Марк Ли - Шесть дней

Марк Ли

Шесть дней

Ничто не вечно во Вселенной. Языки пламени, терновым венцом окутывавшие умершую планету, сменились огненными реками, лениво впадавшими в океаны расплавленной магмы на её поверхности. Безбрежные огненные просторы, пережив миллиарды обжигающих приливов и шипящих отливов, испарились без следа, оставив лишь голые необозримые пространства матово блестевшего камня.

По меркам мироздания прошло совсем немного времени, и плотная пелена повисшей над поверхностью вулканической пыли осела, открыв безразличному взору космоса серый безжизненный шар. Всё, что осталось от Земли — единственной во Вселенной планеты, рискнувшей стать колыбелью живой материи. Материи, которая в мгновение ока прошла путь от одноклеточной водоросли до сложного мыслящего организма, а в следующее мгновение с удивительной изобретательностью уничтожила себя в чудовищной мясорубке столь же бессмысленной, сколь и беспричинной войны. Хотя, можно ли назвать беспричинным стремление одной живой клетки сожрать другую и тем самым продлить свое существование, диким первобытным образом доказать свое торжество в природе?

Однако, во Вселенной не вечно ничто. Оплавленный камень мертвой планеты вновь покрылся зеркалами морей и океанов, в неспокойную поверхность которых каждую ночь с опаской вглядывалась обезображенная кратерами бомбардировок Луна — такую цену заплатила романтичная спутница планеты за свою верность.

Под пристальным взглядом Луны и Солнца ночь сменялась днем, десятки дней сменялись десятками ночей, миллионы трудолюбивых волн изменяли очертания пустынных береговых линий. И, наконец, впервые за чудовищно огромный промежуток времени над поверхностью океана, словно бесплотный дух, пролетел автоматический зонд.

Датчики показали, что можно запускать процесс, нерушимые механизмы в точности выполнили заложенные в них программы, и спустя необозримое количество лет в кромешной тьме сверхпрочного подземного убежища вновь прозвучала речь живого существа:

— Свет! Включите свет!!!!

Он парил в мягком поддерживающем поле саркофага-реаниматора и наслаждался постепенно возвращающимся контролем над телом. Ощутил легкое покалывание в пальцах рук и через минуту смог ими пошевелить, обрел ноги, несколько раз согнул и разогнул колени. Казалось, он чувствовал, как возвращается к жизни мельчайшая клеточка его организма. Жутко зачесался нос. Он поднял руку, с непривычки ткнул себя пальцем в глаз, но уже вторым движением с наслаждением почесал переносицу и сел. Ровно, как и многие тысячи лет назад гудели механизмы вечного и неразрушимого Приюта. Последнего Приюта построенного Разумом, незадолго до того, как он стал Безумием.

Он попытался вспомнить, кто он и как его зовут и не смог этого сделать. В голове роились миллионы имен, но ни одно из них не было единственно правильным. Крупнейший физик планеты, смешной толстяк, прячущий обширную лысину под единственной седой прядью чудовищной длины растущей прямо над правым ухом; гениальный химик, молодой человек с угольно черными глазами; выдающийся инженер неопределенного возраста, чьи длинные тонкие пальцы находились в постоянном нервном поиске какого-то несуществующего на его теле объекта… Миллионы лиц, профессий, привычек… Миллионы личностей бывших одновременно и им и не им…

— Ну, что? Пора за работу, дружище. У нас не так много времени!

Сквозь мешанину образов прорвался властный голос, принадлежащий высокому блондину с тонким, словно сделанным при помощи опасной бритвы ртом. Вместе с голосом и портретом всплыл и титул — Старший смотритель.

— Для начала проверим, уцелели ли автоматы. Иначе все, что мы уже сделали, не имеет смысла. Инженер, вы здесь?

В безмолвный диалог вмешался новый голос:

— Давно жду своей очереди!

В голосе Инженера прорезались нотки удовольствия

— Попробую прогуляться до пульта. Черт подери, до чего же приятно снова топать на своих… ну почти своих, двоих!!

Его пальцы неожиданно обрели собственную жизнь и лихорадочно запорхали над пультом управления. Подчиняясь их воле, на поверхности проектора возникло голографическое изображение планеты. Ее поверхность, словно пчелиными сотами, покрылась мелкой светящейся сетью. В углах ячеек стали возникать светящиеся точки, их становилось все больше.

— Процент потерь в пределах допустимого. Констатирую работоспособность системы.

