Ян Валетов - Ничья земля
— Чего уж там, прощаю! Лет тебе сколько?
— Мне? Сорок семь.
— А, почти погодки, значит? Анголу ты не застал. Сомали? Ливан?
— А же говорю, не угадаешь.
— Ладно, коллега, ладно. Не хочешь говорить — не надо. Просто хотел узнать с кем буду танго танцевать. Ну, дело твое — вечерком помяну безымянного.
— Что-то ты рано меня поминать начал. Не изловивши.
Собеседник рассмеялся негромко.
— Чего уж там, изловлю. Не боись, не в первой.
Сергеев держал машину в десятке метров над водой — от напора воздуха гладь реки разбегалась рябью. Противник был где-то впереди. Или справа. Или слева. Даже сзади. Он мог быть где угодно — взмыть и рухнуть камнем в любую из сторон, чтобы исчезнуть из вида.
— Что же ты прячешься, браток? — спросил Сергеев.
— У Андрюхи спроси, видишь — догорает.
— А ты, значит, Григорий?
— Точно, ушастый! А ты кто?
— А я — Михаил!
— Выпил бы я с тобой, Миша, за знакомство, да обстоятельства мешают!
— А я бы с тобой пить не стал…Что ж ты, коллега, на людей охотишься? Нужда заела? Работы в Москве нет?
— В Москве она, наверное, есть, да я не с Москвы. А что на людей охочусь — так я всю жизнь только это и делаю. На то и учили.
Сергеев осторожно двинул вертолет вперед, над водой, между деревьями, словно крался на цыпочках по коридору, если такое сравнение было уместно для двенадцатитонной машины, от низкого басового звука винтов которой с деревьев сыпались мелкие засохшие ветки.
— На борту пассажиры есть?
— Да, есть тут несколько. Обосрамшись! А что — дашь высадить? Для них-то все — пи…ц сафари! Но впечатлений — на всю жизнь! Отпустишь?
— Заказчиков-то? Нет, скорее, тебя бы отпустил!
— Так я бы не ушел, — сказал Григорий. — Они мне тут бабки предлагают — чумовые, чтобы я тебя уговорил их отпустить. Отпусти их, а я вернусь. Это, как бы сказать, дело принципа.
— Хорошо, что про офицерскую честь не сказал!
— А честь тут причем? Честь с хлебом не кушают.
— Эт-точно! — отозвался Михаил. — Её не кушают, её берегут.
— Не повезло тебе, Миш, — сказал Григорий насмешливо. — Если бы ты меня первого завалил, то уже б праздновал победу без помех. Не стал бы Андрей с тобой связываться, удрал бы — зуб даю. А так… Только один останется. У тебя пассажиры есть?
— А как же! Есть, и им памперсы менять не надо.
— Значит, обмен не состоится! Ну и отлично! Потанцуем?
Слушаясь своей интуиции, которая не раз и не два выручала его в самые тяжелые моменты, Сергеев добавил газу, посылая машину вперед, над самой водой, как камень, выпущенный из пращи.
Вертолет противника взмыл над руслом справа и чуть сзади, наклонив к земле тупое рыло и поливая то место, на котором только что была вертушка Сергеева, огнем из пушки и пулеметов.
Вправо, вверх и в боковое скольжение — Михаил лихорадочно крутил головой, стараясь прицелится. Но противник явно был опытен и хитер — вертолет Григория тоже пошел по кругу.
Вправо, влево, на месте. Влево. Очередь. Вверх и влево. Вниз и влево. Так двигаются петухи, во время петушиного боя — кружатся по площадке, подпрыгивая и хлопая крыльями, оценивая противника перед тем, как стремглав броситься на него.
— Хорошо танцуешь, коллега. Учили, видать, — сказал Григорий. — Только ты не пилот.
Они опять перестроились в воздухе. Высота росла, лес внизу уже выглядел зеленым ковром, заляпанным кусками грязи.
— Если бы я сразу понял, что ты не пилот, я б тебя давно завалил.
— Чего ж не завалил до сих пор?
— Да, бздел я, Миша! — пояснил Григорий серьезно. — Х. й тебя знает, кто ты такой! Держишься уверенно. Ты христианин?
— Крестили в детстве.
— Тогда молись!
Сергеев не сразу понял замысел противника. Вертолет Григория начал одновременно двигаться в трех плоскостях — вперед, вверх — еще больше набирая высоту, вправо и одновременно разворачиваться вокруг горизонтальной оси, направляя оружие вниз, в сторону вертушки Михаила.
Путаясь в сторонах света, Сергеев попытался «отзеркалить» прием, но в результате — просто взмыл вверх, разворачиваясь вокруг своей оси. А вражеская машина внезапно пошла вниз и влево, под него, нос задрался, и в борт сергеевской вертушки, прошивая его, ударила очередь.
И тут из открытого фюзеляжа, за спиной Михаила, зычно и убедительно застрочил ПКТ. И что особо порадовало, то ли Молчун, то ли Матвей целился точно! Минимум с десяток тяжелых бронебойных пуль хлестнуло по вертолету противника. Красивый и манерный полет прервался — Григорий рванул в сторону, как облитый водой кот. Его вертолет влетел в мертвую для пулеметов и пушек зону — почти под шасси вертушки Сергеева и Михаил, не задумываясь, бросил свой Ми вертикально вниз.
