Сергей Зайцев - Метро 2033. Тёмная мишень
Вздохнув, девушка встряхнула головой и рассеянно оглядела ординаторскую – комнатушку, где медсестры хранили медикаменты и перевязочные материалы. Пахло йодом, хлоркой и влажным бельем. Перевязочного материала, несмотря на зажиточность Ганзы, в госпитале всегда не хватало. Вооруженные стычки между разными группировками, бытовые ссоры, производственные травмы, жуткие ранения на поверхности от клыков и когтей населивших мир наверху тварей… Пострадавших везли едва ли не со всего Великого Кольца – госпиталь на Таганской славился своими специалистами. Считалось нормальной практикой, что за отдельную плату, или по особым договоренностям о взаимопомощи, пациентов доставляли со смежных станций других карликовых государств. Неудивительно, что постоянно приходилось перестирывать заскорузлые от крови бинты и стерилизовать инструменты.
Она жила так уже почти два месяца, а казалось – вечность. Ей и раньше, на Бауманке, доводилось помогать на дежурствах старенькому доктору Брамцу, но тот жалел девчонку и часто полуночничал самостоятельно. Здесь таких поблажек не было. Пришлось быстро взрослеть. Днем учеба, вечером или ночью – дежурство. Она уже умело накладывала повязки и шины, делала уколы под присмотром старших медсестер…
Горькая усмешка тронула губы девушки. На станции, да и в госпитале, столько людей обычно вокруг, но так одиноко, когда Димки нет рядом, словно больше никого, кроме него, и не существует. На Бауманке было гораздо лучше. Привычное с детства окружение, близкие и родные люди, друзья и просто хорошие приятели, которых знаешь как облупленных. Да и особое положение – все-таки дочь самого Михаила Григорьевича Сотникова, главы Бауманского Альянса, а не обычная девчонка. Но болезнь все перевернула с ног на голову, перевернула всю жизнь...
Да, здесь, на Таганской, они теперь принадлежали друг другу… Формально. Им даже выделили свою комнатку в жилом секторе станции – ту самую, которую до них занимал Олег Натуралист. На самом же деле они целиком и полностью находились во власти Леденцова, главы особого отдела Таганского треугольника. А тот слишком часто усылал Димку с опасными заданиями, для выполнения которых, бывало, требовалось несколько дней – несколько дней, когда она не видела, не ощущала любимого человека. Воздух на избавленной от производств Таганской всегда был чище, чем на родной Бауманской, но из-за подневольного и тягостного положения Наташе часто казалось, что она здесь задыхается. Задыхается от несвободы.
Она знала, что Димка чувствует себя так же. Знала, что и ему без нее несладко. Толком не ешь, не спишь, мысли зациклены на одном и том же… Скорее всего, такие же проблемы были и у других «санитаров», просто им с Димкой не успели об этом рассказать. Чем дольше длилась их разлука, тем болезненнее она становилась. Плата за особые способности, не присущие обычным людям? Или естественное следствие этих способностей? И изменить ситуацию пока невозможно. После договора, заключенного с Леденцовым, который взял их обоих под свое покровительство и тем самым избавил от участи подопытных крыс в исследовательских лабораториях Таганки, они слишком сильно зависели от его воли.
Спохватившись, Наташа бросила взгляд на стрелки старенького механического будильника, с тихим вздохом поднялась, вернулась к работе. Но успела только выключить электрокипятильник, как послышался знакомый сухой стук трости по мраморному полу, хлипкая дверь отдернулась, и в проеме появилась круглая, одутловатая физиономия Бориса – ночного сторожа. Молчаливый и замкнутый, он никогда не рассказывал, где лишился ноги, ковылял на своей культе с таким мрачным и ожесточенным видом, словно всякий раз, отправляясь на смену, бросался в свой последний, но нескончаемый бой – с собственным увечьем.
– Наталья, там это… – Борис засопел. Объяснения молчуну всегда давались тяжело, а простые слова приходилось выталкивать, словно неподъёмные булыжники. – Раненному плохо… Галка, курва, видать укол не сделала… уперлась к хахалю своему… – Он быстро и часто поморгал, щуря вечно слезящиеся глаза – результат слишком долгой жизни без естественного дневного света. – Сделала бы ты укольчик ему… что ли…
– Права не имею, ты же знаешь, – Наташа машинально поправила сползающую косынку, при работе со стерилизатором всегда приходилось прикрывать волосы. Приветливо улыбнулась старику, пряча свою печаль. – Обезболивающее в сейфе, а ключ только у Галины.
