Дмитрий Ермаков - Третья сила
Святослав почувствовал, как гнев в его душе улетучивается, уступая место легкой грусти. И гордости. В этот момент он в который раз почувствовал, что воспитал дочь правильно, что не допустил фатальных ошибок. Привыкшая меньше болтать, больше действовать, Лена никогда не говорила отцу, как сильно она его уважает и ценит. У них не принято было выражать такие чувства словами, объятиями и прочим. И вот сейчас, почти случайно, Лена раскрыла на краткий миг, зато во всей полноте то, что чувствовала она к отцу…
— Так вот оно что, — произнес Святослав, мягко улыбаясь, ласково поглаживая дочь по волосам. — Так вот почему ты рыдаешь… Ну тогда знай, милая, что мне мнение этих людей. Хм. С чем бы сравнить… Как слону дробинка. Помнишь, что такое слон? Ну вот. Думаешь, я затем наверх хожу, чтоб мне внизу аплодировали?
— Могли бы хотя бы уважение проявлять… — шмыгнула носом Лена.
— А! — махнул рукой отец. — Выбрось из головы эти мысли. Тебе, милая, тоже предстоит людям служить. И поверь, к твоему труду относиться будут не лучше. Подумай вот о чем. Ты часто замечаешь, как трудятся уборщики? Или те, кто вентиляцию чинят? Ты вообще задумываешься, как все это функционирует? Канализация там, отопление. Ты каждый раз, когда моешь голову, думаешь, кто ночами не спит, чтобы текла эта вода?
Лена подумала и с тяжелым вздохом покачала головой.
— Ну вот, видишь. Люди работают, исполняют свой долг. Для всех нас главная награда — то, что все это работает. То, что мы живем. А благодарность… Да, с этим в наши дни дела обстоят плохо. Только раньше, доченька, было не лучше. Но знаешь… Хоть я не все понимаю в христианском учении и не со всем согласен, но одна мысль мне нравится: добрые дела надо делать ради самих добрых дел. Потому, что так надо. Потому, что иначе нельзя. Не ради, как ты выразилась, уважения. Иисуса Христа, который нес это учение, отовсюду гнали, поносили и в итоге вообще на кресте распяли.
— Знаю. Читала, — кивнула Лена. — И очень злилась. Он людям помогал, а его — на крест…
— А злиться не надо. Вот ты пожелала теткам сдохнуть поскорее. Теткам хуже стало от слов твоих? Нет. А ты вся побелела от гнева. Тебе хорошо стало? Нет. Вот и не ори. Ты медсестра. Будущий врач. Клятву Гиппократа давать будешь. Тебе крикнут в лицо: «Не буду режим соблюдать, не хочу!», — и что ты сделаешь? В морду больному дашь?..
— Нет, конечно! — воскликнула девушка. — Как можно! Меня же тогда с позором выгонят!
— Ну, это как раз не факт. Кадровый вопрос у нас самый острый… Но и не похвалят, да. Учись терпению, Лен. Будь мужественной даже в самых обычных жизненных ситуациях. Поверь, чтобы терпеть несправедливые обиды, тоже нужно мужество. Еще какое.
— Сложно, — вздохнула Лена, опуская глаза.
— Ха. Конечно, сложно. Но если не начнешь — так и будешь рыдать из-за глупых сплетен. Будь выше этого. Будь выше, — и с этими словами Святослав крепко обнял Лену, прижал к себе. Так они сидели долго в полной тишине, слыша как гулко, глухо бьются их сердца. Постепенно стук сердец отца и дочери выровнялся. Тогда они встали с кровати и с аппетитом накинулись на рагу, давно остывшее, но не ставшее менее вкусным.
— Как там наши соседи, наркоманы? — поинтересовалась Лена. Она слышала краем уха, что повышение платы за транзит вызвало ярость у жителей Веселого поселка и Василию Стасову с огромным трудом удалось уладить назревающий конфликт.
— Как-как… Бузят, — отвечал Святослав, флегматично теребя заусенец на большом пальце. — Но не волнуйся. Не попрут они против нас. Слишком деградировали за двадцать лет. Вот уж кого-кого, а наркоманов нечего бояться.
Лена кивнула, соглашаясь с доводами отца, и на миг закрыла глаза, воскрешая в памяти свой первый визит на соседнюю станцию, состоявшийся двенадцать лет назад…
* * *— Папа, а почему нам нельзя ходить в Веселый поселок? — канючила пятилетняя Лена, дергая отца за рукав куртки. — Скажи, только честно, правда ли, что там никто не работает, все с утра до ночи поют и веселятся?
— Это кто ж тебе такое рассказал? — удивленно вскинул брови Рысев-старший.
— А… — неопределенно махнула рукой дочка. — Неважно. Что, скажешь, врут? Ты же наверняка там иногда бываешь. Может, и я с тобой схожу?
— Нет, дочка, пока рано тебе к соседям ходить, — усмехнулся Святослав Рысев, потрепав Лену по макушке.