Разница высот была не более 40 метров. Сергеев падал на вертолет врага, как коршун на сурка — со стороны не убираемое мощное шасси казалось когтистыми лапами, готовыми вцепиться в жертву. На секунду — другую, не более, он выпал из поля зрения противника, находясь строго над ним — и этого времени хватило.
От удара об металлические стойки, винты вражеского Ми разлетелись, как стеклянные, при этом, срубив напрочь колеса и ракетные пилоны с сергеевской машины. Звук был ужасен, казалось, что вертолеты развалятся в воздухе. Обе вертушки рухнули вниз, к земле, но вертушка Григория шла камнем, а Сергеев, потянув рукоять на себя, добавил тяги так, что турбины завизжали на предельных оборотах, и затормозил падение.
В уши бил вопль летящего навстречу лесу и гибели Григория. Он не матерился, как за минуту до того — он кричал «Мама!», протяжно и тоскливо, на одной ноте. И этот крик подействовал на Михаила, как звук металла, скребущего по стеклу — у него свело судорогой плечи.
В наушниках лязгнуло, и крик оборвался.
Вертолет немилосердно швыряло и закручивало вокруг оси — скорее всего, при таране повредился рулевой винт, весь корпус вибрировал, да так, что у Михаила стучали зубы. Он посмотрел на альтиметр — высота падала. Это нельзя было назвать свободным падением — лопасти рубили воздух, оба двигателя работали, но машина неуклонно летела вниз с нарастающей скоростью, вращаясь и заваливаясь на хвост.
На высоте сорок метров они задели верхушки сосен, ударом оторвало остатки пилона слева, и это, как ни странно, помогло стабилизировать машину. Припадая на одну сторону, вздрагивая, словно эпилептик в припадке, вертолет поковылял к близкой уже реке — Сергеев ориентировался на дым пожара — выбросив на песчаный пляж искореженный хвост, на излучине пылал сбитый им вертолет.
Особого выбора не было — аварийная посадка была неизбежна. И думать было нечего доползти в таком состоянии до лагеря и сесть там, где взлетали. «Ми» мотало в стороны и вверх-вниз, как студента после пьянки. Спасением была вода, но до нее надо было еще долететь. Сергеев почувствовал, что покрывается холодным потом — волосы на голове стали мокрыми, как после купания.
До реки оставалось сто пятьдесят метров, сто метров, пятьдесят. Оставалось развернуть машину, чтобы не влететь в деревья на противоположном берегу, но легче было сказать, чем сделать. Скорость Михаил сбросил до минимума, обороты тоже — лопасти уже не образовывали сверкающий круг, а с глухим звуком «чанг-чанг» месили, ставший густым, воздух.
Он таки ввел машину в поворот, едва не закрыв глаза от страха — стволы деревьев, казалось, были на расстоянии вытянутой руки. Впереди показался разрушенный мост. Сергеев всматривался в темную прозрачную воду, разыскивая отмель. Очень не хотелось утонуть, если уж удалось не разбиться вдребезги. А такие речки могли быть очень и очень глубокими. Есть! Справа! Михаил бросил совершенно непослушный уже вертолет по направлению к тому месту, где узрел дно, одновременно глуша двигатели в аварийном режиме — автоматика должна была перекрыть трубопроводы подачи горючего. Все бортовые сети были под напряжением, а, значит, вода должна была вызвать короткие замыкания, тонуть и одновременно получать электрошок Сергееву не улыбалось.
Чанг! Лопасти врезались в осиновый редкостой у берега, скосили камышовый лес, вспороли воду. Вертолет сделал стойку на фонаре, крутнулся на месте, занося хвост, и тяжело рухнул в реку, взметнув облако брызг и погнав во все стороны волну. Остатки винта последний раз сказали «чанг» и машина осела на бок, погрузившись в воду более чем на половину.
Туча пара, треск, шипение…
Сергеев швырнул в сторону шлем, рванул замок привязных ремней и полез из кабины наружу. Когда он с усилием открыл дверь в салон, навстречу хлынула вода, заполнившая пространство внутри вертолета. Она была обжигающе ледяной, Михаил чуть не задохнулся от сковавшего дыхание холода. Внутри фюзеляжа, как раздавленные жуки копошились Матвей и Молчун — их спасли ремни подвеса. Теперь от них надо было освободиться — и Молчун ожесточенно кромсал мокрую брезентовую стропу своим десантным ножом. Михаил ухватил Подольского поперек корпуса, приподнял, облегчая работу Молчуну. Матвея основательно потрепало при посадке, он пытался помогать Сергееву, но выглядели эти усилия достаточно жалко. Под ногами был не твердый грунт, а вязкий ил речного дна, полный крупных раковин беззубок, мелких веточек и прочего мусора. В больное колено упиралась станина второго ПКТ — первый же нависал над головой, опустив похожий на хобот кожух ствола вертикально вниз.
