Василий Гавриленко - Теплая птица: Постапокалипсис нашего времени

Похоже, этот инцидент послужил для кого-то знаком. Ворота отворились. Толпа хлынула было внутрь, но тут же подалась назад под ударами прикладов. Нас встречал отряд стрелков в полной боевой готовности. Невысокий седой командир что-то кричал караульному. Наконец, он вспомнил о нас:

— Не толпиться. Запускать по одному! Куда ты прешь?

Командир вскинул пистолет и выстелил в голову особо нетерпеливому претенденту.

Разом все успокоилось. Толпа растянулась в длинную цепочку, в самом конце которой очутились мы с Борисом.

— Несправедливо, — недовольно пробурчал Борис. — Пришли первыми, зайдем последними.

Как раз в это время стрелки за руки за ноги выносили убитого командиром претендента. Тело с хрустом упало в сугроб.

— И умрем последними, — добавил Борис.

Я засмеялся.

— Кому весело? — крикнул командир. Он даже привстал на цыпочки, осматривая цепочку.

Я поспешил проглотить смех, совершенно здесь неуместный.

— Прости, братан, — Борис положил мне руку на плечо. Я сердито скинул ее. Этот болтун доведет до могилы.

Цепочка стремительно уменьшалась. Один за другим претенденты исчезали за воротами. Наконец, очередь дошла до Бориса. Он кивнул мне:

— Удачи, Ахмат.

— И тебе удачи.

Борис скрылся за спинами стрелков. Хороший малый, — Христо был бы рад видеть его среди возрожденцев…

— Последний, что ли? — командир окинул меня нехорошим взглядом.

— Похоже, да.

— Входи.

За воротами были только стрелки, ни одного претендента.

Командир откашлялся и, запинаясь, прочел с желтого листа следующее:

— Согласно приказу 45в, подписанному лично Лорд-мэром, лицу, явившемуся на Рожественские испытания, присваивается порядковый номер, в полном соответствии с очередностью. Лицо, получившее номер, подпадает под юрисдикцию Устава Армии Московской Резервации и обязано бережно хранить номер, в случае утраты претендент подвергается каре по пункту 2 седьмого параграфа Устава Наказаний.

Покончив с официозом, командир с видимым облегчением сунул бумагу в карман.

— Тебе все понятно?

— Да.

— Отвечать «Так точно, офицер».

— Так точно, офицер.

— Ну, тогда, держи.

Офицер протянул мне металлический кружок с выбитой цифрой «32».

— Эй, — он обратился к стоящим навытяжку стрелкам. — Фомин и Сосо —проводите его к особистам.

В интонации, с которой седой офицер произнес слово «особисты», я уловил презрение, смешанное со страхом.

Два стрелка выскочили из строя.

— Ну, ты, шагом арш! — крикнул один из них —черноусый мордоворот, и несильно ударил меня между лопатками прикладом АКМ.

Я послушно зашагал по плацу, а на душе скребли кошки —до чего же погано по доброй воле соваться в пасть льва.

Из труб на крышах многочисленных деревянных бараков, поднимался рыжеватый дым. За шаткими стенами слышались разговоры, ругань, крики.

Когда мы проходили мимо очередного барака, хлипкая дверь отворилась, и в облаке пара на пороге возник обнаженный до пояса стрелок. Не спускаясь вниз, прямо с крыльца, он принялся мочиться и, когда я приблизился, задел меня желтой теплой струей. Конвоиры захохотали, я же усилием воли заставил себя продолжить путь, стряхнув со щеки вонючие капли.

За бараками показалась гигантская статуя, смутно мне знакомая. Вернее, не мне, а Андрею Островцеву. Два могучих тела, воздевшие в едином порыве руки, с накрепко стиснутыми в кулаках рукоятками серпа и молота —не вырвешь, не отнимешь —эти двое могли бы держать на руках небесный свод. Рабочий и колхозница. Мужчина и женщина. Прямо как я и Марина.

Перед статуей —широкая площадка, на которой, уныло свесив лопасти, дремали вертолеты.

Далеко впереди виднелся обломок Останкинской башни и щербатые коробки многоэтажек.

Слева от меня расположилась каменная арка с шестью колоннами и статуей. Опять-таки —мужчина и женщина, снова —воздетые к небу руки, но на этот раз в них не серп и молот, а нечто похожее на веник. Прямо перед аркой стояли стрелки, а за ней виднелись увенчанные звездами золотистые шпили.

Я свернул к арке.

— Куда?

Приклад врезался между лопатками.

— Направо топай.

