Джордж Стюарт - Земля без людей

— Нет, — в то время говорил Боб. — До Нью-Йорка мы не добрались. Мы были в другом большом городе — Чикаго, кажется. Но за ним дороги все хуже и хуже становились. Новые деревья выросли, старые все, что можно, завалили, заносы, размывы, мосты посносило. Мы то по одной дороге поедем, то по другой… Кто-то перебил Боба вопросом, не дал договорить. Одновременно полдюжины вопросов обрушились на путешественников, и они завертели головами беспомощно, не зная, на какой отвечать сначала. В шумной разноголосице Иш поймал взгляд Эзры. И во взгляде этом он сразу ощутил тревогу и понял, что Эзра тоже присматривается к Чарли. И одновременно с тревогой испытал Иш растерянность и подтверждение своим опасениям. Эзра знал людей, и Эзра любил людей. Если Эзра встревожился, значит, есть причины. В таких случаях Иш больше доверял Эзре, чем самому себе. «Кончай, — приказал он себе. — Ты же не знаешь, о чем сейчас думает Эзра. Может быть, и смотрит так потому, что понимает твою тревогу, знает, о чем ты сейчас думаешь. Ничего же не случилось! Ты ведешь себя как царек ничтожного племени, который боится, что появившийся с новыми идеями незнакомец сбросит старых божков и растопчет старую веру». И тогда он заставил себя слушать, что говорят мальчики и поймал обрывок фразы:

— …одеты в смешные одежды, — говорил Дик. — Вроде длинных белых ночных рубашек — не знаю, как и назвать их, — с длинными белыми рукавами. И мужчины и женщины — все их носят. Они в нас кидали камнями и вопили: «Нечистые! Нечистые!» И еще кричали: «Мы Божьи дети!» Кричали так, что мы не решились к ним подъехать. Потом Эм заговорила. И в голосе ее, низком, но таком женственном, утонул, на убыль пошел возбужденный визг маленькой толпы. Другому, наверное, пришлось бы по столу кулаком стучать и криком требовать внимания. А когда Эм заговорила, комната быстро успокоилась, хотя и не повысила она голоса и слова были сказаны совсем простые.

— Поздно, — сказала она. — Ужинать пора. Мальчики есть хотят… Полоумная Иви последний раз хихикнула бессмысленно и потом затихла. А Эм говорила, что лучше всем сейчас по домам разойтись и вернуться позже. Говорила Эм, а Иш следил за Чарли и видел, что Эзра тоже следит. Чарли же взглянул на Эм и отвел глаза, но все же, наверное, на секунду дольше глядел, чем требовалось. А потом на Иви перевел взгляд и на волосы ее золотистые. Оценивающе смотрел, долго. А тут все с мест вскочили, заторопились к выходу. Дик увел Чарли к Эзре ужинать. А когда накрыли ужин в доме Иша и расселись все за столом, снова бесконечные расспросы начались. Иш больше молчал, давая Эм возможность поговорить с Бобом. Ей материнские тревоги успокоить полагалось. Болели ли они? Было ли еды вдоволь? Не голодали, не мерзли по ночам? Разговоры да вопросы про путешествие оставили на потом, когда остальные соберутся; и еще Иш чувствовал, что не стоит Боба сейчас про Чарли допытывать. Но не смог до конца искушение побороть, да и Боб говорил откровенно, ничего не утаивая.

— А, — сказал он, — Чарли? Конечно, мы его дней десять назад у Лос-Анжелеса подобрали. По-моему, там совсем мало людей живет, у Лос-Анжелеса. Немногие вроде нас живут, вместе. И совсем немного поодиночке встречаются. Чарли один жил.

— Это вы его просили поехать вместе, или он сам предложил? Иш даже подался вперед, не отрывая взгляда от лица сына. И видел, что если вопрос Боба немного и удивил, то не смутил нисколько.

— Даже и не вспомнить сейчас. Не помню, чтобы я его приглашал. Может быть, Дик? И Иш снова окунулся в свои мысли. Возможно, у Чарли были какие-то свои причины покинуть Лос-Анжелес и перебраться в другое место. Ну конечно же, он просто клевещет на человека, не зная ни его самого, ни его намерений. А тут снова Боб заговорил:

— Он столько забавных историй рассказывал, Чарли этот. Он очень хороший парень. Забавные истории… можно себе представить, какого толка эти забавные истории. Речь молодежи совсем простой и откровенной в те годы стала. Понятие о непристойностях, если так выразиться можно, совсем исчезло, потому что в словаре молодежи одно слово всего осталось для выражения сути вещей — «забавный». Непристойности умерли своей естественной смертью, наверное, как противоположность тоже умершей, своей естественной смертью романтической любви. Но Чарли… этот еще мог рассказывать грязные истории. И хотя Иш никогда не считал себя ханжой и не стыдился притворно подобных историй, но тут почувствовал, как отвращение к Чарли перерастает в праведное негодование и, несмотря на уговоры самого себя, что ведь совсем ничего не знает о Чарли, кроме того, что мальчики его замечательным парнем считают, растет с каждой минутой. Как сейчас хотел Иш, чтобы не случилась та история с водой, не заставила его речь держать на том памятном собрании. Тогда бы не пришлось стыдить людей, что не думают о будущем. Вот тогда бы не привезли с собой мальчики этого вызывающего отвращение, грязного незнакомца. После ужина разожгли на склоне холма большой костер, и собрались все вокруг огня. Детям большая радость была, потому пели они и резвились без устали. Большой праздник пришел к обитателям Сан-Лупо. И опять забрасывали мальчиков бесконечными вопросами, но все же досказали они свою историю… На пути к Лос-Анжелесу всего с несколькими размывами и заносами они повстречались. Правда, для полноприводного джипа преграды оказались сущим пустяком. А в Лос-Анжелесе встретили общину религиозных фанатиков в белых балахонах, и звали себя эти люди не иначе как «Божьи дети». Как представлял себе это Иш — люди оказались под влиянием какой-то сильной личности, оставшейся в живых после катастрофы. То есть произошла история, противоположная той, что некогда имела место в их Племени, сейчас полностью свободном от каких-либо религиозных догм. После Лос-Анжелеса мальчики двинулись по Шестьдесят шестой на восток, и Иш живо вспомнил, как он вел свой пикап по этому шоссе сразу после Великой Драмы; и лет ему было тогда не намного больше, чем сейчас этим мальчикам. Дорога через пустыню, как он и ожидал, осталась в хорошем состоянии, и пустыню мальчики легко пересекли, если не считать возни с песчаным барханом, который выполз в одном месте на дорогу и горбом своим песчаным основательно ее перегородил. И после пустыни они ехали без особого труда, разве что шины постоянно спускались. Мост через Колорадо подрагивал предательски, но джип все же выдержал. На следующую общину наткнулись у Альбукерка, где раньше селились индейские племена. Из описаний заключил Иш, что если кожа у этих нескольких дюжин людей и не очень темной была, все же по духу были они наверное, индейцами, потому что выращивали кукурузу и бобы, то есть занимались тем, чем испокон века занимались индейцы мирных деревень-пуэбло. Только самые старые немного говорили по-английски. Община замкнулась в себе, отгородилась от внешнего мира и на чужаков смотрела подозрительно. У людей племени были лошади, а вот машин совсем не было, и в городах, даже самых ближних, они почти не бывали. За Альбукерком свернули мальчики на север к Денверу, а потом снова путь на восток продолжали уже по Великой равнине.

— Мы по дороге ехали, — говорил Боб. — Как Шестьдесят шестая, но только часть ее. — И он замолчал, неуверенный, что его поняли. Иш думал с минуту, наверное, пока до него не дошло, что рассказывают им о хайвее N6. Наверное, еще сохранились вдоль нее дорожные указатели, и Боб видел, что цифра на них на «66» похожа, но почему-то осталась только одна. Ишу немного не по себе стало, когда понял он, что его родной сын совершенно в цифрах и числах не разбирается. Хайвей N6, краем захватив Колорадо, вывел их на равнины Небраски.

— Скота там видимо-невидимо, — это уже Дик рассказ подхватил. — Кругом скот. Куда ни посмотришь, везде только скот.

— А вы видели таких коричневых, с горбами? — спросил Иш.

— Да, однажды видели, но совсем немного, — сказал Дик.

— А траву видели? Такая высокая, прямая трава, на конце с маленькой кисточкой, а в ней зерна. Когда туда ехали, они должны были быть мягкие, белые как молоко. А на обратном пути трава как бы золотой должна быть, а зерна твердые, большие. Мы ее пшеницей называли.

— Нет такой травы не видели.

— А кукуруза? Вы ведь знаете, что такое кукуруза. Ее раньше в этих краях у Рио-Гранде выращивали.

— Нет, и кукуруза там сама по себе тоже не растет. И все дальше продолжали они свой путь по дорогам. Но дороги все чаще в завалах оказывались, потому что края пошли не такие засушливые и дожди здесь шли чаще, а зимой случались крепкие морозы. Дороги в разломах были, целые плиты лед выворачивал, а там, где трещины поменьше, там трава, сорняки, кустарник и даже молодые деревья в рост поднялись. Но все равно удалось им пересечь и эти земли, некогда называвшиеся Айовой.

— …подъехали к огромной реке. Такой широкой никогда больше не видели, но мост через нее крепко стоял… Они добрались до Чикаго, но город оказался огромной каменной пустыней. И Иш подумал, что вряд ли это гостеприимное место теперь, когда зимние ветры начинают задувать с озера Мичиган. И он не удивился, что люди, перед которыми теперь открытыми лежали просторы всего континента, ушли из огромного города у озера, оставив мертвый призрак за своей спиной. На выезде из Чикаго мальчики заблудились в хитросплетении лабиринта пригородных дорог, а так как день выдался облачный, то, потеряв ориентацию, вместо востока двинулись на юг.