Колесо года (СИ) - Пронина Екатерина
Выпрямившись, Пашка увидел, что стоит на небольшой насыпи. А по другую её сторону, в овраге, едва присыпанные снегом, будто сахарной пудрой, лежали разрубленные тела.
Туши животных и трупы людей. Их было много, как на мясном прилавке. Какие-то уже были разделаны, другие лежали целиком. Розовые рёбра, подёрнутые жиром. Свиные ноги и рядом — человеческие стопы. Красное сердце, которое, казалось, ещё сокращалось. Между двух веточек была растянута кожа, такая тонкая, что сквозь неё просвечивало солнце. А в центре оврага, воздев руки ладонями вверх, как индийский йог, сидела женщина, целиком сложенная из кусков мяса. У неё не было ног — вместо них по серому весеннему снегу змеился длинный хвост, составленный из рёбер. Лицо было красным и голым без кожи. Грудь не вздымалась — сложенная из кусков тел Медуза Горгона не ожила.
Пашку затошнило от ужаса и отвращения, крик застрял в глотке. Он опустил глаза и тут наткнулся взглядом на торс. Загорелая спина с родинкой под лопаткой, изгиб талии, впадинки на пояснице. Одна рука обрублена по локоть, на другой не хватает только кисти. Аккуратный спил изящной шеи…
— Это просто манекены, — раздался вдруг рядом спокойный голос.
Пашка резко сморгнул слёзы. На корне языка ещё было кисло от едва сдержанной тошноты. Но у ног действительно лежал манекен. Вернее, только его торс: пластиковый, светло-розовый, с трещинкой на боку. Он был немного помят и присыпан снегом, но испугать не мог ничем.
Протерев глаза, Пашка медленно обвёл овраг взглядом. Он хотел убедиться, что ему не показалось, и одновременно боялся этого. Но перед ним действительно лежали манекены.
Никакой мёртвой женщины-змеи, просто сложенные грудой пластиковые болванчики, на которых магазины выставляют одежду. С ветки свисает целлофановый пакет, а не освежеванная кожа. В снегу лежит выпотрошенный красный кошелёк, который издалека можно принять за сердце.
— Один супермаркет устроил тут свалку, — продолжил тот же ровный голос. — Свозят весь свой мусор, чтобы не платить за уничтожение. В основном манекены. Жутковатое место получилось, да?
Всё ещё дрожа, Пашка усилием воли заставил себя обернуться и встретился взглядом с незнакомыми серыми глазами. Перед ним стоял мужчина средних лет в простой камуфляжной куртке с капюшоном — подходящая одежда для прогулки. Сильная бульдожья челюсть, как у Щелкунчика, казалось, могла бы колоть орехи. На переносице белел маленький шрам. Обычный мужик, таких десятками можно встретить в метро или в очереди у магазина. Он протянул широкую красную кисть с наколками на костяшках.
— Влад, — представился дядька.
Пашка какое-то время пристально смотрел на него, не решаясь протянуть ладонь в ответ. И вдруг вздохнул с облегчением, заметив поводок, намотанный на кулак другой руки. Собачник! Вот почему он гуляет в посадках ранним утром! Тревога сразу разжала когти. И пёс обнаружился тут же. Славная такая дворняга с длинными ушами и дурашливой мордой сидела у ног хозяина, вывалив розовый язык.
Облегчённо выдохнув, Пашка пожал руку и назвался в ответ.
— А это Арчик, — сказал он, немного стесняясь. — Как вашего зовут?
— Жук. Жучок. Думали, девочку берём, Жучку, — Влад усмехнулся.
У Пашки против воли расползлась по щекам улыбка. У них тоже жил Жучок когда-то. Папа принёс за пазухой пальто с птичьего рынка лопоухого щенка с умными глазами. Паше тогда было семь, Леночке — четырнадцать. Продавец тоже сказал, что девочка, Жучка.
Пашка наклонился, чтобы почесать собаке загривок. Та довольно тявкнула и подставила бурую спинку с жёлтым пятном.
— И что, власти ничего со свалкой сделать не могут? — спросил Пашка.
Кладбище манекенов всё ещё казалось ему жутким, как курган павших воинов.
— Не хотят, — отрезал Влад. — Пошли, покажу короткую дорогу отсюда. Ты ноги промочил, ещё воспаление лёгких получишь.
Пашка послушно потащился следом за одетой в камуфляж спиной. Ноги он старался ставить в широченные следы чужих сапог. На окраине посадок они попрощались. Влад хлопнул Пашку по плечу, а Жучок, дружески виляя хвостом, попытался обнюхать Арчибальда.
