За гранью Разлома (СИ) - Мак Алиса

— Ну… — Кот опустил голову.

— Что такое ведогонь? — желая спасти его от допроса, спросила Рада.

— Человеческий дух, блуждающий вне тела, — строго ответила Хозяйка, не глядя на неё. — И человек, из которого этот дух выпадает. Обычно ведогни гуляют во снах, не отходя далеко от своего тела, но некоторые, такие как он, проваливаются глубже, прямиком в мир нечисти. А Свят к тому же не умеет возвращаться, и как его до сих пор никто не сожрал, для меня загадка. — Яга шагнула вплотную к Коту. — И как он до сих пор не притащил на себе какую-нибудь гадость, тоже.

— Гадость? — не поняла Рада.

— Гадость. — Яга внимательно осмотрела Славу со всех сторон. — Ведогонь — всегда лакомый кусочек для нечисти. Они всегда будут хотеть его душу, напрашиваться на сделки, пытаться прицепиться тем или иным способом. Но на нашем Святике сейчас никто не сидит, я бы заметила.

— Я что, дурак сделки с ними заключать? — буркнул Кот и был безжалостно проигнорирован. — И вообще, меня не Свят зовут, а…

— Как ты себя зовёшь, пока ты здесь, забудь, — резко перебила его Яга. — Здесь, в моём доме, ты всё равно что в самом мире нечисти, здесь живут по их правилам. Понял? И ты, повязанная, поняла? — Дождавшись кивков, она ещё раз заглянула в глаза каждого и повторила: — Никаких имён. И — слышишь, Святик? — никаких проваливаний. Не смей проваливаться здесь. Возьми себя за шкирку и держись в нашем мире, иначе проваливай отсюда вместе со своим телом и прямо сейчас.

— А если я… — попытался было возразить Кот, но Яга не терпела возражений.

— Никаких «если». Провалишься здесь, когда меня не будет рядом — назад не вернёшься. Понял?

— Но…

— Я буду учить тебя. Мне не нужны человеческие трупы в моём доме.

— Я не…

— Возражения не принимаются. Будешь учиться или проваливай.

На лице Кота запечатлелось незнакомое прежде Раде выражение упрямства и девушка испугалась: друг в самом деле уйдёт? После предупреждения вилы отпускать Кота одного совсем не хотелось, тем более что правота Яги не вызывала у Рады сомнений.

К счастью, как следует почесав затылок, Слава скинул со спины рюкзак и неохотно проговорил:

— Ладно. Только зови меня Котом.

— Я буду звать тебя Святиком, — отрезала Яга. — А тебя, — она обернулась к Раде, — Девочкой. Не обессудь, я зову так всех своих учениц. Твоё настоящее имя мне ни к чему. А меня зовут Ягибихой или, если угодно, Ягой. Обучение будет сложным, жалеть тебя я не буду и тебе самой жалеть себя не дам. Придётся постараться, но, если ты сможешь это сделать, поверь мне, ты получишь то, зачем ты сюда пришла, и даже более того.

Заворожённая перспективами, Рада медленно кивнула, а Кот, высунувшись из-за её плеча, спросил:

— А я?

Яга не обернулась.

— В свободное от наших занятий время в прислугу к домовому.

— Но…

— Или выметайся.

— Но я…

— В лес. Один.

— Я…

— И никогда не возвращайся.

Кот опустил голову.

— Ты ж меня изведёшь, — проворчал он, и Яга рассмеялась негромким заливистым смехом.

— Переживёшь меня, и больше бояться нечисть тебе не придётся, — пообещала она Славе.

— Да я её и так не боюсь, — буркнул тот, и улыбка немедленно покинула лицо Хозяйки.

— А зря, — проговорила она негромко. — Очень и очень зря.

14. Первый снег

— Снег, — прошептала Мира.

Крупные снежинки в причудливом танце спускались с неба, чтобы найти свою смерть на тёплом лобовом стекле автодома. Мира смотрела на них широко распахнутыми глазами, а Макс смотрел на неё, пытаясь угадать эмоции, проступившие на лице девушки. Он видел печаль и что-то похожее на восхищение, но не мог сказать наверняка. Не мог, хотя внимательно наблюдал за бывшей Сестрой два прошедших с момента её признания месяца.

