Дорогой Солнца (СИ) - Котов Сергей
— Ну не то, чтобы поликлиника… один врач и один фельдшер.
— Педиатр?
— Нет, к сожалению. Но она толковая, поможет.
— Всё в порядке будет, — вздохнула женщина, — мы вообще часто простужаемся зимой… такое было уже.
— Конечно, — ободряюще улыбнулся я.
— В поезде куда страшнее было… когда непонятно, что вообще происходит.
— Долго стояли?
— Четыре дня… в трёх старых вагонах были титаны, все туда перебрались. Кто-то в коридорах спал, но это лучше, чем на холоде. В лес за ветками ходили, чтобы титаны топить, более-менее тепло было… поначалу спасателей ждали, потом стало понятно, что надо самим выбираться… голод не тётка. Хорошо хоть детишек мало — поезд-то рабочий, не на отдых народ ехал, вестимо… одни мы, дураки, попёрлись… — она глубоко вздохнула и всхлипнула.
— Почему же дураки-то? — спросил я. — Вы откуда сами-то будете?
— Челябинск, — ответила она.
— Тогда считайте, что вы спасли своим решением жизнь. Себе и своему ребёнку. Если бы остались в лучшем случае сидеть вам под землёй среди радиоактивного заражения, — сказал я.
— Значит, это правда, да? — выдохнула женщина.
— Про ядерную войну? Правда, — кивнул я. — Только свезло вам. Нас встретили. Теперь всё в порядке будет.
Бросив короткий взгляд направо, я заметил, что в уголках её глаз блеснули слёзы.
— Меня, кстати, Люда зовут, — сказала женщина. — А это — Макс. — Она погладила ребёнка.
— Приятно. Я Дима.
— Взаимно, Дима. Взаимно…
Доехали благополучно. Возле санчасти нас встречал Семён. Детишек разместили в свободных палатах. Люда с Максом сразу отправились на приём к Ольге.
Мне же пришлось метнуться в столовую, чтобы нагрузиться едой на пятнадцать ребятишек и вернуться обратно.
Пока мы кормили малышей и распределяли свободные койки, Оля успела осмотреть малыша, назначить лечение и выдать маме лекарства с указанием режима их приёма.
Мы встретились в коридоре возле смотровой.
— Как он? — спросил я до того, как поехать на совещание к директору.
— Максим? Ничего страшного. Лёгкие чистые. Трахеит на фоне ОРВИ, — ответила она. — Вовремя привезли, если бы дольше пробыл на морозе — скорее всего, были бы осложнения. Вплоть до воспаления лёгких.
— Хорошо, — кивнул я, — это очень хорошо… а этот… супостат?
Оля заметно дёрнулась, будто её толкнули. Потом посмотрела на меня со странной смесью сожаления и удовлетворения.
— Если ты про лётчика, которого вы пытали, то он сбежал, — ответила она.
— Как… сбежал? — растерялся я.
— Вот так. Сломал замок в палате и сбежал. Вещи свои забрал из гардероба. И кое-что из еды прихватил. Директору я уже рассказала.
«Идиот! — мысленно костерил я себя, — осёл безмозглый! Почему вооружённую охрану не оставил? Решил, что этот хмырь зимы испугается⁈»
— Я детей забирала, — сказала Оля с вызовом. — И, по правде говоря, не могу его винить за побег. А я его сторожить не подписывалась.
— Ясно, — кивнул я, продолжая ругать себя и пытаясь сообразить, как организовать поиски с нашими ограниченными ресурсами.
— Ну ясно, значит, ясно, — она скрестила руки на груди.
— Куда ушёл? Следы остались? — спросил я.
— Почём знаю? — она пожала плечами, — вроде не видела…
— Камеры не смотрели?
— Камеры? — она округлила глаза.
— Да, записи, — кивнул я. — Тут же электричество не отключалось. Пойду, поищу Семёна, надо посмотреть…
Оля посмотрела под потолок. В коридоре камеры было две — на противоположных концах. А ещё они были в палатах и в гардеробной. Я их сразу приметил, но тогда это значения не имело: обычное дело для медицинских учреждений. Тем более оснащённых по всем правилам. Камер не было только в смотровых и процедурных — там, где мы проводили допрос.
— Думаешь, они работают? — с сомнением спросила Оля.
— Вот и выясним, — кивнул я.
