Томас Монтелеоне - Встреча

Томас Монтелеоне

Встреча

Джим Холлоуэй горел.

Пылал, сжигая неистощимое топливо юности, воспламеняемое искрами воображения. Актер, писатель, иллюзионист, изобретатель — его устремления и мечты рассыпались, как звезды по полуночному небу. Во вполне взрослом возрасте пятнадцати лет он как-то сумел сохранить ощущение чуда и удивления перед миром, как это бывает в детстве, и каждое его утро начиналось с потребности сделать что-то необыкновенное — и сегодня, и завтра, и послезавтра. Что-то новое и небывалое — до того как закончится день.

Каждый день.

В школе Холлоуэя считали белой вороной, но его это не волновало. Он выделялся запоминающимися светлыми, выгоревшими на солнце волосами и очками с толстыми стеклами в роговой оправе, но по-настоящему на него обращали внимание, когда он открывал рот. В голосе Джима звучало искреннее… благоговение, когда он говорил об окружающем мире. Его любознательность простиралась от магии жизни в капле воды до загадок и тайн Марса.

Он понимал, что жизнь — нескончаемый поиск, полный открытий и приключений, если ты сам разрешишь, чтобы так было.

Совсем один в незнакомом городе, он бродил по улицам в поисках магазина не кого-нибудь, а Маэстро магии. Объявления на последних страницах «Amazing Stories» обещали чудеса иллюзии по адресу в Провиденсе, штат Род-Айленд, и из этого волшебного места Джиму прислали по почте «Тайну восточных колец». И теперь благодаря семейному путешествию у него появилась возможность, которая бывает лишь раз в жизни — самому побывать в магазине, пройтись по его затененным проходам, обнаружить его сокровища самолично.

Он совершенно не представлял, куда идти, и только январский ветер подгонял его, направляя по незнакомым улицам. Холодный воздух вонзался в него, как нож убийцы, но Джима это не волновало. На дворе стоял 1937 год, и с Джимом Холлоуэем происходило настоящее приключение!

Он поднял воротник куртки, чтобы прикрыть шею, и, повернув за угол, вышел прямо к дворцу грез — кинотеатру «Маджестик» на Вашингтон-стрит. Величественное каменное сооружение, напоминавшее храм из ушедшей эпохи. Афиша сообщала, что в нем показывают «Облик грядущего». Джим уже видел этот фильм на премьере в Лос-Анджелесе, но столкнуться с ним здесь, в продрогшем городке Новой Англии, — это было волшебно. Даже сердце забилось чаще. «Да, — с улыбкой подумал Джим, — облик грядущего очевиден — это будет что-то хорошее, чудесное, полное магии». Он промчался мимо билетной кассы, вдохновленный своим бесконечным оптимизмом.

Но все изменилось, когда он увидел сухопарого мужчину.

Худой, как щепка, тот пытался подняться на тротуар на дальнем углу, но, лишь ступив на бордюр, повалился на землю, словно сбитое ветром пугало. Все случилось так быстро, что Джим отреагировал, не задумываясь. Он бросился к человеку, неподвижно лежавшему на земле, вывернув тонкие ноги под опасным углом.

— С вами все в порядке? — спросил Джим, наклонившись и легонько притронувшись к костлявому плечу упавшего человека.

— Я… даже не знаю, можно ли так поставить вопрос.

Человек мрачно поднял глаза. Ему могло быть и тридцать, и шестьдесят — сложно сказать наверняка, лицо скрывалось в тени полей мягкой фетровой шляпы.

— Давайте я вам помогу.

Джим схватил человека за руку и осторожно потянул вверх, удивляясь полному отсутствию сопротивления. Мужчина казался таким легким и хрупким, словно у него были полые птичьи кости.

Человек медленно поднялся, замешкавшись только, чтобы поднять сверток, который выронил, когда упал.

— Я подниму.

Джим подхватил с земли сверток из плотной бумаги, обмотанной бечевкой и клейкой лентой. С одного угла бумага порвалась, из-под нее проглядывала пачка бумаги, исписанной мелким убористым почерком.

Человек уже стоял на ногах и рассеянно отряхивал брюки. Джим заметил, что, хотя он был в рубашке и галстуке, поношенное пальто явно знавало лучшие дни — и весь этот человек нес на себе отпечаток неизбывной печали.

Да, печали… Как будто одним лишь быстрым прикосновением Джим почувствовал, что знает этого хрупкого человека.

Мужчина протянул руку и взял у Джима сверток.

— Спасибо. Большое спасибо. Я тут грипп перенес, вот, боюсь, после него и ослаб.

Джим изобразил подобие улыбки.

