Дональд Маккуин - Ведьма

— Опять ссора. Мы с тобой отличная пара. Если не успеем все сделать до появления Жреца Луны, наша беседа окажется пустым разговором. И чем скорее мы займемся делом, тем лучше.

— Ты уже сказал Ланте?

— Ты что думаешь, это — прогулка? — Конвей встретился с пристальным взглядом Тейт. — Я ей все объясню. — И, слегка отвернувшись, с горечью добавил: — Как будто мои россказни подействуют на нее.

— Что бы ни случилось, она тебя уже простила. Ты нравишься этой женщине. Все это видят. Тебе нужно пойти к ней. Я думаю, она ждет тебя. Ступай.

Конвей встрепенулся, как ужаленный, но через мгновение уже был спокоен.

— Ты переживаешь за своего монаха? Не волнуйся, с Лантой будет все в порядке. Я смогу отправиться завтра же утром.

— Если хочешь поступить именно так…

— И не иначе.

Тейт невозмутимо продолжала:

— Тогда встретимся в конюшне. Нужно выехать до рассвета. Чем меньше людей нас увидит, тем меньше будет лишних кривотолков.

Казалось, никто не хотел первым прекращать разговор. Они просто бродили, с серьезным видом осматривая прибрежные скалы, деревянные останки волнорезов и выброшенные волной морские водоросли. Словно искали повод, чтобы еще немного побыть вместе. Поймав друг друга за этой игрой, оба весело засмеялись.

— Мы отличные партнеры. Ты даешь паршивые советы мужчине, страдающему от безнадежной любви.

Тейт бросила на него свирепый взгляд и погрозила кулаком.

Конвей посерьезнел.

— Ты просила меня подумать, ту ли сторону мы поддерживаем. Не уверен, что мое решение тебе понравится. Я слишком много видел тут. Сторона, прибегающая для решения своих проблем к силе, не может быть правой. Мне это подсказывает сердце. Однако умирать тоже не хочется.

— Мы защищаем невинных.

— Я знаю. И уверен, что поступаю правильно. Но чего нам это будет стоить, Доннаси? Как делать то, что делают они, не превращаясь в них?

— Это известно всем воинам, — Тейт засмеялась. — Праведная война оканчивается, когда шум стихает, а у тебя все еще есть силы; нечестная война прекращается с твоей смертью.

Протянув руки, она сжала его ладони. Конвея восхищало сочетание нежной силы с женским теплом и лаской этих рук. Тейт вдруг сказала:

— Я рада, что ты со мной. Ты — мой брат. Пошли, у нас много работы.

Они стали удаляться от берега, оставляя за спиной наступавшую пелену тумана. Медленно сгущаясь, он обволакивал мелкую рябь волн, ласкавших прибрежную гальку, словно собирался пуститься вслед за уходящими фигурками людей.

Глава 33

Стоявшие перед камином люди почувствовали гнев Налатана.

Повернув голову, Сайла бросила мимолетный взгляд в толпу, собравшуюся в Зале приемов. Она помнила день, когда в этой огромной комнате просила у короля Алтанара разрешения совершить миссионерский поход к Людям Собаки. Теперь на том же подиуме восседал человек из этого племени, ожидая, пока утихнет толпа, чтобы начать свое обращение. Его одежды из серой шерсти заметно уступали по красоте великолепному костюму Алтанара. И лишь кинжал, роскошно инкрустированный драгоценными камнями по рукояти и ножнам, словно пылал в свете факелов.

Свет от факелов и растопленных каминов не добирался до дальних стен, и там сохранялся неприветливый полумрак. Так же и в душе Налатана, где за бушующим пламенем притаилась холодная ясность. Он стоял рядом с Тейт, готовый дерзко отстаивать свое мнение или даже оскорбить, что было совсем ему несвойственно. Как воин-монах, он умел наносить молниеносные удары. И такое его настроение пугало. Сайла надеялась, что Тейт сумеет успокоить его.

Неожиданно Ланта перебила ее мысли. Едва шевеля губами, маленькая провидица прошептала:

— Посмотри на них. Я вижу в толпе слишком много баронов Алтанара. Они, как койоты, выслеживающие хромого оленя.

— Да нет, сестра, — Сайла попыталась успокоить подругу. — Они знают, что кончат жизнь в рабстве, если весной Гэн будет разбит.

— При условии, что сами не помогут этому. — На миниатюрном личике Ланты появилась тревожная гримаска. — Ни одному из них я не верю.

С треском обрушиваясь, в камине перегорело толстое полено, подняв множество медных искр, мгновенно уносимых в темноту дымохода. Тихим мелодичным голосом Сайла продолжила разговор:

— Сестра-Мать объявила меня ведьмой. Но это не так. Я воспитываю новых Учителей, создаю новую Церковь. Это входит в обязанности Жрицы. Скажи, могу ли я прибегнуть к твоим Видениям? Может ли Церковь воспользоваться этим даром?

