Виталий Саух - Город. Книга 1 (СИ)
Беззубые дёсны Прасковьи не смогли поранить её руку, но оставили на морщинистой коже неприятную прозрачную липкую слизью, а несколько минут спустя, уже сидя в фургоне машины, она почувствовала странное онемение в районе контакта кожного покрова и этой жидкости. Поначалу Клавдия Григорьевна даже не обратила на это никакого внимания, так как всё ещё была слишком напугана происходящим. Кроме того, в тот момент она больше всего заботилась о том, чтобы удержаться на своём месте и при очередном рывке не быть сброшенной с сидения на пол. Если бы это случилось, то её непременно размазало о стенки фургона. По крайней мере, тогда подобная участь ей казалась более чем незавидной.
Однако, после того как Василию удалось вывести машину на загородную трассу, а сумасшедшая тряска и скачки, наконец, прекратились, рука вновь о себе напомнила и бросив на неё случайный взгляд, Клавдия Григорьевна обнаружила подозрительное тёмное пятно на внешней стороне кисти.
Именно с него всё и началось.
Затем появился лёгкий зуд, которой со временем только набирал силу, а не прекратился, как на это надеялась Клавдия Григорьевна.
Через какое-то время к нему присоединилось ещё и жжение.
Вскоре необходимость почесать кожу в этом месте стала практически непреодолимой, и Клавдия как одержимая продолжала скрести потемневшую кожу до тех пор, пока в один момент она не лопнула. К своему ужасу и под тонкой старческой кожей она обнаружила всё ту же почерневшую плоть. Как ни странно из этой ужасной раны не появилось ни едино капли крови.
Но самым жутким и необъяснимым было то, что эти невыносимые зуд и жжение так и не оставили её. Более того, они поднимались всё выше и выше, вслед за стремительно потемневшей кожей на предплечье.
Затем чернота и перекинулась на плечё, а немного погодя и на грудь.
Но и на этом всё не закончилось.
Осознав всю безнадёжность своего положения, Клавдия Григорьевна беспомощно наблюдала за тем, как чернота обволакивала её тело, постепенно подбираясь к голове.
И чем ближе чернота приближалась к ней, тем хуже ей становилось.
Её голова отяжелела, дыхание стало частым порывистым. В глазах заплясали чёрные точки. Зрение начало стремительно падать. В скором времени всё, что она могла разглядеть, представляло лишь небольшое серое пятно перед ней окружённое океаном зловещей тьмы.
И тогда удушливая чернота поглотила её целиком.
* * *Похоже, что безысходность, неотступно следовавшая за Алексеем по пятам долгие годы, наконец-то, загнала его в тупик и подпёрла к глухой стене, и теперь только сама смерть смогла бы гарантированно обеспечить Алексею избавление от всех его бесчисленных проблем разом. От нескольких непогашенных кредитов и ежесекундно растущим по ним процентам. От людей, которые пошли к нему в поручители и теперь по решению суда обязаны были выплачивать его долги. От знакомых, у которых он брал взаймы до тех пор, пока те ещё давали в долг. От алиментов выплачиваемых бывшей жене. От просроченных платежей за съёмную квартиру. И от безумного одиночества.
Отрешенным взглядом Алексей оглядел абсолютно пустую комнату, исключение составляли лишь матрас, брошенный прямо на пол, древняя деревянная табуретка и стопка книг. Эти потрёпанные тома относились к числу тех, что он не смог продать даже за бесценок — в основном это была отечественная классика, на которую спрос в букинистических лавках отсутствовал вовсе, однако за неимением, не только телевизора, но даже и простенького радиоприёмника, для загнанного в эти четыре стены Алексея, они оказались единственным доступным развлечением — и он читал. И не просто читал, а читал запоем, глотая одну книгу за другой. И именно там, в прозе великих мастеров, которая была столь богата на ярких, объёмных персонажей, порой с нестабильной психикой, и склонных к суициду, он впервые нашёл для себя тот единственный выход, казавшийся теперь таким очевидным.
С тех пор идея о самоубийстве не оставляла его ни на мгновение.
Он всецело уверовал в то, что только так сможет освободиться от бремени своего жалкого существования, в первую очередь, ненавистного для него самого.
