Олег Шовкуненко - Оружейник-2. Азартные игры со смертью [СИ]
В этом месте рассказа я вдруг понял почему, пережив огненный катаклизм, Серебрянцев не ушел из города, не перебрался хотя бы в ту же самую Ильичевку. Он просто не смог все это бросить. Даниил Ипатич вдруг стал единовластным владельцем четырех корпусов до отказа набитых самым современным оборудованием. Все, к чему раньше его даже близко не подпускали, теперь оказалось доступным. В гениальной голове этого человека тут же всплыли все его старые гипотезы, теории и фантастические проекты, которые он так и не реализовал. И Серебрянцев решил: пусть все рушится, пусть весь мир летит в тартарары, пусть ему тоже суждено умереть, но напоследок он все же осуществит то, о чем мечтал всю свою жизнь, он откроет тайну мироздания. Цирк-зоопарк, тут мои губы дрогнули в едва различимой ухмылке, ни много ни мало, а тайну мироздания!
Конечно же, прежде всего ученый нуждался в энергии, в большом количестве энергии. Ипатич решил эту проблему очень незатейливо. Он просто построил собственный атомный реактор. Ядерный костер горел на заднем дворе института в железобетонной яме, заваленной плитами теплообменников и термоэмиссионных генераторов личной конструкции Серебрянцева.
Узнав об этом, мы все, не сговариваясь, покосились в сторону отдельно стоящего склада и примыкающих к нему хозяйственных построек. Старик заметил эти взгляды и улыбнулся, демонстрируя нам два ряда желтоватых, но на удивление целых зубов.
— Не волнуйтесь, товарищи, источник полностью безопасен, если не разбирать, конечно.
— Он что, одноразовый? — смекнул Блюмер.
— Вот именно, — кивнул Серебрянцев. — Как батарейка. Выгорит, придется новый по соседству строить. — Тут старик невесело вздохнул: — Это если придется.
— Вы, Даниил Ипатиевич, уже тоже заметили? — авиаконструктор сразу же среагировал на это его «если придется».
— Что именно?
— Изменения в атмосфере, — Сергей поднял глаза к небу.
— Разве ж только в атмосфере? — старик сокрушенно покачал головой.
После этих слов наступила звенящая тишина, только костер потрескивал. Мы все поняли, что Серебрянцев знает что-то, и это что-то куда более неприятное, чем изменения в газовой смеси, которую мы сейчас вдыхали. Так оно и было. Старик обвел нас внимательным взглядом, после чего поинтересовался:
— Ну как, товарищи, поели уже?
Я сразу понял, что такое вступление может иметь только лишь одно продолжение, а именно рассказ о чем-то таком, от чего сразу же пропадает аппетит. Но я ошибся. В ответ на наши кивки младший научный сотрудник поднялся на ноги и предложил:
— Пойдемте, покажу мое детище.
Когда мы спускались по лестнице, Леший поинтересовался:
— Вы свои исследования давно начали? Еще небось во время войны?
Зная профессию моего приятеля, я слегка напрягся. Не хватало еще, чтобы именно сейчас у Загребельного взыграло чувство долга, и он начал выяснять законность действий товарища… тьфу ты черт, заразил… господина Серебрянцева. Присвоение государственной собственности, так сказать, причем в особо крупных размерах. Слава богу, эта глупость пришла в голову лишь мне одному. Загребельный имел в виду нечто совсем иное:
— Ханхи вас не беспокоили? — продолжил Андрюха. — Могли ведь и засечь вашу, фигурально выражаясь, термоядерную деятельность.
— Раза три-четыре видел их летательные аппараты, — припомнил старик. — Один даже прошел довольно близко, да только тем все и ограничилось.
— Повезло, — встрял я в разговор. — А то вполне могли вкатить из чего-нибудь плазменного. Они ведь в Троицке за институтами гонялись?
— Ошибаетесь, — Ипатич галантно поддержал Лизу, когда та споткнулась об арматурину, торчавшую из битой ступеньки. — Наш институт не тронули, спектроскопию тоже, да и вон ускоритель стоит, целехонький.
— За что же тогда город? — удивился я.
— А город это наша вина, — припоминая прошлое, старик весь сник. — Я же говорил, военные заказы институту Курчатова передали. Пушку они там какую-то строили, то ли мезонную, то ли аннигиляционную, слухи разные ходили. Ясно только, что эта установка должна была пробить защитные поля ханхов. Как там у них дела продвигались не знаю, полностью была готова установка или частично. Факт только, что когда над Троицком завис инопланетный корабль, Курчатовцам приказали ее применить.
— Сбили? — мрачно поинтересовался Загребельный.
— Кого? — не понял Серебрянцев.
— Корабль, говорю, сбили?
