Ирина Ванка - Ириада

Ирина Ванка

Ириада

Глава первая

«Я никогда не проживу эту жизнь до конца и мой живой огонь, вспыхнув один раз, будет гореть вечно. Мне предстоит постичь печальную часть наук, возблагодарить небо за истину, которую оно дарует мне и выучиться гадать на картах. Но когда-нибудь, отрекшись от всего земного, я подарю вам свою небесную магистраль, по которой носила меня сумасшедшая юность. Если вы наберетесь терпения идти по ней, то пусть увиденное не заставит вас обратиться в бегство. И где-нибудь там, на середине пути, я буду ждать. А если не дождусь, и разуверюсь, и потеряю надежду, то мне уже никто не объяснит, что каждый по этому полю идет своей дорогой. До свидания. Всего вам доброго.»

В Таллинне цвели каштаны и роняли белые цветки на высохший тротуар. По бульварам бегали зеркальные троллейбусы, машины, звенели трамваи на поворотах. В городе пахло морем и весной. Шел месяц май, мне исполнилось семнадцать лет. И всё, что осталось от прошлого — стопка исписанных школьных тетрадей — плод десятилетних раздумий над смыслом жизни, ценностью бытия и своим скромным участием в этом вечном круговороте образов и событий. И все, что ждало впереди — одна большая дорога отсюда и в бесконечность, придуманную мною от детского непонимания: какой бы длинной и прекрасной дорога ни была, она все равно приведет на кладбище.

Шел месяц май, в Таллинне цвели каштаны и усыпали белыми цветками всё вокруг: тротуары, и машины, и шляпы прохожих. Их поднимал ветер, разносил по переулкам, по крышам и раскрытым окнам домов. В солидном учреждении, где мне пришлось переждать зимние холода, вкусив долгожданную прелесть свободы, было все… Кирпичные башни с витражами и узорчатые решетки на окнах, там спали на перилах каменные драконы, там сейфов было больше чем дверей, туда входили по пропускам и выходили на цыпочках. Там было все, не было только души и покоя. И ладно… Чего бы стоили цветные витражи и спящие драконы, не будь там главной достопримечательности — лестницы деревянной, ведущей вверх, и лестницы каменной, ведущей вниз. Но даже не об этом речь: лестница деревянная, ведущая вверх, лестница каменная, ведущая вниз… их так бы и растоптала неблагодарная память, но на одной из этих лестниц мною, при изучении марксистско-ленинской философии, были открыты антимиры. Это не те антимиры, в которых антигорода, антилестницы и антидраконы. Это антимиры, где нет абсолютно ничего от реального мира, в котором мы родились, с которым сроднились, и кроме которого, по нашему глубокому убеждению, ничего быть не может. Это другие измерения, в которых обратимо время, пространство имеет бесконечное число мер, а материи, как объективной реальности, вовсе не существует.

Здесь было сделано первое философское открытие на материале семнадцати прожитых лет. Оно было немедленно оформлено в тетрадке и спрятано в ящик письменного стола. В тот же день появился Ир. Как он возник? Откуда? После антимиров или сам по себе? Кто это и как его понимать? Что хотите со мной делайте, но об этом я написать не могу. Даже через сто лет не смогу так же, как сейчас.

Но шел месяц май. В Таллинне цвели каштаны. По бульвару бегали троллейбусы и машины. А впереди была целая жизнь — неразрезанный торт на праздничном столе, и в ней непременно всё должно получиться так, как задумано. Но кем задумано то, что кончается май? Кончится лето, небо затянет пеленой, польют дожди; начнутся холода, слякоть, мокрый снег; заболит горло. Всё, о чем я смогу мечтать — только о том, чтобы бежать отсюда. И все за что я буду себя винить — только за то, что из всех дорог успела выбрать одну, похожую на майский бульвар, усыпанный цветками каштана. Может быть, и я проживу свою жизнь до конца, да еще как проживу. Может быть, ветер задует и мой огонь, может и меня он обратит в бегство. И когда-нибудь, в тесной, пропахшей плесенью комнатушке будет сидеть беззубая старуха, таращиться в окно и вспоминать, как когда-то в Таллинне цвели каштаны, как пахло морем и весной, как бегали по бульварам зеркальные троллейбусы. А могильщики уже стоят в ожидании там, где закончилось детство и начинается старость. Лучше достаньте-ка из ящика мою тетрадь, оставьте карандаш и приходите завтра на рассвете, когда упаду без сил.

