Маршрут - 21 (СИ) - Молотова Ульяна

Михаил энергично открыл дверь, войдя боком. На подносе стояли открытые, разогретые говяжьи консервы. Запах мяса и жира быстро перебил аромат чая, у Тони уже почти стекала слюна от обилия предстоящих гастрономических удовольствий.

— Извините, без гарнира, варить больно долго. Вот вам вилки, угощайтесь. Не уляпайтесь только, оно жирное всё.

На лице с жёсткой чёрной щетиной появилась грустная улыбка. Видно, сам он ничего сегодня не ел. Михаил подходил к третьему десятку, но у него уже проступала седина, а взгляд напоминал мужчину лет пятидесяти. Только сейчас это заметила Оля и не могла свести с него взгляд. Лицо его было таким простым, будто с детского рисунка, без ярких черт, страшных шрамов или ссадин. Лишь грубовато квадратное. Серовато-зелёные, тусклые глаза выдавали в нём личность, думающую и мыслящую, и, возможно, от этого потерявшую всё сокровенное, что было в жизни. Даже его широкие плечи и грозный вид чахли за ненадобностью.

— Чего не ешь? — наконец заметив пристальный взгляд, он обратился к Оле.

— А? Я ем. Откуда тушёнка?

— Как откуда, со склада, конечно. Последняя партия на моей памяти пришла в восьмидесятом. Ещё годятся, считай, что последний год и выкидывать. А пока горячие — ешь.

Со стола пропала кипа бумаг. Оля не знала, что там было, сознательно отказавшись рыться в чужих вещах и прошлом. Сейчас она начинала понимать состояние Михаила. Тоня же молча уплетала мясо за обе щёки, и съела бы она всё за пять минут, но тушёнка оказалась на удивление жёстче, чем сухпай. Хочешь или нет, а приходилось разжёвывать и лишний раз напрягаться. Она тщательно пережёвывала, запивая всё из большой эмалированной кружки с ромашкой.

Ну что за несправедливость?!

— Миша, почему ты всё это делаешь?

Кузнецов устало облокотился спиной на заваленный грязной одеждой прикроватный стул и задумался.

— Понимаешь, есть причины. Всегда есть причины что-то делать, — он смотрел в потолок, который украшала одинокая лампочка накаливания в плафоне, — Я же не хороший человек. Делал много глупостей: и убивал, и хоронил. Понимаю, как вам непривычно получать столько всего от того, кого знаешь, может, часов семь от силы. Если тебе так будет понятнее, то думай, что я искупляю вину перед народом, потому что так оно и есть.

На подносе уже стояла одна пустая консерва, что была отведена Тоне.

— Ты-то доедать будешь? — спрашивал Михаил Олю.

— Да, буду, — она зачерпнула вилкой остатки консервов и сунула в рот, почти не прожёвывая.

— Давайте всё сюда, я унесу, завтра разберёмся с остальным.

— А можно я себе оставлю? — Тоня держала кружку в руках.

— Конечно! Забирай. Только ложись скорее спать, поздно уже, — Михаил чуть приподнял уголки губ, захватил поднос и пошёл к двери, — Комната хорошо утеплена, не замёрзнете.

Тоня уже залезла под одеяло, что поспешила сделать и Оля, выключив свет.

— Посплю в штабе, спокойной ночи.

— И тебе, дядя Миша! Спокойной ночи.

Дверь закрылась, шаги стихли, генератор умолк. Только деревья качались под напором стихии.

— И всё же, он хороший, — сказала Тоня и улеглась Оле на руку.

— Может, ты и права. Давай-ка спать.

Порой угрюма ты,

Порою очень зла -

Я не в обиде на тебя,

Ведь мало знаю и могу.

Но всё изменится к утру!

Глава 2 Подарки

Солнечный свет, не без усилий преодолевая густые кроны, проникал в комнату. Близилась зима, потому утро наступало всё позднее и позднее. Оля неохотно просыпалась, первым делом осознавая, как приятно спать в чистой постели, а не заворачиваться калачиком в спальном мешке, да ещё и в угрюмом танке. Кровать притягивала к себе, вставать совершенно не хотелось. Только вот рука казалась чужой под тяжестью лежавшей на ней Тони. Не беда, милому спящему личику можно было простить многое. Небрежно протерев глаза рукой, Оля принялась будить подругу. Никакие слова не помогали и в ход пошла тяжёлая артиллерия — щекотка.