Иногда в движениях, словах и выражении лица Миры он видел черты гениальной охотницы и мастерицы, иногда — упрямой, но не слишком грозной в своём бессилии мстительницы. Часто он замечал следы пережитых страданий и боль от невозвратимой потери, а изредка — обычно, когда они с Мишей уходили на охоту или возвращались с неё — отпечаток безумия… Нет, не безумия. Чего угодно: страха, усталости, воспоминаний о боли, но не безумия. Мира отнюдь не была полоумной, и, чем больше Макс думал об этом, тем больше признавал: она ещё хорошо держится.

А между тем Мира, каждое утро готовя им завтрак, откладывала себе порции, всё больше и больше похожие на нормальные. Она садилась за стол вместе со всеми, стараясь держаться края, и ела, потом вместе с Ночкой мыла посуду и шла заниматься своими делами. Не прячась за занавеской, она прощалась с Мишей, когда они с Максом уходили, и встречала его у дверей, когда они возвращались. Внезапно согласилась переждать зиму в Сочи: Чтец так и не понял, что заставило её изменить столь категоричное изначально решение. Однако с каждым днём неизменно игнорирующая Макса Сестра казалась ему всё более живой и нормальной. Миша был в восторге, а его друг всё никак не мог понять: в самом ли деле ей стало лучше, или всё, что она делала, было направлено как вызов ему? Хотела ли своим поведением Мира доказать Чтецу, что её не нужно жалеть, или просто жила?

Реализация плана зависла, вернее, вошла в ту ожидаемую естественную паузу, которая и ожидалась к первому снегу. Поездка в вампирское поселение ничего не дала: даже более ничего, чем мог предположить Чтец. Изыскание повязанной с нечистью Тани не привели ни к чему, а он сам напрочь забыл про какую-то Хозяйку с востока, о которой она говорила ему прошлый раз. Со сноходцами — разумеется, не считая Кота, — Чтец тоже не встретился, хотя, отправляясь дальше по поселениям, честно расспрашивал местных жителей, не выпадает ли из кого-то из их соседей душа? Внезапно, один такой даже нашёлся, правда, мёртвый: однажды он попросту не проснулся.

С тех пор — тишина. Автодом ехал от поселения к поселению, охотники брались за любую работу, но она в основном оказывалась пустяковой мелочью. Копились консервы, мелкие расписки, один раз Бессмертный запросил себе зимнюю куртку.

— Холодает, — пояснил он. — А мою прошлую как-то раз в бою изодрали совсем.

Запрос пришлось отправлять через Макса: о том, что где-то здесь есть Бессмертный, они решили не распространяться. Чтец один заходил в поселение в поисках работы и один возвращался за наградой, пока Миша ждал его где-нибудь в стороне.

Имя «Чтец» узнавали всё чаще. Сперва Макс решил попробовать представляться иначе, но потом передумал: чем известнее имя, тем больше доверия и больше награда, а он далеко не так знаменит, чтобы это могло стать опасным.

Расспросы о кровавых было решено оставить на весну. Становилось очевидно, что спрашивать придётся других охотников, а Максу совершенно не хотелось, чтобы кто-нибудь в Инквизиции начал думать в ту же сторону раньше времени.

И вот, наконец, пошёл снег. Пришла пора заканчивать охоту и выдвигаться на юг.

— Последнее поселение? — спросил Бессмертного Чтец, и тот кивнул.

— Последнее.

Последняя работа оказалась простой и, как обычно, грустной. Ещё утром группа одиночек ограбила и убила экипаж только что покинувшей поселение торговой фуры, о чём рассказал чудом спасшийся и сумевший бежать водитель. Потерявшие родных и товар люди просили найти, что было возможно, и отомстить. «Они были в чёрных балахонах, — сказал выживший. — Совсем как у Кровавых, только чёрных, поэтому и вышли по свету». Следы вели на запад, и, вроде бы, сворачивали к шоссе, но поисковая печать Макса засекла вампиров раньше, чем они успели пройти по следу достаточно долго. Грабители не потрудились отдалиться от пострадавшего поселения.

Вампиры прятались от солнца в кузове завалившегося на бок грузовика. Тела погибших, которых убийцы не потрудились обратить в упырей, лежали там же, Макс явственно видел коробки с товаром. Перевернули фуру и не могут поднять? Ждут подмогу? Почему не уходят? Чтец не понимал.

Противников было всего двое.