Мопс попятился и заскулил.
* * *
Неделю Пашка жил, как в тумане. Механически ел, ходил на пары, говорил с матерью. Дважды в день выводил Арчибальда на шлейке на прогулку, и больше не ленился ездить в парк за две остановке. Но странное кладбище манекенов в посадках не шло из головы. Оно проступало даже в кошмарах.
— Может, они там наркотиками торгуют? — предположил Костик, единственный приятель Егора из института. — А манекены — для маскировки?
— Не похоже. И никак не объясняет того, что я видел.
— Тебе могло просто показаться. Раннее утро, темно ещё. Снег лежит. Ты увидел что-то, похожее на тела, а воображение закончило картинку за тебя.
Пашка замолчал. Объяснить, что он ни с чем не смог бы спутать женщину-змею, прекрасную и отвратительную одновременно, не получалось.
Однажды ночью он подскочил на кровати с бешено колотящимся сердцем.
«Родинка, — повторял он про себя лихорадочно, боясь забыть. — Я точно видел её тогда. Остальное могло показаться, но у манекенов родинок не бывает!»
Пашка откинулся на подушку, холодную и влажную от пота. Грудь ходила ходуном из-за рваного дыхания. Ему казалось, он всё ещё чувствует под пальцами истрепанную ленту, которую заметил на шее плюшевой собаки там, в посадках. Ту самую ленту, которую он позже нащупал под шерстью Жучка.
Пашка понял, что не сможет жить дальше, пока не узнает правду.
* * *
Матери он сказал, что переночует у Костика. Скоро зачёт, готовиться надо, а вдвоем и билеты зубрить веселее. А утром вернётся на трамвае. В конце концов, не маленький. Мама только удивлённо подняла брови и украдкой посмотрела на фотографию отца, но спорить не стала.
— Папа тоже образование уважал, — сказала она, поджимая губы. — Учись, сынок.
Пашка не поехал к Костику. Одевшись потеплее, он до позднего вечера гулял по городу, грелся в кафешках и катался на трамвае туда-сюда. Когда темнота легла на город ватным одеялом, а над крышами поднялась щербатая луна, Пашка пошёл в посадки. В кармане у него был фонарик, чтобы не потеряться, и пачка крекеров на перекус. Он решил, что, если за всю ночь никого не выследит на свалке манекенов, то забудет о ней навсегда.
Луна почти не давала света. Чёрные деревья, мокрые и взъерошенные по весне, зябко жались к насыпи. С трассы долетал шум машин. Когда очередной автомобиль проезжал мимо посадок, его жёлтые фары на миг загорались в темноте, будто глаза хищных зверей.
«Вот откуда пошла байка про оборотней», — подумал Пашка, вспомнив ещё одну страшилку Витька-Гвоздя.
Он включил фонарик, чтобы перейти засыпанный снегом ручей и не набрать воды в ботинки, но сразу погасил свет, когда услышал впереди хруст. Пригнувшись, стараясь не издавать звуков, Пашка поднялся на бугор и укрылся за кривым раздвоенным тополем. Только тогда он набрался смелости, чтобы посмотреть на дно оврага.
Луна посеребрила сугробы и расплескала лучи по застывшим лужицам. Ни манекенов, ни разрубленных кусков тел здесь не было. Только женщина-змея, свернув кольцами длинный хвост, сидела на дне оврага. Лицо её было неподвижно. Пашка с дрожью отметил, что у неё стало гораздо больше рук: уже шесть конечностей выходили из грудной клетки. Змеиное тело стало гигантским, как у питона-людоеда.
Статуя не шевелилась. Ночь не оживила её. Это была всего лишь поделка человека вроде химер, которых собирал из хлама Пашка. Кое-где конечности плохо держались на джутовых нитках. Места крепления плечевых суставов, как их ни пытался скрыть неведомый скульптор, сразу выделялись на красивом торсе женщины-змеи.
Да, красивом! Безумец, сотворивший этого голема из мяса и костей, явно не раз возвращался в посадки и доработал своё творение. Скульптура была почти прекрасна.
Вдруг тихая мелодия разлилась в холодном воздухе. Влад, всё в той же камуфляжной куртке, вышел из-за деревьев. В руках он держал резную флейту. Пашка затрясся от ужаса. Он хотел бежать, но пронзительная, прекрасная, пробирающая до костей музыка заставила его остаться на месте. Из кармана куртки Влада высовывал голову плюшевый пёсик с красной лентой на шее и неживыми стеклянными глазками.