Это навело его на мысль о том, если он внезапно решиться на этот отчаянный шаг, то должен выглядеть самым достойным образом. Именно поэтому в это утро, впрочем, как уже несколько дней подряд до этого, он принял душ, тщательно выбрился, оделся в чистое бельё, и теперь неподвижно лежал на тонком матрасе, ожидая всплеска саморазрушительной силы, которая была бы способна пересилить его тягу к жизни и, наконец, позволить ему осуществить задуманное.
И всё же, даже, несмотря на то, что самоубийство и представлялось ему панацеей от всех бед, отказаться от собственной жизни было не так-то просто. Всегда находились какие-то причины затягивающие столь мучительный процесс.
Оправданием его нерешительности, впрочем, как и для любого другого человека, оказавшегося в подобной ситуации, могло послужить то, что Алексей всё ещё страшился неизвестности, ожидающей его после того как он решится пересечь роковую черту.
Что если действительно существует нечто ожидающее нас там по ту сторону жизни?
Что если ему придётся отвечать за тяжкий грех самоубийства, пусть не перед самим богом, о котором говорит православная церковь, или любая друга религиозная концессия, а некой абстрактной высшей силой?
Но даже если отбросить моральный аспект этого вопроса, существовала ещё одна проблема, которая вставала перед ним гораздо раньше и она заключалась в том, что он панически боялся боли. Именно по этой причине его самостоятельный уход из жизни постоянно откладывался.
Представляя себе, десятки способов сведения счётов с жизнью, Алексей так и не смог найти того, который был бы для него достаточно безболезненным. Всюду его воспалённое воображение рисовало адские мучения, которые терзали его тело почти осязаемой болью.
Здесь от Алексея требовалось проявить выдержку и мужество, которых он не имел при решении тех задач, которые ежедневно ставила перед ним жизнь. Если бы он использовал их в должной степени, то вряд ли оказался в той кошмарной безысходности, в которой прочно увяз на данный момент.
То время, когда он считал, что всё ещё уладиться само собой, безвозвратно ушло, потому что он ни прилагал к этому абсолютно никаких усилий, пуская всё на самотёк.
В последнее время Алексей очень часто анализировал причины, по которым он оказался в столь плачевном состоянии. Если говорить откровенно, то это вообще было его единственным занятием в опустевшей комнате. Находясь в состоянии тяжелейшей депрессии уже несколько дней, он почти ничего ни ел, и лёжа на скомканной простыне абсолютно неподвижно, часами думал о своей жизни.
И вот к какому неутешительному выводу он пришёл: это он сам и никто иной загнал себя в угол. Ему уже давно следовало понять (как минимум ещё десять лет назад, тогда, когда его родителей не стало), что он уже взрослый, самостоятельный человек, и никто не обязан решать его проблемы за него в этом жестоком и одиноком мире.
Так может быть, именно сейчас настала пора отказаться от последних иллюзий и принять то единственно верное решение?
Сколько ещё можно оттягивать свой бесславный конец?
До каких пор он будет надеяться на то, что он ещё кому-то нужен?
Ему уже давно следовало понять, что на земле нет ни одного человека, который захотел бы ему помочь.
Даже не помочь, а просто выслушать.
Все просто шарахаются от него как от чумного, словно его невезение может передаться через общение и они превратятся в такое же ничтожество, которое он из себя теперь представляет.
Если хорошенько покопаться в памяти он даже знал, когда всё началось.
Это произошло тогда, когда он оказался виновным в гибели человека.
Выбегая на проезжую часть в неположенном месте, он обратил внимание на подслеповатую старушку, которая, ориентируясь на него, тоже выскочила на дорогу, а в следующий миг попала под колеса легкового автомобиля.
Не имело значения ни то, что он не учувствовал в этом убийстве лично, ни то, что ни один суд не предъявил бы ему за это обвинение — Алексей знал точно то, что именно он является причиной, по которой погибла эта старушка. Возможно, что именно это чувство вины и легло в основу его тенденции к саморазрушению.
Затем нелепая гибель родителей в автокатастрофе. Техникум, которого он так и не окончил. Всё за что бы он ни брался, рушилось, обращалось в прах.
Вот так кирпичик за кирпичиком рушилась его жизнь.
Каждая новая мысль нещадно терзала его, снова и снова убеждая его в том, что он должен, обязан добровольно отказаться от жизни, избавить мир от своего абсолютно бесполезного существования, а себя от новых страданий.