— И неудивительно… если здесь всегда такая холодрыга…

Человек с узким, как клинок, лицом посмотрел на Джима:

— Ты, очевидно, не из Новой Англии.

— Нет… Я из Лос-Анджелеса, Калифорния! Город с потенциалом, как говорит мой папа.

Человек, похоже, его не слушал. Он осматривал свой поврежденный сверток.

— Надо будет заклеить, а то на почте не примут, — пробормотал он.

Потом сделал шаг и чуть не упал; ноги явно его не слушались.

Джим поддержал его, взяв под локоть.

— Слушайте, мистер. Давайте я вас провожу.

— Вздор! Со мной все в порядке. Почта тут близко. Все со мной будет в порядке.

Джим пожал плечами.

— Как скажете. Но давайте я с вами немножко пройдусь.

— А тебе разве не надобно было идти по делам?

Человек говорил нарочито медленно, с расстановкой, словно тщательно подбирал каждое слово. Он держался чопорно и церемонно, как путешественник во времени, прибывший из прошлого.

— Да, в общем, нет… Я пытался найти магазин. Лавка чудес Маэстро магии — слышали о такой?

Человек на секунду приостановился.

— Ты что же, иллюзионист?

— Ну, вроде как. В смысле когда-нибудь я хочу стать настоящим иллюзионистом.

Мужчина кивнул.

— Боюсь, молодой человек, у меня для тебя есть печальная новость. Здесь нет никакой «лавки чудес»…

— Что? — Джим почувствовал, как у него сжалось сердце. Нет никакой лавки чудес? Не может быть! — Что значит нет?

Мужчина вздохнул:

— У меня есть друзья, страстные поклонники иллюзионистских и театрализованных представлений. У Маэстро — фирма почтовых заказов.

— Я не понимаю. — Джим не смог скрыть боли в голосе.

— Магазина там нет. Только склад, где иммигранты упаковывают и рассылают заказы.

— Но в объявлениях сказано…

Мужчина взмахнул рукой, не дав ему договорить. Они медленно приближались к следующему перекрестку.

— Объявления, скажем так, тоже часть общей иллюзии. Неужели ты думаешь, что у знаменитого исполнителя вроде Маэстро и вправду есть время или желание выступать в роли лавочника?

Джим заметил, что последнее слово человек произнес таким тоном, словно это был «прокаженный».

— Да, наверное, вы правы.

Хотя Джим по-прежнему поддерживал сухопарого мужчину, держа его под локоть, у него самого внутри все сжималось. Ему было стыдно за свои безумные фантазии, когда он представлял, что действительно встретится с великим Маэстро. Черт, он чувствовал себя дураком. Но было и кое-что похуже: чувство невосполнимой утраты. Тоска по мечте, разбившейся о камни небрежного мира. Подстраиваясь под медленный шаг своего спутника, Джим боролся с искушением смириться с сокрушительным поражением.

— Здесь повернем, — сказал человек, указав на перекрестке налево. — Уже недалеко.

Они свернули на улицу, усаженную огромными дубами. Ее викторианские дома с окнами, закрытыми ставнями, напомнили Джиму Гринтаун, его родной город на Среднем Западе. Память на миг всколыхнулась и затрепетала — потом Джим узнает, что это была ностальгия, — а потом он опять постарался забыть о лавке чудес, которой никогда не существовало…

В полном молчании они прошли еще один квартал. Джим прислушивался к натужному дыханию спутника, время от времени прерывавшемуся приступами мокрого кашля. Человек прижимал к груди сверток, словно щит или талисман, что еще пуще разжигало любопытство Джима. Ему было необходимо узнать, какие тайны скрывались под смятой оберточной бумагой, и он не стал долго думать, а просто спросил.

— Это часть моей рукописи, — ответил мужчина. — Часть романа, который меня все же вынудили начать.

Джим весь расплылся в улыбке:

— Правда? Так вы… писатель?

Мужчина пожал плечами.

— Вроде того. Хотя некоторые, наподобие этого паяца Таркингтона, считают иначе…

Джим совершенно не представлял, о чем говорит его спутник, но продолжал любопытствовать:

— А что вы пишете?

В первый раз за все время их непродолжительного общения человек изобразил подобие улыбки, вернее, едва заметной усмешки.

— Статьи по астрономии. В основном письма. Множество писем многим друзьям. Но… я сочинил также немало рассказов и новелл для бульварных журналов, где печатают всякие ужасти.

Джим едва не схватил его за руку, тонкую, словно ручка метлы.

— Рассказы? Вы пишете беллетристику? Я тоже хочу стать писателем!

— Я думал, ты хочешь стать иллюзионистом…

— И это тоже! Но я люблю Бака Роджерса, и Герберта Уэллса, и По, и, конечно, Берроуза…