Бетани Гриффин - Маска красной смерти
Стражи Эйприл просматривают территорию, пока ее водитель поправляет свою собственную маску и ускоряется.
— Полагаю, я спасла твою жизнь. Снова, — наконец говорит она.
Полагаю, спасла.
Впервые я встретилась с Эйприл, стоя на кончиках пальцев на самом краю крыши Аккадиан Тауэрс. Менее двух лет назад.
Никто не приходил на крышу, но она поднялась ко мне и сказала:
— Что ты делаешь?
Я была так удивлена, что ответила честно.
— Представляю, каково это было бы — спрыгнуть отсюда.
Тогда она засмеялась. Это было типично для Эйприл, но я была в шоке от этого. Я пыталась скрывать свои суицидальные мысли ото всех, а эта девушка просто смеялась!
— Ты мне нравишься, — сказала она. — Я слышала о девушке, живущей в старых апартаментах принца. Мне нужна твоя помощь, чтобы заплести волосы.
Она сняла свою шляпу, показав мне волосы, половина которых была заплетена, половина — распущена. Ее мать слишком напилась, чтобы завершить прическу. — Не прыгай прямо сейчас, ладно?
Карета остановилась перед клубом. Эйприл начинает причитать из-за царапины на сусальном золоте, прежде чем направиться к немаркированной двери.
В мертвой тишине исследовательской комнаты я вздрагиваю, поймав собственное изображение. Я тиха как мышь, не из числа девушек, которые принадлежат подобным местам.
— Я не планировала приходить сюда сегодня, — бормочу я.
— Тем не менее, ты здесь, — говорит он. Невозможно определить, радуется он или злится из-за моего прихода. Но не осуждает. Вообще никаких эмоций.
Потом его рука придерживает мою талию, помогая мне встать. Я хотела бы остаться и поговорить с ним, но он уже отвернулся, чтобы принять другого члена клуба. Не имеет значения. Не имеет значения, как я хочу с ним поговорить, я боюсь, что мне вообще нечего ему сказать.
Эйприл замечает, как я смотрю на него.
— Как плохо, что ты приняла целибат, — говорит она, когда я покидаю комнату исследований.
— Это не целибат.
Это больше, чем клятва. Это способ, которым я обязана прожить свою жизнь. У меня нет выбора.
— Как плохо, — повторяет она, притопывая ногой, обутой в дорогую туфельку.
Мы проходим весь первый этаж, прочесывая каждую комнату. Эйприл останавливается, чтобы взять себе выпить, а затем мы идем через несколько комнат обратно, просматривая все углы и даже лестничные пролеты. Я ищу светлые волосы. Эйприл настолько блондинка, что затмит летний лимонный сок. Потому я думаю, что ее брат должен быть похож именно на нее.
— Это в привычке Элиота. Возможно, он нашел более важное место, где ему нужно быть, — подруга ставит один напиток и уже высматривает другой. Ее щеки ярко-розовые.
— Хочешь, посмотрим на других этажах?
— Где, думаешь, он может быть?
— Верхний этаж, возможно. Его больше привлекают книги, чем женщины. Он — позор семьи, — Эйприл позорит слово позор. — Причина, по которой он с нами не живет — призвание. Он поэт, живет в мансарде вместе с другими художниками и поэтами. Они не носят маски. И говорят, что умереть молодым — правильно, ведь они описывают состояние человека и то, что происходит с нами. Он пишет день и ночь и принимает наркотики в попытках постичь нечто большее.
Эйприл закатывает глаза.
Почему она так ненавидит поэзию? Внезапно я начинаю нервничать при мысли о встрече с ее братом, так как ничто не может очаровать меня больше, чем то, что она только что сказала.
— Он сказал, что может быть здесь?
— Он должен тебе понравиться, — она мгновение смотрит на меня. — И, я подозреваю, ты ему тоже понравишься. Но тебе нужны накладные ресницы, — она толкает меня на место для влюбленных позади себя и запускает руку в сумку. — Вот, — несколько мазков блеска на мои щеки. Я думала, что блеск будет жестким, но он пенящийся. Это то, что наши ученые создают, пока Матушка Природа пытается убить нас всех. Затем Эйприл открывает мою сумку и начинает искать накладные ресницы. Я удивлена тем, как уверенно движутся там ее руки.
— Теперь ты, миленькая. Даже Элиот заметит... — она перестает говорить и внезапно роняет мою сумку, разбивая красный блеск для губ и бутылку парфюма.
Двое мужчин останавливаются в дверях комнаты. Внутри у меня холодеет. Они принадлежали к членами клуба еще до чумы, и нам советовали избегать их.
