Вадим Панов - Седьмой круг Зандра

— Но не успели, — уточнил Жмых.

— Ага. — Агроном взялся за рацию. — Зяма, высади Дорохова и марш стрелять Садовников! Химики! Готовьтесь заправлять танки! Первым пойдет Борода.

— Хочешь очистить всю долину?

— Мы обязаны очистить всю долину, — жёстко ответил Андрюха. — Здесь богатый водяной слой, и мы не имеем права отдавать его Садовникам.

— Я слышал, Бог проклял Зандр.

— За что?

— За то, что Зандр — не Земля.

Сначала ответом стала тишина, необходимая для обдумывания услышанного, затем — слова:

— Это заблуждение, сын мой. Зандр — это Земля сегодня, он не взялся из ниоткуда и не был сотворён специально. Он плоть от плоти того, что было вчера. Он результат того, что было вчера.

— Бог не создавал Зандр, это дело рук людей. Мы испортили то, что было создано Богом. Мы создали проклятую Землю.

— Дано ли тебе знать замысел Божий, сын мой?

— Когда я был маленьким, я любил строить песочные крепости. И мне очень не нравилось, если кто-нибудь ломал их. Или перестраивал по-своему.

— Теперь ты сравниваешь себя с Господом?

— Я пытаюсь объяснить мотивы…

— Ты приписал Ему действие, а теперь пытаешься найти мотив? Мотив к тому, что ты придумал? Тебе не кажется, что некая самонадеянность…

— Чёрт! — Карлос вскочил и быстро прошёлся — почти пробежался! — по маленькой и низенькой комнате. Из конца в конец три раза. — Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Ему не хватало слов, потому что привычные, которыми он уже всё для себя определил, подверглись насмешливому сомнению, доказательства оказались несостоятельными, требовалось что-то новое, а для нового нужны слова.

Которые пока не находились.

— Зачем ты меня мучаешь, старик? Ведь ты прекрасно всё понимаешь и, наверное, в душе соглашаешься со мной. Бог дал нам прекрасный мир, а мы превратили его в ад, и потому он проклял Зандр. И проклял нас.

— Послушай себя, сын мой, послушай и устрашись.

— Ты хотел сказать: устыдись? — Карлос остановился и вздохнул. Его широкие плечи опустились устало, словно после тяжкого труда. — Я должен устыдиться своей слабости? Своего неверия?

— Я сказал именно то, что хотел: ты должен устрашиться слов своих, Флегетон. Говоря о проклятии, ты пытаешься переложить на Бога грехи людей, пытаешься сказать, хоть и не понимая того, что Зандр сам, и всё в нём творимое, есть воля Божья. Ты хочешь сказать, что все ужасы Зандра происходят от проклятия, а не потому что люди это делают. Сами.

— Я знаю, на что способны люди, — глухо сказал Карлос. — Насмотрелся.

— И далеко не все они верят в того Бога, к которому обращаешься ты.

— Не все.

На некоторое время в комнате установилась тишина, не тяжёлая и не гнетущая — просто тишина, в которой люди думали. И нарушил её Карлос:

— Раньше мир был добрее, — произнёс он, словно подводя итог их разговору.

Но Матвей не согласился:

— Зандр создали те люди, что были раньше, — с грустью произнёс он, разрушая вывод, который Флегетон считал аксиомой. — Зандр получился из мира, который, как ты говоришь, был добрее. Добрые люди сотворили нынешний мир, сын мой.

— То есть ты тоже веришь в проклятие? — насторожился Карлос. — Только считаешь, что оно настигло нас намного раньше?

— Не считаю, — качнул головой Матвей. — Я лишь указываю тебе на ошибку в умозаключениях. Я напоминаю, что Зандр стал порождением мира, о котором ты тоскуешь.

— Не мира, а людей. Мир пострадал.

— Людям тоже досталось.

— Доведись все переиграть, никто бы не совершил такую ошибку.

— Об этом ты можешь только гадать.

— Ты не веришь в людей?

— Верю. — Матвей грустно улыбнулся. — Верю, что страшное испытание сделает их другими.

— Страшными?

Старик с печалью посмотрел на горячего собеседника, потеребил верёвочку, что опоясывала грубую черную рясу, и вздохнул:

— А вот ты в людей не веришь.

— Я знаю, на что они способны.

— Ты об этом говорил.

— И ты не убедил меня насчёт проклятия. — Флегетон уселся на колченогий стул и колюче посмотрел на Матвея. Флегетон наконец-то подготовил новые аргументы и был уверен, что сможет доказать свою точку зрения: — Бог проклял нас после Времени Света. За то, что оно было — Время Света. Люди его устроили и за это прокляты. И теперь они на наших глазах становятся зверьми.