— Хи-хи… чего ты… ха-ха-ха. Ха-ха-ха! Чего ты делаешь?

— А тебя по-иному не поднимешь, вон, руку мне всю отлежала, — Оля присела на кровати, рука бессильно болталась, но Тоня вновь закрыла глаза, улёгшись на подушке.

— Так, а ну, вставай давай, у нас сегодня полно дел!

— Ай-ай, ну встаю я, встаю. Чего за нос-то снова хватать? — Тоня приподнялась и пробежалась взглядом по комнате, — Интересно, а где дядя Миша?

— Не сторожить же ему нас. Уверена, ему есть чем заняться, — Оля встала с кровати, принялась надевать на себя штаны, потуже затягивая ремень.

— Может он всё ещё в штабе? Сходим, проверим его?

— Оденься первым делом, там и решим.

Как и вчерашний вечер, утро тепло приветствовало их. Только тишина, голый асфальт и побитые здания в округе. Солнце к этому моменту возвышалось над кронами деревьев, слепило прямо в глаза. Ярко и тепло. Рассмотреть штаб поздним вечером не представлялось возможным, но сейчас перед девчонками возвышалось большое четырёхэтажное здание с облупившейся краской, выбитыми окнами, кучей проводов и большими антеннами на крыше. Сложно было представить, что там всё ещё функционирует что-то.

И вот девочки оказались напротив той самой двери на третьем этаже, а за ней ничего. На напористый стук в дверь никто не откликнулся. Обдумав ситуацию, решено было побродить по зданию. Проходясь по правому крылу на первом этаже, они услышали отчётливый храп. В комнате их встретил смердящий запах перегара и Михаил, который спал, повернувшись к спинке дивана. Тоня не сразу вспомнила этот запах и на автомате зажала нос рукой.

— А чего тут так плохо пахнет? Водкой что ли? Фу!

— Михаил, — Оля с долей, нет, не разочарования, но тоски и понимания взглянула на него.

— А-а-а, кто? Ик! А-а-а это вы, доброе у-у-утро, ик! Пить хочу… — он медленно перевалился на правый бок, чуть не упав с дивана. Подле него лежала та самая бутылка водки.

— Простите, не думал, что вы так рано проснётесь. Ик! Я ненароком взял, так давно не выпивал. Как-то само получилось. Боже, как же пить хочу, у вас ничего нет?

— Нет, нету у нас ничего. Откуда нам было знать, что ты тут будешь. Пьяным.

— Дурак я, ха-ха-ха! Ой-ой, как же голова ноет. Там же совсем немного было, а меня как выпускника… Ещё же на склад идти, и зачем я только, — Михаил замолчал и уставился на дверной косяк.

— И, встали! — он уже приподнялся с дивана, как начал падать. Оля метнулась к нему, еле успев поймать.

— Тяжёлый какой, уф-ф…

Михаил был действительно крупным и сильным мужчиной, а может всё дело в том, что Оля ничего не ела с самого утра. Кое-как устояв на ногах, она повалила его обратно на диван.

— Простите, ох, как же голова раскалывается. Так стыдно, — он держался за голову, пытаясь прийти в чувство, то и дело похлопывая себя по лицу.

— Дядя Миша, зачем напиваться-то так?

Он неуклюже встал и, тяжко перенося вес с ноги на ногу, открыл окно: — Иногда нужно совершать маленькие глупости, чтобы потом не совершать больших ошибок. А я так, голова немного болит. И! У меня есть для вас кое-что. Для начала, вот, чистите зубы, умывайтесь, — Михаил достал зубные щётки и залежалую пасту из ящика в столе.

— Ага, помним. Утром и вечером!

— Правильно, держите. У меня не убавится.

Чистые зубы, ободряющая прохлада, казалось, именно так и должно начинаться любое утро. Закончив водные процедуры, девочки вышли на улицу, где метрах в двухстах от них уже раздавался звон железок и треск падающих деревяшек. Там же кричал раздражённый Михаил.

— Да где же, чёрт подери!

Вдруг они заслышали радостный восклик.

— Нашёл! Наконец-то!

Показался старый велосипед со спущенными шинами и кривым рулём. Михаил вытаскивал его из кучи хлама в одном из складских помещений, выходящих дверьми прямо на улицу.