Но Эйприл заметила не их. Она смотрит через всю комнату на молодого мужчину, наклонившегося к бару. Я знаю точно, что это не ее брат, так как в ее взгляде слишком много флирта. Он идет к нам, и Эйприл поднимается.
Даже не предлагает мне помочь собрать содержимое сумочки. Сделать это ей и в голову не пришло бы.
Подруга улыбается, глядя на него из-под полуопущенных ресниц. Я успеваю увидеть, как пожилой джентльмен проходит мимо.
И затем молодой мужчина остановился прямо около нас. Эйприл предлагает ему свою руку, прежде чем бросает мне через плечо слова:
— Мы здесь. Элиоту не на что жаловаться. Если захочет — найдет нас. А сейчас надо повеселиться.
Возможно, она права. Вот почему мы приходим сюда. Забыть. Повеселиться.
Я смотрю, как она улыбается, откидывая волосы назад. Если бы наш мир не взорвался, она была бы уже замужем, возможно, и женой, и матерью. А вместо этого она все ночи напролет гуляет без сопровождающего. Моя мать не одобряет ее поведение, но не может обуздать дикости Эйприл.
И мама не станет удерживать меня от общения с ней, потому что в ее семье есть связи. Эйприл утверждает, что ее дядя, принц — сумасшедший. Он живет за городом в средневековом замке, который сюда перевез из Шотландии — камень за камнем — прямо перед грянувшей чумой. Он контролирует все, включая войска. Мы делаем то, что он говорит. И я не могу с уверенностью сказать, как так получилось.
Отец Эйприл раньше был мэром, но он умер, и теперь они с матерью живут одни в пентхаусе А, Аккадиан Тауэр. Ее мать целый день напролёт пьет бренди, а Эйприл целуется с незнакомцами в районе Разврата. Ее новый парень протягивает ей высокий стакан, а другой предлагает мне. Я беру его, но не пью. Что-то в нем привлекает мое внимание. Вообще-то не в нем, а в том, что Эйприл все-таки начинает его целовать.
Я никогда не целовалась. Я дала клятву не делать того, что бы не стал делать Финн. И обычно меня это не беспокоит. Эйприл говорила, что причиной тому мое незнание того, от чего отказываюсь, но страсть кажется мне такой грязной.
Веки Эйприл фиолетовые. А у него синие, словно синяки. Они целуются очень тесно, прижавшись, друг к другу, словно эта связь что-то значит.
Я ставлю стакан на край стола и иду по клубу. Беспокойно.
Я вижу Эйприл, развалившуюся на бархатном кресле. Кто-то с помощью ножниц укоротил ее юбку еще на несколько сантиметров, в любом случае, она короче, чем была, когда мы выходили из дома. И этим ансамблем она окончательно перешагнула грань распущенности.
Возможно, это не имеет значения. Она сделала себя удивительно искусственной, и это нормально — не носить почти ничего — так как и мы больше не настоящие люди.
Лед уже растаял в моем забытом на краю стола стакане. Я поднимаю его, пока Эйприл не разглядела меня, быстро опустошаю и поднимаюсь вверх по лестнице на этаж, зарезервированный под шумные карточные игры. Но я не в настроении быть окруженной чужим счастьем. В попытке сбежать, я ныряю в тихую комнату. Когда мои глаза приспосабливаются к смене освещения, я ухитряюсь рассмотреть двух мужчин за столом, играющих в шахматы при свечах. Они не заперты во влажном подвале, тем не менее, моя грудь сжимается.
— Хочешь сыграть? — спрашивает один. Его светлые волосы отбрасывают причудливые блики в свете свечей.
— Нет, нет, я не сильна в стратегии... — и только затем я понимаю, кто он.
Глава 4
Холодный воздух дует мне в лицо. Он ощущается более живым, чем тот, к которому я привыкла. Дрожа, я лежу в чужой кровати.
Холодно. Значит, почему-то я на улице. Но как кровать оказалась на улице? Я глубже закутываюсь в одеяла. Человек рядом со мной двигается. Остро ощущаю чье-то присутствие. Я поймана, закутана в одеяла, в незнакомой кровати и не могу открыть глаза.
Прижимаю руку к лицу. Мои глаза склеены. Это случалось и раньше — плохая смесь макияжа и клея для ресниц. Эйприл давала мне немного средства для снятия макияжа, но я знала, что сейчас не дома, потому что пентхаусы в Башнях Аккадиан никогда не были так неуютно холодны.
Моя маска сдвинута.
И кто-то сбоку прижался ко мне. Ближе, чем бывали остальные люди с тех пор, как мы с Финном выросли. Нахождение рядом с кем-то заставляло меня чувствовать себя потерянной. Я отпрянула, а потом вздрогнула, когда мой друг по постели перебросил через меня руку. Боль от того, что я разлепила веки была сильная, но мгновенная.
