и потёр лоб: сон-воспоминание был не самым приятным. Настолько, что раз за разом он просыпался в холодном поту.
С некоторым усилием он встал с дивана и уже собирался поставить на плиту чайник, когда раздался звонок в дверь. Рихард, мысленно проклиная всех, вышел в коридор и, как обычно не глядя в глазок, отодвинул засов.
— Привет, Ричи.
На пороге, улыбаясь, стояла Госпожа Президент. В руке она держала большой пакет, из которого торчала палка колбасы. Рихард усмехнулся:
— Зравствуй, Гертруда. Ты по-прежнему уверена, что я голодаю?
Она окинула его взглядом: от голого торса — по дому он всегда ходил только в старых джинсах — до пальцев босых ног:
— Судя по тому, что ты по-прежнему не разжирел и в прекрасной форме, я не далека от истины. Впустишь?
— А родина? — хмыкнул он, оглядывая дорогой костюм и безукоризненную причёску, никак не желавшие сочетаться с дешёвым магазинным пакетом.
Она молча сделала шаг, оттеснила его бедром и вскинула брови:
— Родина подождёт. Президент устал.
Это она говорила всегда.
Карл знал Гертруду Шённ уже почти сорок лет — с младшей школы. Она была его лучшим другом — в классе, в университете, в полицейском управлении, куда они вместе пришли работать. Потом был недолгий период абсолютного, казалось бы, счастья, — они одновременно влюбились, завели детей и стали дружить семьями. Казалось, всё должно было так и остаться… а вместо этого пошло под откос, но об этом Ланн вспоминать не любил.
Потом в один прекрасный день Гертруда ушла в политику. Рихард толком не знал, какими дорогами она поднималась наверх так быстро, но примерно догадывался, с чего именно Гертруда начинала: она всегда была красивой. И такой же дьявольски умной. Поэтому Ланн уважал её — ведь совсем не легко проделать путь от домохозяйки до президента. А она проделала. Хоть и осталась в итоге на развалинах. Впрочем, на развалинах они теперь были вместе. Трое из четверых. Четвёртая умерла.
И со студенческих времён они, встречаясь, всегда пили пиво и ели бутерброды с колбасой. Менялось время, менялись любовники Гертруды, прибавлялось седины в волосах Рихарда… но это оставалось всегда.
Вот и сейчас он сидел за столом, наблюдая за ножом в её руках. И думал о том, что, наверно, он единственный человек в стране, кому Госпожа Президент специально нарезает колбасу такими толстыми ломтями. Гертруда Шённ улыбнулась:
— Как работа? Выматывает?
— Ничего, — он неопределённо пожал плечами и открыл две стоящие на столе бутылки пива. — Бывало хуже. А… твоя?
— Сам видишь, — голос звучал тускло и безнадёжно. — Я на ней сдохну.
Она разложила горку бутербродов прямо на широкой деревянной доске и села напротив Рихарда. Он протянул руку и накрыл её маленькое запястье ладонью:
— Нет, старушка. Не допущу.
Она рассмеялась, качая головой, и отпила пива. Со вздохом заглянула в горлышко бутылки, точно ожидая увидеть там возможное решение своих проблем, и медленно начала, подаваясь вперёд:
— Рихард… Служба разведки мне кое-что сообщила…
— У тебя всё ещё есть служба разведки? — с невольным удивлением спросил Ланн.
Она откусила сразу половину бутерброда, некоторое время жевала, осуждающе глядя на комиссара, и наконец гордо произнесла:
— У каждого президента есть служба разведки. Так вот… Наши западные друзья засылают к нам шпиона. Точнее, собираются. В ближайшее время. Псевдоним — Красная Гроза.
— Красная, говоришь? — заинтересованный Рихард даже отставил бутылку. — В таком случае ты уверена, что друзья западные?
— Более чем. Но ты верно угадал, наш гость из бывших.
— И ты желаешь, чтобы я отследил его появление и застрелил раньше, чем он что-то разнюхает? Для этого у тебя есть служба…
— Нет, Рихард… — она усмехнулась. — Я хочу, чтобы этот человек попробовал сделать именно то, для чего его и отправляют. Попался мне. Я хочу приручить его.