— Все? — кротко поинтересовался монах.

— Нет, — после короткой паузы ответил Карлос.

— Кого же не коснулось проклятие?

— Мы оба знаем, что в Зандре встречаются сущие праведники.

— Они есть, — подтвердил Матвей. — Только они не праведники, а обычные, по меркам прошлого, люди: добрые, участливые, сострадательные.

— Проклятия не существует?

— Я думаю, нет нужды сваливать свои ошибки и преступления на Бога. Так мы замыкаем круг лжи и обрекаем себя на постоянное повторение зла. Нужно набраться храбрости и признать, что всё вокруг — творение рук человеческих. А если не признаем — будет хуже.

— Что может быть хуже Зандра? — усмехнулся Флегетон.

— Много чего, — пожал плечами Матвей. — Представь Зандр, в котором победили соборники. Или Зандр, в котором все поверили в проклятие. Или…

— Я понял, — перебил монаха Карлос. И извиняющимся тоном закончил: — Ты прав: есть кое-что похуже того Зандра, который мы знаем…

Зандр зол.

Зандр зол и подл, и иногда кажется, что он действительно проклят. Но даже в нём, безжизненном и беспощадном, оставались места, которые называли святыми. Или считали святыми. Или необычными. Или удивительными.

Даже в Зандре были места, которые признавали самые конченые падлы — признавали особенными и старались не трогать. А поскольку падлы не могли не грабить, не насиловать и не убивать, то эти места они обходили стороной.

Часовня Трех Мёртвых Святых.

Крест Большой Головы.

Два Колокола.

И ещё одно — Церковь-На-Огне: полуразрушенное здание, чудом уцелевшее во время извержения возникшего неподалеку вулкана Пионер. Потоки лавы прошли тогда справа и слева от побитого землетрясением храма, проложили себе русло в обход и никогда из него не выходили, а извержений со Времени Света было целых три. Не выходили, словно подземный огонь проникся уважением к белому храму с погибшей колокольней. Будто не посмел тронуть освящённое здание, у которого остался один-единственный купол с гордым крестом.

Или же не смог тронуть.

Лава не разрушила церковь, не приблизилась к ней, но и люди старались держаться подальше, напуганные соседством с непредсказуемым вулканом, и некоторое время здание оставалось пустым, подвластное ветрам Зандра и злым слезам его химических дождей. По всему выходило, что церковь должна была сгинуть в забвении новой и страшной Земли, но не случилось — на неё набрёл Матвей Дурак: седой, одинокий, с неизвестным прошлым старик, назвавшийся странствующим монахом. И сказавший, что дом Божий, устоявший во время катастрофы, отмечен особо и должен быть возрожден. И поселился при храме один.

Вот тогда-то, кстати, старик и обрёл свою кличку, а до того просто звался Матвеем.

Он жил в подвале, а кормился с малюсеньких посадок, которые помогли обустроить сердобольные соседи. Ни о чём не просил. Никого не звал. Никому не отказывал в утешении и разговоре.

Его считали сумасшедшим.

К нему приезжали из самых отдалённых областей. За разговором, за утешением, за тем, чтобы просто посмотреть на человека, продолжающего верить. После Времени Света. Пережившего ужасающее становление Зандра. Видевшего всё, что творят люди.

И потому к Матвею пришел Карлос, когда стало совсем невмоготу, и всё, что раньше было просто, доступно и совершенно понятно, потребовало переосмысления. Когда получилось так, что жизнь стала другой и он сам стал другим.

— Но допустим… Допустим хотя бы на секунду, что ты прав, Флегетон, допустим, Бог проклял людей. Что теперь? Какое будущее ты видишь? Только тьму?

— Выжить в Зандре трудно…

— И иногда кажется, что быть зверем — проще, — кивнул Матвей. — Сытнее. Безопаснее. Стаи сильны, легко находят пищу, отнимая её у тех, кто слабее.

— Если все станут зверьми, мы не выживем, — негромко произнес Карлос. Он понял, к чему ведёт старик, и улыбнулся — в душе, — сохранив серьёзный тон. — Звери не способны построить общество, звери ищут выгоду, а общество основывается на поддержке и уважении.

— Какой же выход, сын мой?

— В нас много зла, но нужно стараться… стремиться к добру. — Прозвучало немного пафосно, довольно размыто, поэтому Флегетон попробовал конкретизировать: — Хотя бы для своих, но к добру. Пусть люди учатся поддерживать, а не пожирать друг друга, хотя бы в одном поселении. Потом они научатся делать добро чужакам. А потом…