На грани тьмы (ЛП) - Стоун Кайла

Но Пайк исчез бесследно. Возможно, он никогда не вернется.

Джулиан попытался изобразить что-то вроде беспокойства, тревоги или печали, но не смог. Как считал Джулиан, его брату лучше исчезнуть навсегда.

Пайк — психованный ублюдок. Он всегда был таким.

Не имело значения, как он скрывал свою жестокость перед публикой. Джулиан знал, кто он такой. На что он способен. Как ему нравилось причинять боль тем, кого он считал ниже себя.

Меньших, слабых, младших братьев, например.

Но Джулиан недолго оставался слабым и маленьким. Он вырос сильным. Мощным. Пайк оставил его в покое на долгие годы. Но Джулиан не забыл.

Боль трудно забыть. Вывих запястья. Сломанный палец или два.

Впрочем, ни тогда, ни сейчас не имело значения, что творил его брат. Он всегда оставался любимчиком их матери.

Разве Джулиан не делал все, что мог, с тех пор как начался весь этот кризис? Все, что хотела суперинтендант. Когда она потребовала, чтобы он прыгнул, Джулиан просто спросил, как высоко. Он прекрасно справился с ролью заместителя своего брата.

Он сделал то, что нужно матери, еще до того, как она попросила. Он разобрался с каждой угрозой. Разве не исчезла и отягчающая проблема шефа Бриггса?

Его неприязнь к Пайку всегда таилась в глубине души. К Аттикусу Бишопу он питал отвращение. Теперь в нем зародилась новая ненависть.

Когда, наконец, настал момент, чтобы обрести заслуженную славу, Ноа Шеридан проскользнул, как крыса, и украл ее прямо у него из-под носа.

Джулиан дрожал от резкого холода. Его грудь горела, когда замороженный воздух затягивало глубоко в легкие. Лед собирался в его ноздрях, замораживал ресницы. Но он не двигался.

Именно Джулиан привел Ноа в их семью. Робкий, покрытый прыщами парнишка с потрясающими спортивными способностями, лучший полузащитник во всем округе Берриен. Но потерянный и одинокий, жаждущий внимания и стремящийся следовать за Джулианом, как щенок.

В старших классах Ноа практически жил в доме Джулиана. Джулиан не возмущался. Он был счастлив разделить с ним свой хороший дом, полную кладовую и холодильник, даже привязанность своей матери.

В обмен Ноа делал все, что хотел Джулиан. Даже последовал за ним в правоохранительные органы. Собственная маленькая свита Джулиана.

Ноа повзрослел. Подружился с Бишопом вопреки совету Джулиана. Влюбился в Ханну и женился на ней в результате бурного романа. У него родился ребенок. Возникли проблемы в браке. Потом жена исчезла.

Джулиан стал тем, на кого он опирался. Джулиан всегда и во всем оставался рядом с ним — расследование, подозрения и слухи, последующее отчаянье.

Двуличный Ноа отплатил за щедрость Джулиана предательством.

Отвращение бурлило в глубине души Джулиана. Ноа всегда оставался слабым. Занудой в своей бессмысленной преданности таким, как Аттикус Бишоп, самодовольным ослом, который скрывал свое безмерное высокомерие и жадность под благочестивой маской, обманывая всех.

Но Джулиана не удалось одурачить. Он увидел уродливую правду, которая смотрела ему в лицо.

Бишоп не единственный злодей в Фолл-Крик.

Он смахнул снег, скопившийся на его очках. Жестокий холод проникал прямо сквозь одежду. Все тепло исчезло из этого мира.

Застывшая тьма, казалось, поглощала его в себя. Холод заполнял его, проникая, как ледяной костный мозг, в самые кости.

Было только это — дикая ярость матери-природы и его собственное холодное и хрупкое сердце.

Он обязан стать лучше. Работать усерднее. Заслужить уважение матери. Доказать ей, как она заблуждалась — какую ошибку совершила, выбрав Ноа, а не Джулиана.

Что касается Ноа…

Теперь Ноа — враг.

И Джулиан планировал заставить его заплатить.

Он разматывал шнур, который принес с собой, его пальцы уже стали жесткими и медленными. Он выругался, едва не уронив веревку. У него оставалось всего несколько минут до наступления гипотермии. Нужно спешить.

Его перчатки были слишком толстыми. Он стянул их и сунул в карман. Голые руки мгновенно обожгло.

Ему удалось надежно завязать один конец узлом вокруг кирпича. Он достал из кармана куртки какой-то предмет и аккуратно завязал другой конец шнура в тугую петлю. Потянул за него, проверяя, будет ли он держаться. Получилось.

Горькая кислота застряла в горле. Не стоило даже брать его. Это ошибка. Ошибка в череде других. Джулиан не мог исправить все, но он мог избавиться от этой маленькой проблемы.

Всплеск вины смешался с горьким гневом. Он не знал, говорил он себе. Он не знал, что они сделают. Ту же самую мантру Джулиан повторял себе тысячу раз за последнюю неделю.

В том, что случилось, нет его вины.

Он сделал только то, что должен был. Он не виноват в случившемся.

Злобный ветер ревел. Снег сыпал вниз. Джулиан едва мог видеть в десяти футах перед собой. Это даже хорошо. Буря укрыла его, защитила. Спрятала его.

Никто не видел снегоход, припаркованный в центре моста. Никто не видел желтых лучей фар, пронзающих темноту, и одинокого человека, его крошечную фигурку почти скрывал белый шквал снега и ветра.

И никто не видел, как он бросил кирпич через край моста.

Кирпич перевернулся и разбился о лед в двадцати футах ниже. На мгновение Джулиан испугался, что лед не поддастся. Но он провалился.

Тонкий лед треснул и раскрылся, как пасть, обнажив стремительную черную воду внизу.

Кирпич соскользнул в воду и упал в черноту.

Унося с собой старинный железный ключ.

Глава 61

Ханна

День шестнадцатый

На улице бушевала метель. Снег валил сильно и быстро. Ветер завывал и стонал. Он бил по крыше, по стенам, по фанере, приколоченной к раздвижной стеклянной двери на кухне. Но дверь выдержала. Дом устоял.

Под подоконниками лежали сугробы. На стекле появился иней. Казалось, что их постепенно отгораживают от остального мира. Дом медленно заносило снегом.

Они оставались в доме четыре дня. Лиам пробил лопатой узкую тропинку через заднюю дверь, чтобы Призрак мог делать свои дела.

Завтра они никуда не пойдут. Может быть, и на следующий день тоже. Но это не страшно.

Они в безопасности, все четверо в безопасности.

Весь остальной мир — холодное, неопределенное будущее — ждал там, снаружи. Ноа и Майло и дом. Города без электричества. Миллионы испуганных, отчаявшихся, голодных людей.

Но все это могло подождать. И оно подождет.

Внутри горел теплый огонь и мерцали свечи на камине, на книжном шкафу и журнальном столике, придвинутом к стене.

Окровавленный матрас они отодвинули в противоположный угол перед дверью, чтобы разобраться с ним позже. Лиам отдал ей свой матрас и занял диван. Теперь он лежал там, укрывшись одеялом, а AR-15 находилось рядом с ним, всегда наготове.

Призрак шевелился на ковре перед камином, вальяжно потягиваясь, на его морде читалось откровенное довольство. Как будто он сам проделал тяжелую работу по появлению на свет этого крошечного нового существа. Теперь его вахта окончена, вся стая в сборе.

Ханна лежала, свернувшись калачиком, на матрасе с фиолетовыми простынями принцессы, лицом к огню, спеленатый младенец изогнулся вокруг ее тела, как запятая, одной рукой она прикрывала мягкую пушистую головку ребенка.

Ханна оставалась почти голой под одеялом — только белая ночная рубашка, которую Лиам, должно быть, стянул или разрезал, чтобы ей было удобно кормить грудью. Она не помнила, да это и не имело значения.

Все, что происходило после — перерезание пуповины, грязные последы, причудливая пурпурная плацента, похожая на инопланетную форму жизни — Лиам позаботился об этом.

Он порылся в шкафах в ванной и нашел для нее прокладки. У них не нашлось подгузников для ребенка, но Лиам уже вырезал полоски из простыней и нашел булавки.

Он позаботился о них. О ней и ребенке.

Ханна измучилась, страдала от боли и вымоталась до предела, но в то же время сияла, ликовала и была жива. Она сомневалась в себе, испытывала страх и ужас, боль и печаль.