— Дальновидно, — Рихард, немного успокоившись, одобрительно улыбнулся: — Свой чужой шпион никогда не помешает. А когда ожидается гость?
— Пока не знаю. Скоро. Но пока забудь о нём, — она отодвинула доску и, положив руки на стол, опустила на них голову: — Как же у тебя одиноко, Рихард… Как ты тут живёшь? Заведи себе кого-нибудь. Девушку… — на лице появилась хитрая улыбка, — или хоть собаку.
— Не надо, — коротко сказал Ланн.
На секунду изящные брови удивлённо приподнялись. Потом Госпожа президент снова улыбнулась и вздохнула:
— А ты не меняешься. Мой большой злой волк.
Она отошла к окну. И только тогда, обернувшись через плечо, спросила:
— Как там Карл? Ты не жалеешь, что он теперь твой помощник? Не обижаешь?
Рихард потянулся за сигаретами. Ответить ему было нечего. Гертруда Шённ по-прежнему наблюдала за ним. Потом вернулась к столу, наклонилась, почти вплотную приблизив губы к его лицу, и прошептала:
— Я люблю тебя, Рихард. Очень. Но если я узнаю, что…
— О чём ты?
Она выпрямилась, не сводя с комиссара взгляда:
— О том, что людей не спасают из огня, чтобы потом издеваться над ними. А я очень хорошо знаю, как ты умеешь последнее. Ричи, не забывай, к этому человеку у меня особое отношение. Ты ведь помнишь, кем был его отец. Так вот, если с герром Ларкрайтом что-то случится по твоей вине… или по чьей-либо ещё, а ты не помешаешь… я убью тебя. Припомню все мелкие нарушения устава, которые ты допускал, и их будет достаточно для расстрела. После этого я продолжу тебя любить, но тебе уже будет всё равно.
Он невольно улыбнулся:
— Не горячись. Я стараюсь. Просто с ним тяжело.
Гертруда смотрела сверху вниз:
— Какой ты всё-таки дурак, Рихард.
Он пожал плечами:
— Может быть. Но за это не расстреливают.
Она медленно направилась в коридор и уже у двери ответила:
— К сожалению. И не нужно меня провожать.
Маленькая Разбойница
[Квартира Карла Ларкрайта. 22:02]
Можно сказать, что моё пробуждение было приятным. Потому что впервые за последние четырнадцать лет я проснулась в кровати, на подушке и накрытая одеялом. Правда, у меня немного ныла челюсть — напоминание о встрече с Котами. Но всё остальное, казалось, было в порядке. Кто-то обработал мои ссадины, и теперь они почти не болели.
На улице по-прежнему было темно, и времени могло быть как десять вечера, так и шесть утра. Почему-то мне хотелось верить, что сейчас всё же десять. Может быть, Карл Ларкрайт тогда не выгонит меня из своего дома сразу?
Я слабо помнила, что произошло, когда почти потеряла сознание от удара. Кажется, Джина с Леоном меня всё же догнали, и брат уже собирался взвалить меня на плечо, в то время как сестра стала кому-то звонить. И в этот момент на неё прыгнула здоровенная рыжая собака. Точнее, собака лишь показалась мне огромной, а потом я узнала Спайка, сеттера инспектора Ларкрайта. Но даже тогда я и подумать не могла, что он сам появится из-за угла. Потом я помнила какими-то обрывками — он нёс меня на руках по какой-то лестнице, а в тёмной душной комнате его пёс лизал мою руку. На этом поток смутных образов обрывался окончательно.
Я села, свесив ноги с кровати. Помещение, где я спала, было совсем маленьким, почти чулан. Из-под двери пробивался свет: в другой комнате работал телевизор, и я невольно прислушалась. Стрельба, мужские голоса…. Инспектор Ларкрайт наверняка любит гангстерские фильмы. Надо сказать ему спасибо.
Я осторожно открыла дверь и оглядела помещение — чуть более просторное, но так же скудно обставленное: телек, стол, шкаф, стеллаж с книжками, огрызок ковра, на котором спал пёс, и большой очень старый диван. На экране телевизора действительно стреляли, бегали, ругались и целовались. Я приблизилась к дивану, где сидел, поджав ноги, хозяин квартиры, и осторожно опустилась на самый край:
