Виктория Селезнева - Режим безвизового въезда. Обратно.[СИ]

Селезнева Виктория Николаевна

Режим безвизового въезда. Обратно

Не люблю шумные сборища! Меня на них укачивает.

Именно по этой причине мы пришли поздравить профессора на 2 дня позже его Дня рождения. Конечно, салатиков не поедим, но зато его любимый виски с нами. А с ним мой любимый коньяк. В общем, гуляем. Матвей Дмитриевич встретил нас при входе, явно был рад принесенному виски (ну не нас же он, действительно, так любит).

Я вольготно расположилась на ставшем уже моим кресле и уставилась на висевшую передо мной картину.

С другой стороны на нее тоже уставилась пара глаз, правда как–то очень печально. Это Андрей с грустью вспоминал времена, когда профессор еще не обзавелся сей раритетной вещью, а именно не выклянчил ее у следователя.

— И все–таки я зря вам ее отдал…

Ну, началось… Сейчас будет: она «она такая…хорошая».

— Она такая… замечательная…

О, появилось новое слово в стандартной речи.

Профессор лукаво улыбнулся, и диалог поплыл по накатанной.

— Но согласитесь, Андрей Викторович, вы же ни черта в ней не смыслите…

— Кто? Я? Да я в восторге от нее, — Андрей выпучил глаза, видимо, показывая свой восторг. — Да если хотите знать, я еще тот ценитель!

— Во–во…

Я отключалась уже с первой фразой и довольно щурилась как мартовская кошка.

— Настенька, как у вас дела?

Неужели и про меня вспомнили? Что–то они сегодня быстро!

— Замечательно, Матвей Дмитриевич!

— А как Алена?

На этой фразе Андрей надулся как гордый индюк и уже открыл рот, чтоб петь дифирамбы нашей дочке, но я его опередила. Сегодня, все–таки, мы пришли отмечать День профессора. А день Алены у нас и так каждый день.

— Отлично, растет, радует маму с папой, портит имущество, и познает мир с помощью «крушу и ломаю».

Матвей Дмитриевич рассмеялся.

— Дети… Такие необычные!

— Да вы знаете, некоторые из детского возраста не спешат выпрыгивать, — на этих словах я покосилась на супруга.

Профессор поймал мой взгляд и улыбнулся снова.

— Ну а вы собираетесь отмечать свадьбу, молодые люди?

Опять двадцать пять… Ничего не меняется…

— А зачем? — я сладко потянулась, — мы расписаны, а кому эта обжираловка нужна?

— Например, мне… — раздалось из противоположного угла.

— Андрей, я тебя в кафе свожу и даже ради этого события куплю белый сарафан, устроит?

— Нет.

— Ну, ничем не могу помочь, — я повернулась к профессору, и, прежде, чем он решил проявить мужскую солидарность, спросила:

— Но а у вас как дела?

Матвей Дмитриевич проглотил комментарий предыдущего обсуждения.

— Да все нормально, сессия сейчас, так что час от часу не легче!

— А гостей много? — я не стала уточнять откуда, это и так все поняли.

— Не очень, не сезон как–то.

Тут еще и сезонность есть?

— Ой, башка дырявая, чуть не забыл, — профессор вскочил и направился к секретеру, так подозреваю, веку 18… Может меня Матвей Дмитриевич обманул с отсутствием миров прошлого?

— Вам же письмо от подруги!

Я взвизгнула!

— Маринка! Наконец–то!

Две пары глаз уставились на меня. Фигушки!

— Я его дома, пожалуй, прочту! — на этих словах я спрятала белый конвертик в сумку. Ну как дети, заметно даже как губы надули!

Вечер покатился по известному сценарию: виски–коньяк, коньяк–виски, коньяк–коньяк (видите ли, виски у них кончился), караоке (в этой народной забаве участвовала только я, но мне было совсем не скучно), такси, дом, милый дом, няня, двоившаяся в глазах и, наконец, постель!

Ночью я проснулась от странных булькающих звуков. Они меня даже не раздражали совсем, что очень удивительно. Повернув свою больную голову влево, я приметила Андрея, жадно глотающего что–то из какой–то тары. Я не знаю, что это было, но мне тоже безумно захотелось этого! Я растопырила руку как ошалевший зомби и протянула:

— Дааай!

Андрей подскочил на кровати, и это что–то методично пролилось мне на голову. Я зарычала!

— Андрей! — взвизгнула я и тут же схватилась за голову.

— Что бу–бо головка? — спросил заботливый супруг, кося глазом на лужу на моем одеяле.

— Дай! — я выхватила у него тару с каким–то напитком и только после глотка десятого поняла, что это апельсиновый сок. Не переношу! Но это я осознала, когда отпилась.

В соседней комнате раздался плач ребенка, и Андрей устремился на звук. Папа с мамой паразиты, разбудили дочку!

