Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть вторая (СИ) - Забудский Владимир

Наемники рассредоточились в поисках укрытия. Толпа смешалась. Люди, воспользовавшись моментом, начали разбегаться кто-куда. Локи схватил с земли свою штурмовую винтовку, на глаз выстрелил из подствольного гранатомета. Граната взорвалась с недолетом и высоковато, метрах в десяти от окошка, лишь слегка окатив огневую точку осколками. Огонь на некоторое время прекратился, но затем возобновился.

— А-ну за мной, капрал! — со сталью в голосе взревел Локи.

Мы преодолели расстояние до свинарника, порядка сотни ярдов, петляя меж горящими хатами и сараями, двигаясь короткими перебежками, зигзагом. Не переставали огрызаться короткими очередями в ответ на огонь, все еще ведущийся одним или несколькими людьми с чердака хлева, нижняя часть которого была уже практически полностью охвачена пламенем. Пули периодически свистели рядом с нами, но ни одна из них так нас и не задела.

Приблизившись наконец к двойной двери на первом этаже свинарника, из щели в которой валил густой черный дым, Локи распахнул ее сильным ударом ноги. У нас между ног проскочили, испуганно хрюкая, несколько поросят. Сквозь смазанные контуры задымленного помещения, в котором горело сено и старые деревянные перегородки, была видна приставная лестница, ведущая на чердак.

— Заходим! — рявкнул сержант.

Это было глупо. Верный способ задохнуться или сгореть. Но я, повинуясь выработанным за годы службы инстинктам, все еще исполнял приказы. Задержав дыхание, закрывшись от языков пламени, норовящих лизнуть то слева, то справа, бросился, сломя голову, через продолговатое прямоугольное помещение, в котором хуторяне держали свой скот, следом за Локи, охваченным боевым безумием берсеркера. Глаза слезились от дыма, какие-то доски и балки падали с потолка прямо под ноги, тело под одеждой потело от невыносимого жара и духоты.

— Они здесь! — кашляя, предостерегающе крикнул какой-то мужчина по-болгарски. — Я сейчас подниму лестницу!

Рядом со мной раздался грохот выстрелов. В дальнем конце помещения — сдавленный стон. Я с разбегу наскочил на спину Локи, резко затормозившего посреди помещения, чтобы сделать выстрел. Едва не сшиб с ног, и сам едва устоял. Дыхание сбилось, и я закашлялся, наглотавшись дыма.

Сквозь плотную дымовую завесу и раскаленный воздух я мог различить, как человеческий силуэт, показавшийся было у лестницы на чердаке, безвольно оседает на пол, прошитый меткой очередью, выпущенной Локи, не успев выполнить свое обещание. Приставная лестница, которую он начал поднимать, наоборот, грохнулась вниз, в дым и пламя.

— О, нет! — на чердаке донеслись торопливые шаги и истерический голос, хрипловатый, возможно, от кашля, но, несомненно, женский. — Нет, пожалуйста! Я не хочу умирать! Я ни в кого не стреляла! Пожалуйста, спасите!!!

— Все, там одна баба осталась! — махнув рукой, удовлетворенно закричал Локи. — Пусть жарится!

Сержант перевел взгляд на меня, и в его глазах, затуманенных наркотическим дурманом, вдруг вспыхнул огонек мстительного безумия. Утратив на секунду бдительность в отношении этого непредсказуемого психопата, сосредоточив все свое внимание на вымышленных врагах, которые представляли, на самом деле, куда меньшую опасность, я сообразил, что он собирается сделать, слишком поздно. Прежде чем я сумел двинуться, он сделал очередь в упор прямо мне в грудь.

Будь у него в руках гиперзуковое оружие, как в Африке, я был бы гарантированно мертв. К счастью, китайская «тип-111» была обыкновенной винтовкой, заряженной стандартными патронами, без бронебойной оболочки. Все три пули прошили мою куртку и ударились в бронежилет, вдавив его в грудь с такой силой, что показалось, будто в меня на полном ходу врезался грузовик. У меня в глазах затуманилось, стало тяжело дышать. Я инстинктивно сделал несколько шагов назад, споткнулся о какую-то упавшую балку, потерял координацию и рухнул.

