Ян Валетов - Ничья земля
Овраг был природным мусоросборником еще во время Волны. Позже, ливни сносили в него мусор — откосы то и дело прорезались глубокими рывчаками — похожими на следы сабельных ударов, в которых, словно змеиные тела в кубле, переплетались грязные корни деревьев и кустарников.
— Быстрее, — сказал Сергеев, и затвердил, как молитву:
— Быстрее, давай быстрее, быстрее…
Со стороны они, наверное, смотрелись комично. Мужчина и мальчик, который его поддерживал. Оба грязные, мокрые, с громоздкими рюкзаками, увешанные оружием. Многоногое, многорукое существо, неровно ковыляющее по земле, с кряхтением и стонами перебирающееся через поваленные деревья, продирающееся сквозь кусты, разрывая одежду о ветви. Но, на их счастье, со стороны их никто не видел, а сами они оценить комизм ситуации не могли — не до того было, да и с их точки зрения ничего смешного в этом не было. Было больно, холодно и страшно. И не хотелось умирать. Совсем не хотелось.
Они ломились через заросли орешника напрямик, шумно, но даже через треск ломающихся веток Михаил слышал мерные звуки лопастей, вращающихся на холостом ходу и громкие голоса высаживающихся из вертолетов охотников. Задача была одна — уйти, как можно дальше от места падения. Овраг, расширяясь, продолжался на север, туда, где, если Сергеев точно помнил карту, протекала река. Доходил ли овраг до реки или не доходил — карта об этом не говорила. Рельеф в этих местах менялся от сезона к сезону.
Было бы здорово, если бы овраг вывел их к руслу.
Река, текущая неподалеку, петляла среди подлеска, потом ныряла в глубь лесного массива и вновь вырывалась к полям, очерчивая заболоченную пойму черной лентой воды, прихваченной у заросших густым камышом берегов, тонким и прозрачным, как пластинки слюды, ледком.
Выйдя к реке можно было нырнуть в чащу, можно было бы просто схорониться в одном из многочисленных буреломов. И, что важно, а мысль об этом не оставляла Сергеева ни на секунду, оттуда было достаточно близко до места встречи с Али-Бабой и его разбойниками.
Конечно, шанс на то, что Али-Баба их дождется, несмотря на опоздание, был, но.…
Сколько он будет ждать? Сколько еще продлится игра в прятки с этими орлами на новейших вертушках? И продлится ли она вообще? Договаривались о люфте в двенадцать часов. Человеку непривычному к атмосфере Зоны Совместного Влияния, высидеть эти часы в месте рандеву, в полуразрушенном дебаркадере, который Волной зашвырнуло Бог знает куда, посреди Ничьей Земли — было не легко. Даже справить нужду, отойдя на несколько шагов в сторону, шарахаясь от каждого звука — от хруста ветки, звериного или птичьего крика — требовало выдержки и умения держать себя в руках. Всегда существовал риск закончить сей естественный процесс или в качестве чьей-то мишени, либо, что было еще неприятнее — в виде чьего-нибудь обеда. Али, конечно, парень непростой, но все же — не железный. Будем надеяться, что дождется. А то ищи его потом по миру…
Они продолжали двигаться на север — стены оврага почти сомкнулись впереди, но проход был. Молчун, а за ним Михаил, протиснулись в узкую щель между склонами, перелезли через несколько лежавших поперек лога бетонных столбов, частично раскрошившихся от удара о землю, сырости и времени. И зашлепали дальше — уже по колено в ледяной воде.
Сзади затрещали выстрелы — одиночные и очередями, несколько шальных пуль просвистело высоко над головами.
Охотники вышли на исходные позиции, и сейчас очень многое зависело от того, кто и как ими будет руководить. Беглецов и преследователей разделяло не более трехсот метров — ерундовое расстояние для умелого человека. Выручало то, что уж кто-кто, а эти охотнички под пули лезть не будут — не тот кураж и мотивация не та.
Если было правдой то, что рассказывал Оленин, а теперь Михаил имел причины ему безоговорочно поверить, их преследователи — это представители золотой молодежи и раскормленных нуворишей поздней формации. Те, кто уже не помнит российские мафиозные войны конца прошлого века, кто до сих пор считает Чечню мятежной провинцией, а Ничью Землю — заповедником для диких хохлов, попавших в экологический переплет. И они платят свои деньги за то, чтобы просто пощекотать нервы, и при этом не остаться лежать в неглубокой могиле, где-нибудь под Запорожьем.
В овраг они не полезут, это точно. Если инструктор грамотный, то он разделит их на две группы, каждая из которых пойдет со своей стороны, держа под прицелом нижнюю тропу. Возьмут в клещи, прижмут огнем ко дну, если, конечно, догонят и обнаружат.