Я уже тихо — мирно отключалась, когда Андрей осторожно влез под одеяло. Он аккуратно поцеловал меня за ухо — я не отреагировала. Затем он начал спускать руку все ниже и ниже, пока я не перехватила ее где–то возле бедра.

— Андрей, 4 утра, имей совесть.

Муж обиженно запыхтел и отвернулся. Я лишь пожала плечами.

Утро началось слегка необычно. А именно очень шумно. А если быть еще точнее — с Элины.

Сестра уже бывшего следователя как–то незаметно стала и моей сестрой, поэтому заслышав визг и полные радости крики, я подпрыгнула на кровати и побежала вниз. Так и есть! Эля стояла, точнее висела на ошалевшем Андрее. Затем, она приметила меня и перепрыгнула, кажется, даже не касаясь земли, на мою шею.

— Ааааа, как же я рада вас видеть!!!

Я испытывала такую же радость и поэтому визжала в унисон. Вскоре в наш ультразвук добавилась еще одна нотка, из детской.

— Аленка! — крикнула Элина, и понеслась через две ступеньки к своей племяшке.

Дело в том, что Элина училась в Москве и приезжала крайне редко. Но каждый раз дни ее пребывания запоминались нам надолго.

Андрей чесал затылок, наверное, просчитывал, что в этот раз натворит его любимая сестра. И вспоминал прошлые разы: тусовка с рокерами в нашем доме, турне по городам России, после пьянки, отсидка в милиции всем скопом, рождение Алены и как следствие разрисованные стены нашего дома, да и соседнего… Ух, всего и не перечислишь! Ну как же я ей рада!!!

Если честно, я была рада всему, выходящему за рамки обыденности. Вы не подумайте ничего плохого… Я люблю свою семью, Андрей… Это надо просто прочувствовать, насколько сильно он мне дорог, если я променяла свою жизнь, на жизнь с ним; Алена — это моя радость, надежда и самое ценное, что у меня есть. Пока она со мной, я счастлива.

Но… Мне скучно, я задыхаюсь в четырех стенах, и поэтому появление Элины для меня как глоток свежего воздуха.

Сверху спускалась сестренка с сонной Аленой на руках. Дочка довольно жмурилась и уже была перемазана какой–то шоколадкой. Ну да, приехала любимая сумасшедшая тетя!

Андрей перехватил дочурку на руки, а я с Элиной отправилась на кухню.

— Ну что, рассказывай, надолго к нам? — набросилась я на Элю.

— Не, на пару недель, — пробурчала Элина, вцепившись зубами в яблоко.

— Ой, ты ж голодная! — сообразила я, наконец, — сейчас приготовлю завтрак!

— Неее, — Эля отрицательно замотала головой, — одевайся, мы идем на фотосессию. Я договорилась!

Как всегда, только приехала, а уже сюрпризы.

Оказалось, что на фотосессию идем мы все. Андрей для виду ломался, при этом потроша свой гардероб, в поисках «чего–нибудь приличного», я одной рукой красилась, другой гладила свою юбку, а-ля пояс. Как оказалось, зря. Андрей, увидев меня в этом безобразии, стащил ее и начал потрошить уже мой гардероб, на наличие «чего–нибудь приличного».

Элина тем временем одевала Алену и, думая, что я не замечу, подкрасила ей губы блеском. Я заметила, но ругаться не стала.

В общем, сумасшедшее утро благополучно перетекло в сумасшедший день.

Фотографировались в парке. Стоял теплый август, и было ТАК красиво. Мы давно уже не гуляли просто так. У всех светились глаза, и на лице было написано крупными буквами: «Я счастлив!»

Вернулись только под вечер. Алена уснула в машине. Такая красотка! Так сегодня позировала! Мы с Элей тихонько болтали о том, что произошло за время нашего невидения друг с другом. И все казалось таким правильным, так должно быть всегда!

Уже перед сном я вспомнила про Маринино письмо. Я так и не рассказала ей, куда я исчезла. Просто просила отправлять письма на абонентский ящик, а там уже их забирал один человек за символическую плату, и передавал на пункт отправки. Обратно действовали так же. Я передавала письма Матвею Дмитриевичу, а он уже отправлял их в мой мир.

Каждый раз, когда я писала очередное письмо, моя совесть пыталась сгрызть меня с потрохами — все–таки я многим была обязана подруге, а поступила с ней так по–свински. Но по–другому я не могла сделать. Спасибо, что хоть так смогла с ней общаться.

Я спустилась в гостиную, и уже там вскрыло письмо.

Хм, странно, в основном письма Марины напоминали Войну и Мир, и были написаны листов на дцать… А тут один листок, и тот рваный какой–то. На сердце свалился булыжник. Я раскрыла послание. Всего одно предложение. «Я в больнице, не уверена, что выживу. Если сможешь, приезжай».