— Сомневаюсь, Сайла. Я бы согласилась, а вдруг это грех?

— Церковь определяет, что есть грех. Если я — Церковь, я и отпущу этот грех.

— Только Вездесущий может это определить. — Сомкнув губы, Ланта пристально посмотрела на подругу.

Вспыхнув от стыда, почувствовав сухость во рту и спазмы в горле, Сайла едва выдавила из себя:

— Всегда будь рядом со мной. Всегда. Ты — моя совесть. Как я могла такое сказать? Бедная моя настоятельница, она бы умерла от стыда, услышав это.

Ланта смягчилась, но слова ее были безжалостны:

— Тебе захотелось власти. Ты решила, что она дает свободу. Так знай: власть закабаляет.

— Что же мне делать?

— Делай то, для чего родилась, для чего тебя воспитывала старая настоятельница Ирисов. Ты — Цветок, несущий семена новой Церкви.

— Я ведь могла стать такой, как настоятельница Фиалок, как Жнея. — Охваченная ужасом, Сайла замолчала.

— Что бы ни пришло, это должно исходить из твоей внутренней сути.

— Ты поможешь мне?

— Чем смогу, — ответила Ланта, неожиданно печально добавив: — Мы обе — изгнанницы. И если нам не удастся воспитать новых Учителей, по крайней мере станем самыми учеными Жрицами в преисподней.

У Сайлы от неожиданности округлились глаза. На какой-то момент она потеряла дар речи, затем вдруг хихикнула. И, понимая трагикомичность такой реакции, обе женщины разразились веселым смехом.

Реплика Джалиты застала их врасплох:

— Ну хоть кто-то в этой толпе не забыл, как веселиться.

Повернувшись, они увидели на лице девушки озорную улыбку. Глядя в сторону Налатана, она с усмешкой произнесла, словно приглашая их к обсуждению:

— Ручной тигр Тейт недовольно ворчит, словно от застрявшей колючки. Даже Гэн ходит вокруг него на цыпочках. Можно подумать, Тейт собирается покинуть его навсегда.

Жрицы закивали, а Сайла добавила:

— Он предан ей, а путешествие полно опасностей.

Уже более серьезно Джалита спросила:

— Интересно, почему они едут вдвоем? То есть я хочу сказать, если это — священный долг, то почему только для Тейт и Конвея? А остальные женщины и Леклерк?

Переглянувшись с Лантой, Сайла с тревогой подумала про себя, что должна уделять больше внимания юной Джалите. Но сейчас она просто сказала:

— Путешествие, видимо, как-то связано с военным делом, в котором Тейт и Конвей разбираются лучше всех.

— Я уже слышала такое мнение, — Джалита недовольно фыркнула. — Мне нравится Тейт. Она симпатичная. Но сражаться с мужчинами и побеждать их? Это ненормально.

— Они очень разные. — Ланта решила сменить тему разговора: — Луис Леклерк уже многое тут изменил. Он говорит, что ничего не понимает в кузнечном ремесле. Однако построил печь, превращающую уголь в вещество, которое он называет коксом. При его сгорании получается столько тепла, что можно ковать самую прочную сталь.

— Хотела бы я узнать, какие еще секреты ему известны.

Джалита так смотрела на Леклерка, что обе Жрицы переглянулись, а Сайла хитро заметила:

— Если он что-то знает, то обязательно поделится секретом с Гэном Мондэрком.

— Замечательно, — Джалита одобрительно кивнула. — Надеюсь, он знает много способов, как разбить Скэнов.

Снова обменявшись взглядом со своей подругой, Сайла подумала о красоте этой молоденькой девушки, резко выделявшейся среди остальных женщин. Длинная, едва не касающаяся пола, желто-кремовая мантия Джалиты была стянута у шеи и на поясе. Одежда подчеркивала ее стройную фигуру, придавая движениям легкость и невесомость. В отсветах пылавших факелов ткань переливалась мириадами оттенков, игравших отраженным светом на ее волосах. Сайла поймала себя на мысли, что некая толика зависти примешивается к ее оценке Джалиты, всегда умеющей преподнести себя.

Звуки труб прервали беседу. Все посмотрели налево, в сторону небольшого возвышения перед подиумом, выступавшим из стены. Он заметно выделялся, ярко освещенный факелами. Лишь только утихло эхо, вступили горнисты. Трубы были сделаны из меди и латуни. Изгибаясь в два полных кольца, они постепенно сужались, оканчиваясь металлическим мундштуком. Музыканты надевали свой инструмент через левое плечо, придерживая его руками на уровне груди. Слегка выдаваясь вперед, выходное расширение трубы находилось как раз над головой. Своды помещения содрогались, словно от ударов грома, издаваемые трубами звуки заставляли дрожать огромные колонны и трепетать сердца.