Семён нашёлся на втором этаже, возле аптечного склада. Осматривал шкафы, сверяясь с бумажными списками в руках.
— Слушай, где здесь операторская или комната охраны? — спросил я.
— В смысле? — тот недоумённо захлопал глазами.
— Записи с камер. Мониторы где? И диски?
— А-а-а, это! Да, будка справа от гардеробной!
— Они работают? — уточнил я.
— Ну айтишники в прошлом месяце что-то копали. Говорили, что вроде да. Только охранника у нас не было — поэтому принимать некому было. Я так, проверил для проформы… но я не спец же.
— Ясно. Пошли смотреть.
Камеры работали исправно. Система имела резерв записи в целую неделю, после чего старые файлы уничтожались, а на их место писались новые.
Разобравшись с управлением, я нашёл нужную камеру в палате и в коридоре.
— Дим… — вдруг сдавленно произнесла Оля.
Я отвлёкся от записей и посмотрел на неё. Она вдруг спала с лица и резко побледнела.
— Да? — спросил я.
— Не надо.
— Что — не надо? — спросил я.
— Это я его выпустила. А он потом замок повредил… по моей просьбе.
Я посмотрел на Семёна. Тот, кажется, очень жалел, что не имеет возможности раствориться в воздухе.
— Семён, выйди отсюда, пожалуйста, — попросил я спокойно. — Если что ты ничего не слышал. Это ясно?
Фельдшер быстро кивнул и с невероятной прытью для его комплекции исчез из помещения.
— Зачем? — спросил я.
Оля молчала.
Тогда я включил перемотку камеры в номере.
— Дим… не надо, — снова попросила она.
— Мне надо посмотреть, куда он ушёл, — возразил я.
— Это удобнее снаружи посмотреть, разве нет?
Я остановил запись. Отвернулся от монитора и посмотрел в её глаза, в которых стояли слёзы.
Глава 27
У меня есть хорошая привычка: я не терплю недосказанность. Когда есть возможность в чём-либо убедиться лично — не верю на слово. Не принимаю свои догадки. Стараюсь проверять всё по максимуму.
Эта привычка не раз спасала мне жизнь.
И в этот раз, несмотря на умоляющий взгляд Ольги и её плотно сжатые губы, я продолжал мотать запись.
Если бы вдруг стало понятно, что они стали близки — Ольга и вражеский лётчик — я бы остановился на этом моменте, зафиксировав сам факт, и уже исходя из этого принимал бы дальнейшие решения.
Но ничего подобного в палате не происходило.
Сначала они довольно долго говорили. Оля всё это время стояла рядом с его койкой, скрестив руки на груди. Он же сидел, свесив ноги и активно жестикулируя. Постепенно Оля опустила руки и тоже начала отвечать, используя жесты.
Жаль, что камера не была оборудована микрофоном, иначе всё было бы проще.
В конце разговора она кивнула и вышла из помещения. Лётчик же, улыбаясь, лёг на спину и заложил руки за затылок. Так он и пролежал, пока Ольга не вернулась с подносом, на котором были разложены предметы для инъекций.
Лётчик сел на кровати и, снова улыбаясь, охотно подставил свою руку. Ольга улыбнулась ему в ответ и ввела что-то с помощью шприца. После этого снова вышла.
Я промотал ещё где-то полчаса записи. Ольга снова вернулась, неся с собой тёплую одежду: где-то добытый ватник со штанами, которые использовали вахтовики, валенки и термосумку. В коридоре она оставила пару широких лыж.
Лётчик просиял, начал кивать головой, очевидно, благодаря её.
Перед тем, как они вышли из палаты, Ольга указала на замок и что-то сказала. Лётчик вернулся в палату, взял полотенце, сложил его в несколько слоёв, приложил к двери на уровне замка. Потом огляделся и несколько раз сильно ударил. Сняв полотенце, он осмотрел повреждения и, удовлетворённо кивнув, что-то сказал Ольге. Та тоже кивнула и улыбнулась в ответ.
С помощью записей с наружных камер наблюдения я увидел, как лётчик уходит из посёлка — на север, в противоположную от железной дороги сторону.
Наблюдая за моими манипуляциями, Ольга молчала.
У меня же ушло несколько минут на то, чтобы понять, чему именно я стал свидетелем. И только поняв это я заговорил.