А вот и тот самый барельеф, где фотографировались Островцев и его жена! Бронзовая женщина как ни в чем ни бывало изучает какие-то схемы; космонавт в шлеме и в шнурованных, похожих на мои, ботинках, поднимается по ступеням к гигантской ракете. Вот только ракета никуда не летит —сломленная по каменному шлейфу, она лежит неподалеку от постамента.

По ступенькам мы спустились к узкой решетчатой двери, рядом с которой дежурил стрелок. Он посторонился, не обронив ни слова. Мы вошли. Просторная зала освещена несколькими тусклыми лампочками, на каменном полу —обширные лужи, подернутые ледком. Костюм космонавта, модель спутника, луноход, — похоже на музей.

— Вон туда.

Конвоир подтолкнул меня к двери, сам же, как и его товарищ, остался в холле.

Я замер на пороге небольшой комнаты, где за столом перед красным абажуром сидели мужчина и женщина. Свет от лампы играл на черной коже их плащей, на двух значках, пришпиленных к отворотам плащей, — бронзовых, тяжелых значках: сомкнутая звериная челюсть держит букву «О».

— Проходите, товарищ, — сказал мужчина. У него был ласкающий голос и открытый, добродушный взгляд. За окладистой бородой и усами не видно рта, но казалось, что он улыбается.

— Меня зовут Глеб Пьяных, я капитан ОСОБи первого ранга, это —моя помощница.

Особист… Один из тех, кто … кто изнасиловал мою Марину. Мне захотелось вцепиться в скрываемое бородой горло…

Женщина прятала глаза за стеклами темных очков. Судя по ее выпяченному подбородку и поджатым синеватым губам, она не склонна к болтовне.

Я присел на указанный особистом стул.

— Мы рады приветствовать вас в Цитадели, — бородач улыбнулся, обнажив желтые пеньки зубов, и достал портсигар. — Лорд-мэр, со свойственным ему великодушием, дает вам шанс изменить свою жизнь в полном соответствии с девизом нашего движения «Будущее зависит от тебя».

Особист закурил, с наслаждением втягивая в легкие дым.

— Как вы воспользуетесь этим шансом —это уже ваше дело, но лично я советую не упустить его. Другого не представится.

— Номер жетона? — отрывисто каркнула особистка, шелестя бумажками.

— Тридцать два.

— Ваше имя?

— Ахмат.

— Ахмат? — Глеб Пьяных сверкнул на меня глазами.

— Так точно.

— Пол?

— А что, не видно?

Бородач погрозил мне пальцем:

— Не нужно ерничать, товарищ. Не время, не место.

— Мужчина.

— Возраст?

— Полагаю, тридцать лет.

— Место пробуждения?

— Дж… джонка.

Особисты изумленно уставились на меня.

— Что еще за джонка?

— Джонка —это плавучий ресторан на Москве-реке, я пробудился в его трюме.

— Где именно это произошло?

Бородач буквально ел меня глазами.

— Точно не помню. Джонку прибило к берегу ночью.

Бородач отложил в сторону сигарету, взял со стола какой-то тюбик.

— Не желаешь? — спросил он у напарницы. Та отрицательно качнула головой.

— Обожаю космическую жратву, — особист выдавил из тюбика себе в рот что-то желтоватое.

— Состоите ли в какой-либо секте? — особистка вновь повернулась ко мне.

— Нет.

— Знаете что-нибудь о врагах Лорд-мэра?

— Ничего.

Она отложила в сторону карандаш.

— Ну что же, тридцать второй, полагаю, вы можете быть допущены к испытаниям. Ты не против? — особистка посмотрела на напарника.

Бородач развел руками.

— Я могу идти? — приподнялся я.

— Но! — засмеялся Глеб Пьяных. — Прыткий какой. А взнос?

Так вот, значит, за что погиб Снегирь! За взнос…

Я открыл рюкзак и, вынув холщовый мешочек, выменянный у Цыгана, положил на стол перед особистами.

Бородач развязал зубами бечевку, достал пакетик с белым порошком.

— Кокаин?

Надорвал пакетик, лизнул порошок.

— Весьма недурно, — по физиономии особиста разлилось блаженство. — Можете готовиться к испытаниям. И передайте своим конвоирам вот это.

Он протянул мне клочок бумаги. Выходя из комнаты, я успел мельком глянуть на клочок: на нем крупными печатными буквами было написано: «ЖИЗНЬ». Что это значит?

Конвоиры уставились на меня, как на вернувшегося с того света. Почему стрелки так боятся особистов? Мне черные плащи не показались страшными. Уж не лгун ли наш великий учитель Христо?

— Давай резолюцию, — пробасил усатый конвоир.

— Что?

— Резолюцию, говорю, давай.

Я протянул бумажку.

— «Жи —знь», — прочел он. — Ну, пошли.

Снаружи стемнело. Кое-где на сером небе заискрились звезды.