— Отлично, дружище! Позвольте заметить, я никогда не сомневался в вашем инженерном гении.

— Спасибо, Старший. Думаю пора передать слово нашему дорогому Астроному.

В оркестре голосов появилась новая скрипка. Причем скрипке этой давно и настоятельно требовался настройщик. Дребезжащий старческий тенор, вызвавший в его воспоминаниях стоячий крахмальный воротничок над тонкой морщинистой шей, безапелляционно заявил:

— Это никуда не годится! С такой скоростью вращения мы никогда не добьемся приличного суточного ритма! Необходимо ускорить…

— Что скажет Инженер?

— Вполне по силам…

— Тогда приступайте!

Быстрые пальцы взяли несколько уверенных аккордов на клавиатуре пульта. Некоторые точки погасли, некоторые разгорелись ярче.

— Процесс запущен, Старший.

— Сроки реализации?

— Приблизительно десять тысяч лет…

— Степень погрешности?

— Плюс-минус две тысячи…

— Приемлемо… Ну что ж, нам снова пора спать. Доктор, все ли готово к анабиозу? Как функционирует система жизнеобеспечения?

Возник еще один, мягкий, как вата, голос.

— Не волнуйтесь, Старший, все будет хорошо…

Статическое поле вновь приняло в свои надежные объятия Того, кто не знал своего имени. Он почувствовал тепло и стал мягко проваливаться в темноту, из которой торжественно прозвучал тихий шепот Старшего.

— Спокойной ночи, коллеги. Наступил вечер, будет и утро.

Бесконечную тьму и безмолвие Его небытия прорезал звук. Трубный рев погибающего животного властно бился в ушах, нарастал и, наконец, на высшей отчаянной ноте оборвался, уступив место лавине зрительных образов. Животное агонизировало. Огромный мохнатый монстр зарылся белоснежными причудливо изогнутыми бивнями в иссиня-черный грунт свежевырытой ямы-ловушки. Последние нервные импульсы все еще заставляли судорожно подрагивать мощное тело, но в больших и неожиданно умных глазах уже царила пустота смерти. Острый осколок скалы, сверкнув в воздухе искорками вкрапленного кварца, ударил великана по голове — из рваной раны на темную шерсть брызнула кровь. Еще один рассек роговицу глаза. Зверь давно затих, но камни продолжали падать, нанося ужасные, но совершенно ненужные уже раны. Грязные двуногие существа на краю ямы без устали поднимали и с хриплыми криками бросали вниз все новые снаряды, безумным хохотом празднуя наиболее ужасные увечья, которые им удавалось нанести. Он был среди них. Не обращая ни малейшего внимания на порезы и обломанные ногти, он вырывал из земли наиболее увесистые глыбы и ранил, кромсал, уничтожал уже утратившую возможность ощущать боль плоть… Неожиданно, на уже облюбованном им осколке сомкнулись чужие руки. Он поднял голову. Спутанные волосы, оскаленные гнилые зубы, горящие слепой жаждой разрушения глаза. В этих глазах он увидел собственное обезображенное той же жаждой отражение. И тогда он изо всех сил потянул на себя, а когда противник, потеряв равновесие, рухнул на колени, резко опустил камень. Толпа вокруг восторженно ревела, но он ее не слышал — так громко хрустели кости черепа под новыми все более сильными ударами, так упоительно разливалась по телу радость победителя, сознание собственной силы, силы могущей отнимать чужие жизни. Еще один удар и фонтан горячей, еще живой крови тугим бичом ударил его по глазам, застилая все вокруг сплошной багровой пеленой…

Чужие голоса, среди которых не было его собственного, гудящим пчелиным роем снова заполнили Его сознание.

— Сны? Это абсолютно исключено! Поймите, при такой стадии анабиоза это просто не возможно!

— Однако, это так милейший Доктор.

— Этого не может быть, Старший! Потому что… потому что этого просто не может быть!

— И, тем не менее, это есть…

— И, тем не менее, этого не должно быть! Современная наука…

— Она больше не современная, Доктор…Ей уже столько лет, что и подумать страшно. А вспомните-ка, каким откровением для нашей древней науки был тот факт, что плод в утробе матери тоже видит сны?

— Некорректный пример, господин Инженер. Состояние глубокого анабиоза — отнюдь не похоже на стадию внутриутробного развития мозга. На 99-ть и 9-ть в периоде — это смерть. Вернее не смерть, а умирание, одно мгновение до смерти, которое нам удается растянуть на многие и многие миллионы лет, а затем дать процессу обратный ход.