Сергеев почувствовал, что боль в паху слабеет, а вот дышать становится все труднее и труднее. Лямки рюкзака резали плечи, во рту было солоно от крови, сочившейся из рассеченной губы. Он посмотрел на спутника.
Молчун весь взмок, на скуле у него красовался синяк размером со сливу, глаза были испуганные, но выражение лица сосредоточенное, злое. Сдаваться он не собирался, бросать Михаила на произвол судьбы — тоже.
Бросив взгляд на странный прямоугольный предмет, выросший перед ними, Сергеев едва не расхохотался — посреди зарослей стояла телефонная будка. Без стекол, искореженная и измятая, будто ее пыталась прожевать Годзилла, но с сохранившимся на внутренней стенке телефонным аппаратом, правда без трубки — только оборванный провод торчал наружу. Эмаль, которой была выкрашена внутренняя панель, местами облезла, полопавшись, обнажая ржавое железо и разводы облюбовавшего будку грибка. Но глубоко процарапанную надпись «Люба сука! Мне не дала!» время затереть не сумело.
— Ни театров, ни телевидения. Книги идут на растопку, — подумал Сергеев, цепляясь за бывший таксофон глазами. — Еще десять лет — и грамотных в Зоне Совместного влияния не будет. Что тут читать, кроме инструкции к переносной ракетнице? А надпись останется. Будет видна, пока будка не врастет в землю по крышу. Единственное свидетельство того, что существа, жившие здесь, когда-то умели читать и писать. След культуры.
Еще десять шагов и памятник давно сгинувшей Любе и ее стойкости остался позади, а еще через пятьдесят шагов овраг кончился, и они с разбегу выскочили прямо в речку. Благо, здесь было мелко — река делала поворот, отмель, на которой они стояли, намывало годами. Под противоположным берегом было глубже, хотя он был низким, почти вровень с водой. Сосняк, густо росший на нем, казался непроходимым.
Сергеев оглянулся и узнал место. Правда с этой точки он видел его впервые, обычно вот эту, поваленную молнией сосну, он осматривал находясь выше и левее, вот с того места — с вершины склона над оврагом, там где над рекой нависала кривая, изогнутая береза. Кто бы мог подумать, что они выйдут сюда так быстро — путь поверху был раза в два длиннее. Если погоня за ними пошла сразу же после посадки вертолетов, то, все равно, минимум десять минут у них есть. Шлепая застывшими от ледяной воды ногами по мелководью, они выскочили на пологий песчаный берег.
— Туда, — скомандовал Михаил, махнув рукой в сторону сосняка.
Молчун кивнул.
На берегу они подобрали кусок бревна, и Сергеев в спешке примотал к нему оба рюкзака тем самым, хорошо знакомым Молчуну, красным капроновым шнуром. Проплыть с таким грузом на спине даже эти двадцать пять метров нечего было и думать. Поверх рюкзаков он привязал автоматы — свой и Молчуна, завернув их в куртки, и свою кобуру из грубой кожи, с обрезом «тулки» внутри. Потом оба быстро разделись догола, и Сергеев быстро запихнул одежду и обувь в плотный пластиковый мешок, который всегда лежал, на всякий пожарный, во внешнем кармане его «станка».
— С Богом! — сказал он Молчуну.
И они вошли в воду.
Она обжигала, как пламя. Молчун и Сергеев переплыли речку, толкая бревно перед собой, и судорога, к счастью, не схватила никого из них. Берег был покрыт хвоей, но они так закоченели, что уколов игл, вонзавшихся в ступни, не ощущали. Сергеев в очередной раз подумал, что со стороны они выглядят, как комические персонажи: Пат и Паташон, например, и от этой мысли ему стало совсем грустно.
Спрятавшись в чаще, Михаил достал из рюкзака пару кусков полотна, служивших полотенцами, а, по случаю, и перевязочным материалом. Они принялись вытираться с ожесточением, до красноты растирая кожу. Сергеев посмотрел на свою промежность и увидел на внутренней стороне бедра лиловый кровоподтек, накрывший и мошонку. На пару сантиметров левее — и все — отбегался бы наверняка. Болело ребро слева, плечо и губа, распухшая до размеров крупного киви. А так — просто молодец. Почти цел.
Потом, одевшись, с трудом сдерживая стук зубов, они пили вонючий самогон из фляжки, найденной на одном из трупов у бронемашин. И от этого стало немного теплее и, самое главное, ушел страх, гладивший Сергеева по спине когтистой, шершавой лапой.
Они выскочили. В очередной раз выскочили. И тут Михаил вспомнил хруст в рюкзаке и даже не испугался — помертвел. Если лопнул контейнер, хоть он и из сверхпрочной керамики с оболочкой из армированного кевларовой нитью мягкого полимера, но лопнуть, все же, мог, то они с Молчуном уже покойники, пусть сами они этого еще не почувствовали.