— Не люблю, когда спорят с моими приказами, — словно из тумана, услышал я голос Локи, удивительно бодрый и спокойный. — Не люблю, когда кто-то ходит за мной по пятам, дожидаясь момента всадить нож мне в спину. Ты мне нравился, триста двадцать четвертый, правда. Но сам я нравлюсь себе больше.

Меня спасло, пожалуй, то, что я упал. Внизу, у самой земли, жар был еще сильнее, но тут еще оставалось совсем немного воздуха, который я сумел судорожно вдохнуть, поборов головокружение. Кашляя, пытаясь отползти подальше от источников жара, я отбросил прочь ремешок винтовки, мешающей движениям, стянул с лица затрудняющую дыхание маску вместе со сдвинутыми на затылок очками ночного видения. Затем дрожащими пальцами расстегнул за спиной застежки бронежилета, который болезненно вдавился в грудь. Освободившись от лишнего, сумел вдохнуть чуть глубже, чувствуя в воздухе сильную примесь чадного газа. Ребра при вдохе заболели так, что почти не оставалось сомнения в том, что они сильно ушиблены или даже сломаны.

— Помогите, кто-нибудь! — продолжала разрываться криком женщина с хрипловатым голосом, которая топталась где-то наверху. — Пожалуйста!!!

Дыма в помещении стало так много, что дышать становилось все сложнее, даже согнувшись в три погибели и припав к земле. Под ногами то и дело попадались горящие балки, упавшие с потолка. Что-то угрожающе трещало, стучало и ломалось со всех сторон, недвусмысленно намекая на скорую гибель ветхой деревянной конструкции. Я отчаянно метнулся в сторону, откуда, как мне инстинктивно казалось, мы пришли, надеясь покинуть халупу до того, как она обрушится. Однако со стороны, куда я бежал, донесся грохот, с которым дверь затворяется и подпирается чем-то снаружи.

— Извини, тут выход только для свиней, — сквозь щели меж досок донеслась до меня издевка. — Тебе там не жарко?

«Сукин сын! Я выберусь отсюда, выберусь только для того, чтобы прикончить тебя!» — пронеслась у меня в сознании мысль, когда в крови всклокотала «Валькирия». Звериная ярость и жажда мести подстегнули меня, как нормального человека, не накачанного стимуляторами, подстегнул бы в этой ситуации инстинкт самосохранения. Но беспощадная логика подсказывала, что у меня было немало шансов исполнить угрозу.

Даже если отсюда и был другой выход, ориентироваться в охваченном пожаром помещении было невозможно. Я метался по нему, словно тигр в клетке, тыкался в стены, шарахался от очагов пламени, уклонялся от падающих с потолка стропил. В глазах начало темнеть, голова закружилась от недостатка кислорода. Кажется, одежда уже воспламенилась.

Кислородное голодание начало творить со мной странные вещи. Перед глазами внезапно начали проноситься странные картины и вспышки воспоминаний. Я вновь увидел лицо молодой девушки, мулатки, которая смотрит мне в лицо без надежды на спасение, когда мой палец дрожит на курке. Увидел мальчика, сидящего на камне с биноклем, с застывшим на груди перекрестьем прицела. Увидел упрямое, грубое и некрасивое лицо чернокожей женщины, привязанной к стулу в центре сарая, на котором ее собирались пытать. Увидел искаженное болью и ненавистью лицо Герганы, с намотанными на кулак Эллоя черными волосами. Кажется, были еще какие-то лица, слишком размытые, чтобы я мог их рассмотреть. Но их было много. Из Африки, из Европы. Лица людей, которых я убил своей рукой, смерти которых способствовал, или спокойно взирал, как они умирают. Тех, чьи души должны были радоваться в этот момент, и желать, чтобы мои мучения продлились как можно подольше.

«Поделом», — вдруг прорезалась сквозь давший трещину дурман неожиданная мысль, острая и болезненная, как лезвие, полоснувшее по вене. — «За то, что я натворил, мне предстоит сгореть здесь, а потом целую вечность гореть в аду».

Кислород практически покинул легкие. Я уже не понимал, куда и зачем я мечусь.

«Простите меня, мама, папа», — взмолился я мысленно за миг до того, как сознание должно было покинуть меня. — «Надеюсь, что вы не можете видеть, что получилось из вашего сына, как он провел и закончил свою никчемную жизнь».

§ 55