– Ну, может так… поможешь… – нерешительно обронил старик, насупив брови.
Наташа озадаченно хмыкнула. После изменения она стала иной, и как ни старалась действовать осторожно, люди это заметили. Пожалуй, такие моменты в утомительные часы дежурств ей даже нравились, скрашивали тягостность ожидания – моменты, когда она действительно могла облегчить боль и страдания людям без дефицитных медикаментов, которые доставались далеко не всем, а людям «поважнее». И все бы было терпимо, если бы не одно «но»…
– Сейчас не получится, Борис. – Наташа кивнула на стерилизатор, чтобы замаскировать истинную причину отказа. – Работы много, ты уж извини. Подожди, пока Галина появится…
Но сторож, что-то уловив в ее глазах, изменился в лице, попятился:
– Ты это… ладно… пойду я от греха подальше…
Сторож скрылся за дверью, а девушка, слегка нахмурившись, покачала головой. И это они уже знают. Пациентам, как правило, нечем заняться, вот и перемывают кости всем, кто попадается на глаза, а чаще всего на глазах, понятное дело, медсестры. Ее помощь, хотя она и старалась действовать аккуратно, не проявляя свои способности явно, все равно не осталась незамеченной. Люди ее любили, но незамеченными не остались и моменты, когда эту помощь она оказать не могла. И случалось это обычно тогда, когда разлука с Димкой затягивалась. Ладно, сперва работа, а беспокойные мысли потом.
Прихватив тряпки-прихватки, чтобы не обжечься о металлические ручки, она откинула крышку стерилизатора, который представлял собой прямоугольную металлическую коробку со вставляющейся внутрь решеткой. Стараясь не подставлять лицо и руки обжигающе горячему пару, вырвавшему из коробки, она уже привычным движением переставила решетку на соседний стол, где инструментам после обработки предстояло остыть.
И замерла, глубоко задумавшись.
Пожалуй, это все же не слишком хорошо, с нарастающим беспокойством решила Наташа. Надо бы посоветоваться с Димой, когда вернется. Может быть, Леденцову уже стоит подыскать им новое местожительство, чтобы слухи о ней поутихли… Тут она вспомнила, что о группе искателей, которую возглавлял Димка Сотников, слухи ходили еще краше, и невольно хмыкнула. Впредь надо быть осторожнее. Пока запрет Леденцова все еще сдерживает циничное любопытство исследователей из лаборатории, но все может измениться.
Она собралась вернуться к работе, как вдруг накатило беспокойное ощущение, будто сейчас должно случиться нечто важное. Девушка устремилась к шкафчику, торопливо скинула халат, натянула хэбэшную курточку – несмотря на глубину станции, а может быть и поэтому, здесь всегда гуляли зябкие сквозняки, и вне стен госпиталя лучше одеваться потеплее. Застегнув пуговицы, Наташа принялась ждать Леденцова. Он был уже недалеко и быстро приближался, шагая по коридорчику мимо палат, в которые были превращены бывшие служебные помещения Таганской. Легок на помине. В появлении Леденцова ночью не было ничего особенного. Он всегда знал, когда у нее смены, и нередко проверял лично, все ли в порядке. Его люди, естественно, присматривали за госпиталем круглосуточно и всегда держали особиста в курсе событий, но Шрам считал, что и самому проверить не мешает. Чтобы подчиненные нюх не теряли.
Но сегодня явно что-то было не так, иначе ее не потянуло бы переодеться.
– Старшая медсестра здесь, Борис Павлович? – за дверью послышался деловитый, властный голос Шрама. – В ординаторской?
– Нет, господин капитан, не в ординаторской, но здесь где-то мелькала, только что видел, – отозвался сторож и с готовностью предложил: – Поискать?
По губам Наташи скользнула ироничная улыбка. Она не собиралась поправлять Бориса и «сдавать» Галину. Подумаешь, на часик поработала больше нее. Порядок порядком, а жалобы больше навредят ей самой, чем старшей медсестре. Шрам приходит и уходит, а ей с этими людьми еще жить, ни к чему напрашиваться на неприятности.
– Некогда. Скажешь, что я забрал Сотникову по делу. До конца дежурства сама справится, или пусть разбудит себе других помощников.
Дверь распахнулась, и вместе с тяжелым запахом больничных палат в наполненное паром помещение шагнул Леденцов – худощавый брюнет в серой ганзейской форме. Обнаружив, что девушка уже ждет его, готовая к выходу, он довольно кивнул, хмурая усмешка натянула пиявки рубцов на худощавом, изуродованном шрамами лице:
