Василий Гавриленко - Теплая птица: Постапокалипсис нашего времени
Марина положила на земляной пол рюкзак, автомат. Принялась рассматривать рисунки.
— Что там?
Марина неловко засмеялась:
— Посмотри.
Я приблизился к стене. Это было изображение трахающихся мужчины и женщины, мне уже приходилось видеть подобное.
— Я за дровами, Марина.
Принес сушняка.
— Интересно, — пробормотал я, — для чего бывшим служили эти будки? Не для нас же они их строили?
Марина подняла голову.
— Путевые обходчики клали сюда свой инвентарь.
— А! Откуда ты знаешь?
Она ломала об коленку, плотно стянутую тканью цвета хаки, сухие ветки, и складывала их на заготовленное мной место посреди помещения.
— Просто знаю…
— Да?
— Ну, прочитала.
Марина засмеялась моему удивлению.
— Ты умеешь читать?
— Да.
Мне стало не по себе: я-то думал, что единственный в Джунглях умею читать… Совсем немного —надписи на стенах, ржавые таблички, но все же…
А Марина… Я ведь совсем не знаю, кто она.
— Все бывшие умели читать, — нахмурив лоб, проговорила девушка. — Они не всегда думали о еде и о том, как выжить. Очень часто бывшие задумывались о том, как устроен мир, о том, как сделать жизнь лучше. О справедливости и коварстве, о дружбе, предательстве, — она на мгновение замерла, — о любви и счастье.
— О чем?
— О любви и счастье.
— Но что это?
Марина улыбнулась.
— Ты думаешь —я знаю? На этот вопрос даже бывшим ответить не удалось…
Мы замолчали. Джунгли отступили —стало легче дышать. Кто бы ни была эта странная девушка с зеленоватыми глазами, я внимал ей, верил ей.
— Надо костер разжечь, — встрепенулась Марина и чиркнула зажигалкой.
Пока Марина возилась с костром, я сходил в Джунгли и принес охапку терна.
Загородил колючкой вход: так спокойнее.
Повернулся к Марине. Костер уже пылал, сноп дыма пополз вверх.
— Андрей, что у тебя на щеке?
Я провел рукой —кровь.
— Пустяк, царапина.
Скоро в будке потеплело. Подтаял снег на полу. Сполохи заплясали на стенах.
Марина задумчиво смотрела на огонь, слегка откинув голову. Не хотелось ни есть, ни разговаривать —на душе было покойно, так, как никогда в Русских Джунглях. Но Джунгли —на то и Джунгли, чтобы напоминать о себе.
Снаружи затявкали и завизжали твари, а потом раздался вопль —какой-то игрок вовремя не нашел убежища. Что ж, дело обыкновенное…
— Сиди, — приказал я и, подкравшись к загороди, выглянул наружу. Две твари хватали за руки и за ноги высокого тощего игрока. Тот кричал, кое-как отбивался. Мой локоть ткнулся во что-то мягкое —я оглянулся.
— Я же сказал тебе, Марина.
— Отстань.
Ничего себе!
Она выглянула наружу:
— Надо спасти его.
— Не неси чушь —спасем, а самих сожрут.
Игрок, видно, только сейчас разглядел в снежном мареве КТСМ. Он рванулся, оставив в пасти у твари кусочек себя, и помчался на нас. Твари —за ним.
Игрок принялся раскидывать заграждение. Ну, это уже ни в какие ворота!
Я поднял автомат.
— Не смей, — Марина схватила меня за руку.
— Ты не видишь, что он делает?
— Не смей! Если выстрелишь —я уйду.
Уйдешь?
Я выругался и, отбросив автомат, втянул часть колючек в будку. Когда его культя дотронулась до моей руки, я ухватился за нее и помог игроку влезть в убежище.
В отверстие сунулась было тварь.
Марина дала короткую очередь из автомата. Туша осела на снег и завалилась на бок.
Игрок лежал на полу, булькая горлом, точно кто —то перевернул вверх дном бутыль воды. Левая кисть откушена, на правой нет пальца, глаза закрыты. Похоже, он проиграл. И стоило сотрясать воздух?
— Андрей, помоги.
Я помог Марине подвинуть игрока поближе к огню, ухмыльнулся:
— Смотри, чтоб не сгорел.
Ожгла взглядом:
— А если бы ты был на его месте?
Если бы? Что значит —если бы? У меня свое место, здесь, у костра, рядом с тобой.
Снаружи завизжали твари. Я вскочил, забил терном отверстие. Снова у нашего убежища —свежий труп и пиршество тварей…
Я подкинул в костер дровишек —призрачный хоровод на стенах закружился веселее.
Спасенный нами игрок притих. Может, оклемается?
На лице Марины дрожали отблески огня; оно казалось бронзовым. Стало жарко, и я снял куртку.
Марина откинула со лба волосы, глянула на меня и вдруг заговорила:
Предчувствую тебя. Года проходят мимо —Все в облике одном предчувствую тебя.Весь горизонт в огне —и ясен нестерпимо,И молча жду, — тоскуя и любя.
Весь горизонт в огне, и близко появленье,Но страшно мне: изменишь облик ты.И дерзкое возбудишь подозренье,Сменив в конце привычные черты.
О, как паду —и горестно, и низко,Не одолев смертельные мечты!Как ясен горизонт! И лучезарность близко.Но страшно мне: изменишь облик ты1.
— Что это? — проговорил я.
— Бывшие называли это «поэзия», — ответила Марина и начала укладываться спать.
Игрок зашевелился. Я поднялся с места, подошел к нему:
— Оклемался?
Стало не по себе: по испещренному шрамами лицу одна за другой скатывались слезы. Я никогда не видел в Джунглях, как кто-то плачет.
Игрок произнес довольно отчетливо:
— Вспомнил.
И вскрикнул —тело его выгнулось дугой, задрожало, как натянутая струна. Когда струна лопнула, бедняга растянулся на полу и затих.
Я повернулся к Марине. Боль, бьющая из зеленых глаз, поразила меня.
— Мы похороним его, — сказала она.
— Как это?
— Закопаем в землю. Так поступали бывшие.
— Как скажешь, — я зевнул.
4. Female
Электричка отползла от платформы, перестукивая колесами. Заспанный голос объявил следующую остановку.
Людей в вагоне мало —пока что крупных станций не попадалось. Несмотря на рань, много окон было открыто. В них врывался аромат сирени.
Андрей сел на изрезанное ножом коричневое сиденье и стал смотреть в окно. Мелькали дачи. Кое —где виднелись дачники, поднявшиеся ни свет ни заря.
Грохоча, электричка пробежала мост, под которым синела река. Над водой клубился туман.
Андрей подумал о Гале. Почему она преследуют его, не дает покоя даже в электричке? Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от образа печальной женщины, безропотно переносящей издевательства матери Андрея, женщины, которая любит его, но которую не любит он сам. Образ не исчезал, а наоборот, расширялся, заполняя собой окружающее пространство; совесть мучила Андрея.
В вагон вошла пожилая пара —мужчина и женщина. На груди у мужчины —гармонь.
— Уважаемые пассажиры, — обратился гармонист к пустоте. — Позвольте в дорожку исполнить хорошую песню.
Он заиграл. Женщина запела что-то о любви, которая наступает внезапно и никогда не проходит.
И так дружно и ладно у них получилось, что Андрею захотелось подпевать. Вот у кого, должно быть, в жизни гармония, ни ссор, ни обид, — у этих вагонных певцов. Он достал из кармана кошелек и, когда певцы проходили мимо, протянул десятку.
— Благодарствую, — пропыхтел гармонист, принимая бумажку красноватой рукой.
Так как вагон был последний, пара присела передохнуть как раз за спиной Андрея.
— Что там считать —поезд пустой, — сразу послышался голос мужика.
— Доставай, я тебе говорю.
— Пошла ты.
— Ах ты паразит, алкаш.
— Заткись!
Последнюю фразу гармонист сказал с такой злобой, что женщина умолкла.
Андрею стало грустно, а вместе с тем он испытал нечто похожее на удовлетворение: у всех, — у всех в этом, мать его, мире, — есть червоточина.
Электричка добралась до большой станции. Вагон заполнился работягами, дачниками, студентами, стало тесно, весело и шумно. Гармонист с женой поднялись и снова исполнили свою песню.
В окна полетела пыль: слева от железной дороги горбатилась многотонными грузовиками федеральная трасса. Сидящий напротив Андрея студент давил на кнопки мобильника. Трое пожилых дачников сначала говорили о посадке огурцов, затем переключились на политику.
Вот и Малоярославец. Сейчас должна появиться она…
Вошла. Андрей махнул рукой: место свободно!
На вид лет двадцать пять, не больше. Широковатые скулы, вздернутый нос, напомаженные пухлые губы. Анюта…
— Ну что, сбежал? — спросила она, присаживаясь рядом с Андреем. Сумочку из фальшивой крокодильей кожи поставила на закованные в джинсу колени.
— Сбежал, Анюта, — шепнул Андрей, косясь на студента.
— Когда ты, наконец, разведешься со своей?
Андрей вздрогнул, взглянул на Анюту: тише, ведь люди. Он представил на мгновение, как говорит Гале о разводе, и у него заныло под ложечкой.