— Папа, ты боишься за меня? Не надо! Со мной ничего не случится, мы же вместе пойдем! И я ничего не боюсь! Я уже не маленькая, мне целых пять лет! — девочка топнула ножкой. — И в Веселом поселке я жить не останусь! Клянусь, ни за что! Только посмотрю — и обязательно вернусь обратно.
— Какая же ты еще наивная, — покачал головой отец. — Ты не знаешь, сколько опасностей таит в себе большое метро.
— Папочка, ты не путай. Большое метро — это туда, — Лена мигом нашла изъян в логике отца, указала сначала в одну сторону, потом в другую, — а Улица Дыбенко — туда.
На это Святослав не нашел, что ответить.
«В самом деле, — подумал он, — девочка уже достаточно взрослая. Пора бы ей посмотреть, как живут люди на других станциях. Засиделась Ленка на станции. Ей-богу, засиделась. Эх, была — не была. Покажу ей реальную, мать ее, жизнь».
На следующий день отец и дочь отправились в путь.
Узнав, что заветная мечта исполняется, Лена прыгала чуть ли не до потолка и едва могла дождаться вечера, когда отец закончил все дела и повел ее на Дыбенко. В туннеле девочка все время обгоняла отца, забегала вперед. Ее частые шаги звучно раздавались под сводами туннеля. Девочка вся была во власти фантазий и гадала, что же такое они там могут увидеть.
— Там наверняка много мальчиков и девочек, — тараторила она без умолку. — И их родители работают не весь день, как у нас, а только до обеда. Потом они вместе играют…
— Посмотрим, дочка, может быть и так… — соглашался отец, загадочно улыбаясь.
Про себя же Рысев думал с тревогой: «Приплыли. В воспитании дочери допущена непростительная ошибка. Ленка растет сильной, крепкой, здоровой, это хорошо, но жизнь и людей не знает вообще. Для нее весь мир — наша спокойная, тихая станция. Ничего другого она не видела. Ни лжи, ни предательства, ни злобы, ни страданий. И хорошо ли это, вот вопрос. И кто в этом виноват? — послал он вопрос в темноту, и сам же ответил: — Ты и виноват, Слава. Эх, тяжкое это дело одному дочь растить… Если бы пацан родился, проще было бы, ей-богу».
До Улицы Дыбенко оставалось уже немного, когда уши путников уловили какой-то отдаленный шум, a к обычному в туннелях запаху сырости и плесени добавился еще какой-то странный аромат, вызывающий легкое головокружение. Лена опять убежала вперед и скрылась за поворотом туннеля. Святослав поспешил догнать дочь: он знал, что опасности грибники не представляют, но перестраховаться не мешало. На всякий случай он даже захватил с собой пистолет. Пение становилось громче.
— Мы рождены-ы, чтоб сказку сделать бы-ылью![3] — выводил нестройный хор.
«Сделали. Франца Кафку сделали былью, блин», — с грустью покачал головой Святослав, вспомнив творчество чешского писателя, которым зачитывался в юности. Воспитывая Лену, он от подобной литературы благоразумно отказался, хотя в их библиотеке чего только нельзя было найти.
— Ну вот, я же говорила: у соседей весело! — подпрыгнула от радости Лена. — Мы идем на праздник!
Девочка еще не поняла, что они уже вошли на станцию. Песня звучала все громче. Лена потянула отца за руку.
— Папа, пойдем скорее на станцию! — засуетилась девочка.
— Дочка, мы уже пришли, — произнес Святослав. — Приглядись.
Лена застыла на месте и удивленно оглядывалась.
Блокпост на Дыбенко отсутствовал.
На уровне шеи девочки проглядывал из мрака край перрона. Двумя ровными рядами уходили вдаль колонны. Некоторые из них были шире остальных.
Между опорами кое-где тускло светились аварийные лампочки зловещего красного цвета, еле разгоняя темноту. Нормальное освещение не работало. Привычного ряда палаток и домиков на платформе не было.
Дыбенко почти не отапливалась, тут было так же холодно, как и в туннеле. Зато все обозримое пространство подземного зала, включая пути, занимали огромные плантации грибов. В воздухе висело плотное амбре, состоящее из запахов прелой земли, удобрений, человеческого пота и еще бог знает чего. Лена зажала нос.
— Фу, ну и воняет, — фыркнула маленькая Рысева.
Они взобрались на перрон и осторожно, чтобы не растоптать грибы, двинулись по узкой тропинке среди плантаций. Уродливые белые шляпки торчали со всех сторон, словно головки гномов.
В тусклом свете лампочек мелькнуло между колонн название станции. Некоторые буквы осыпались, и вместо «Улица Дыбенко» на стене красовалась надпись: «Улица ыб. ко». Лена, увидев это, громко засмеялась, Святослав тоже улыбнулся. Когда он наведывался к соседям в последний раз, букв было на одну больше.