Глава вторая. «На свободную тему»

От Ира не было ни счастья, ни покоя. Собственно говоря, он мне его и не обещал. От Ира был беспорядок в квартире, видения, галлюцинации и ночные кошмары. Квартира превратилась в сцену для спектаклей его распущенного воображения. Сюда приходили посторонние люди, приходили, как к себе домой, бесцеремонно обращались с моим имуществом, рассказывали небылицы, угрожали оружием, разыгрывали сцены из репертуара бродячего цирка. А, уходя, забывали реквизит. Однажды оставили в ванной живого крокодила. Там он и поселился. Всю злосчастную неделю я мылась в тазу, с риском для жизни извлекая из крокодильих угодий банные принадлежности. Шампунь он уступил мне без боя, лишь подмигнул сонным глазом. Но мочалку — вырвал из рук и сожрал. Потом принялся за полотенца. Когда он зажевал шланг от душа, я позвонила в милицию, но меня и слушать не стали. Бедняга умер сам, как только добрался до стирального порошка. Сначала мне было жаль, но пока я тащила его тушу за хвост вниз по лестнице с девятого этажа, жалость прошла. А крокодилья душа еще некоторое время парила вокруг люстры, брызгая мыльной пеной из пасти, и, пытаясь совершить половой акт с одним из плафонов. Ир даже не извинился. Люстра, конечно, испортилась, а при попытке включить свет, из нее сыпались маленькие уродливые ящерки и расползались по углам.

Все это приходилось терпеть днем, а ночью просыпаться в поту оттого, что падаешь в пропасть или убегаешь от летающей тарелки. С утра Ир поднимал мне настроение музыкальным инструментом, украденным на развалинах внеземной цивилизации. Боюсь, что он ее и развалил ради музыкального «прибора», но мелодичного звучания из него извлечь не смог. Моя дверь, допустим, звучала точно так же, пока на ней раскачивались гости, любители поиграть в зоопарк. Ир исполнял пьесы собственного сочинения, а я не стеснялась высказываться об их художественном достоинстве. Но чем удачнее я высказывалась, тем громче играл Ир, пока в милицию не позвонили соседи. Их выслушали. А мы с Иром помирились на том, что я не слышу инопланетных трелей, что мои уши не приспособлены к восприятию таких частот, зато музыкальный инструмент был хорошо приспособлен под гладильную доску.

Ировы друзья не уходили без погрома. Они расколотили в прихожей большое зеркало под предлогом того, что оно, якобы, показывает неправду, прожгли фамильную скатерть и прихватили с собой настенные часы, которые, кстати сказать, тоже являлись реликвией. Это положило конец моему терпению. Настал день, когда я потребовала возместить нанесенный мне материальный ущерб, не говоря уже, о моральном. Я потребовала новую скатерть, как минимум, самобранку, зеркало не меньше, чем было, и настенные часы, желательно «ходики». Ир притащил скатерть и будильник, который сам ходил по стене вверх-вниз, взад-вперед, махая стрелками для равновесия, и громадных размеров антикварное зеркало, которое, по его мнению, показывать неправду не должно.

По совести сказать, оно вообще ничего не показывало, но с его появлением сумасшедший дом в моей квартире утих. Стали наведываться старые знакомые. Они не замечали в квартире ничего подозрительного. Однако зеркало пришлось закрыть простыней после того, как одна из посетительниц была до смерти напугана тем, что не увидела в нем своего отражения. Это был еще самый безобидный подарок Ира. Будильник при гостях я прятала под матрас, чтобы не шлялся по квартире, а скатерть-самобранку пришлось унести из дома и закопать в лесу. Стряпать пищу, как выяснилось, она не была обучена, зато бранилась действительно сама, притом нецензурно. Всякий раз, пытаясь поставить на нее безобидный предмет, я открывала для себя много интересных словосочетаний. Пришлось ее постирать и вывесить на балкон, но после стирки она бранилась еще яростней. Тогда была состряпана первая коллективная жалоба соседей. Тогда же я впервые познакомилась с участковым, который бранился не хуже скатерти, стоя в моей прихожей, и эхо разносилось по всей квартире, распугивая ирову «нечисть».

Эффект оказался впечатляющим. Настало время тишины и покоя. С музыкального сочинительства Ир переключился на менее шумное, литературное, и замыслил писать мои мемуары. Облегчить мне жизнь, чтобы на старости лет я была избавлена от этой нудной процедуры. Пока он осваивал машину времени, я отдохнула, занялась починкой испорченных бытовых приборов и косметическим ремонтом. Ир был счастлив, вручая мне экземпляр, пахнущий свежей типографской краской, но я положила закладку на главе «семнадцать лет» и не решилась перевернуть следующую страницу. Обиженный, он удалился, выронив как бы невзначай второй том с заголовком «Моя загробная жизнь». Последний том я спрятала на антресоль, зато первый до семнадцатой главы прочла с большим удовольствием. После каждой главы в зеркале появлялись новые отражения. Сначала там стояла коляска, потом ползал младенец, похожий на мои детские фотографии, потом первоклассница с белым бантиком стала приставать ко мне с глупыми расспросами. Чем дальше я продвигалась по главам, тем больше отвечала себе на вопросы: «Меня точно не спросят завтра по химии? Тебе что, жалко? — упрекала меня наглая десятиклассница. — Мне теперь из-за тебя весь параграф учить!!!» Я вздохнула с облегчением лишь после того, как в самом правдивом зеркале смогла увидеть свое настоящее отражение.