— Скорее всего, нет, — Даниил Ипатич пожал плечами. — Не видел я обломков. Да и боя как такового тоже не видел. Вовремя в бомбоубежище спустился. А когда вибрация от стен пошла, тут и стало понятно, дела там наверху невеселые. Включил я тогда наш старенький дизелёк, начал очистку воздуха, да так и просидел под землей целую неделю. Подойду к наружной двери, проверю, попробую и снова возвращусь назад. Сажусь ждать.
— А что дверь сильно нагрелась? — полюбопытствовал Леший. — Не похоже чтобы вблизи вашего института уж очень полыхало. Вон, вы даже говорили, что и аппаратура кое-какая уцелела.
— Ошибаетесь, молодой человек, — старик притормозил и в упор поглядел на Андрюху. — В том то и дело что дверь была холодная, ледяная, я бы сказал.
По превратившемуся в шепот голосу ученого, по тому как он весь съежился и задрожал, я понял, что те дни стали самыми жуткими моментами в его жизни. И, скорее всего, Ипатич нам далеко не все рассказал. Полагаю, кроме лютого холода было что-то еще… гораздо более страшное.
— Ничего не понимаю, — удивленный возглас подполковника ФСБ прервал мои мысли. — Поему холод? В городе ведь все горело?
— Это кто вам сказал? — старик встрепенулся.
— Однажды повстречался мне один свидетель… — я пришел на помощь приятелю. — Местный он, из Ильичевки. Рассказывал, что Троицк был покрыт куполом плотного и яркого огня, будто сам воздух горел.
— Любопытно, — кивнул Серебрянцев. — А что он еще говорил?
— Да вроде бы все… — я пожал плечами. — Через несколько дней огонь исчез, и город предстал таким, каким мы его видим сейчас.
— Не думаю, что это можно назвать огнем, — Даниил Ипатиевич говорил то ли для нас, то ли просто рассуждал вслух.
— А что же? — Блюмер нахально протиснулся поближе к пожилому ученому.
— Свечение ионных потоков. Портал.
— Что?! — эхо от моего возгласа отправилось гулять по пустынным лабораториям.
— Город побывал где-то… — пояснил старик. — В каком-то другом мире. Я в этом полностью уверен.
От слов Серебрянцева по спине поползли мурашки. Сразу вспомнилась давешняя прогулка по кажущимся нереальными, рожденными в кошмарном сне улицам. Черный город посреди черной пустыни. Если он стал таким за несколько дней, проведенных в чужом мире, то как же тогда должен выглядеть сам этот мир? Наверное, ад… настоящий ад, место, в котором гнездится весь ужас вселенной, где обитают невиданные монстры.
Сознание сразу зацепилось за слово «монстры» и выдало их портрет. Трехметровые грязно-зеленые шестилапые ящеры. Передняя часть их омерзительного чешуйчатого туловища поднято вверх как у кобры. Оно высоко вздымает над землей две тонкие, словно змеи, хватательные конечности и маленькую голову, которая, казалось, состоит только лишь из чудовищной кровожадной пасти и двух огромных желтых фасеточных глаз. Кентавры! Именно кентавры приходят к нам из параллельного мира. Может даже именно из того, в котором побывал Троицк. Интересно, знает ли что-нибудь об этом Серебрянцев?
Спросить я не успел. Мы уже спустились на первый этаж и оказались в широком коридоре, ведущем в соседний корпус. Здесь, как и везде, пол был устлан ковром из битого стекла вперемешку с кусками штукатурки. Около стен валялись обрывки почерневшей минеральной ваты и покореженные оконные профиля. Однако я отметил это лишь краем глаза. Все мое внимание было сосредоточено на кое-чем ином. На одной из стен, прямо поверх трещин и выбоин черной краской было написано: «Отыщи Джулию». Увидев эту надпись, я остановился. Что-то в ней было. Она чем-то меня затронула. Нет, не сам смысл. С Джулией я знаком не был и искать ее конечно же не собирался. А вот большие печатные буквы… стиль, в котором они были написаны… Где-то я уже видел этот небрежный размашистый почерк.
— Понятия не имею откуда она взялась, — Даниил Ипатиевич заметил мой интерес к настенной росписи. — Давно уже здесь. Наверное кто-то из прохожих написал.
— И много здесь прохожих? — поинтересовался Леший.
Старик поскреб затылок:
— Да, пожалуй, за последние полгода вы первые будете.
— Оживленное местечко, ничего не скажешь! — присвистнул Клюев.
— Согласен, — Ипатич смущенно улыбнулся. — Только другого у меня все равно нет. Это и дом, и работа, и вся моя жизнь.
Будто стараясь поскорее подтвердить это, ученый принялся нас поторапливать:
