Евгения Федорова - Призраки Припяти (СИ)
— А я не убийца, — закрыв портсигар, я кинул его Сарки. — И флягу держи, мне чужого не надо.
— Дурак ты, — сказал мужчина и встал. — Нельзя себя вести так, как ты. Пропадешь.
Последнее слово он сказал с такой тоской, что я невольно совершенно по-другому посмотрел на наемника. Нет, он не считал меня трусом, он словно пожалел меня. Пожалел о том, что не меня опекает — балбеса Верди, который сейчас с окровавленным лицом валяется в могиле.
— Жаль, что мы встретились при таких обстоятельствах, — сказал на прощанье Сарки. — А Нунси та еще тварь, как выздоровеешь, нанеси ему визит вежливости и объясни, что за добрые дела злом платить нехорошо. Если выкарабкаешься…
Развернувшись, он зашагал прочь. А я, собравшись с силами, поднялся и заковылял в другую сторону.
Не, ну Сарки, ясное дело, пошутил. Семь километров, обходя деревни. Я же не на машине и не верхом, чтобы быстро было.
Хоть убей, не помню, как дошел. Наверное, когда очень жить хочется, всегда доходишь. Помню только, что было уже темно…
— Проснулся, сынок?
— Деньги… у… меня… есть… Отблагодарю.
— Не надо.
— Почему?
— Потому что Бог велел помогать и прощать.
— Я же совсем чужой человек…
— Ничего, как-нибудь сочтемся.
— А если я…
— Ты не в том положении, мальчик. Я прооперировал тебя, вынул пулю. Рана не так, чтобы очень плохая. На вот, — бородатый Ефрем цепко схватил меня за запястье и уложил на ладонь маленький, помятый кусочек свинца. — Она твоя. А теперь давай, исповедайся.
— Я не знаю, в чем согрешил.
— И поэтому ты, как и большинство людей, считаешь себя безгрешным?
— Я не знаю…
— Тогда давай, расскажи мне, что произошло.
— Я встретил людей, которые хотели меня убить. Они прострелили мне ногу, а потом дали лопату и велели копать яму для могилы…
— И что ты чувствовал по отношению к ним?
— Да я их проклял!
— Грех!
Я озадаченно замолчал, провел ладонью по влажному от болезненного пота лицу.
— Выходит, мне следовало благотворить Сарки?
— Сарки? Гражданин Иван Саркисов, я не ослышался?
— Не знаю, — раздраженно буркнул я. — Он считает себя очень знаменитым.
— Так, — Ефрем озабоченно оглянулся, словно ожидал, что за его спиной вот-вот появится наемник. — Угораздило же вас, молодой человек, связаться с одним из самых опасных людей Украины.
— Что за чушь? — нахмурился я.
— Если товарищ Саркисов решил тебя убить, ты мертв. Откуда вот ты узнал про меня?
— Саркисов мне посоветовал обратиться к вам за помощью…
— Так он еще и знает, где ты находишься, — Евреем резко встал, табурет, на котором он сидел у моей кровати, скрипнув, отъехал по полу.
— Он на мне решил натренировать своего ученика, так что время есть.
— Тебе тут лучше не задерживаться.
— Да, да, — я хотел было встать, но Ефрем, сделав гневное лицо, толкнул меня в грудь.
— А ну лежи, куда собрался! Ты мне еще не рассказал о том, кто ты такой и чего добиваешься, а также за что это такой серьезный человек, как Иван Саркисов, взялся вплотную за твою маленькую персону.
Я обреченно вздохнул. Рассказ предстоял долгий, если я хотел отплатить батюшке за добро всей правдой.
— Я расскажу, только можно мне сначала глоток воды, — попросил я.
— А ты из города?
— Да.
— А как там?
— Очень жестокие люди.
— Но там их много! И большие здания, наверное.
— У богачей большие дома, а бедные ютятся там, где могут.
— Ты как поправишься, уйдешь?
— Да.
— А куда?
— Твой отец посоветовал мне идти как можно дальше от людей, к востоку от Станции, в сторону водохранилища.
— Там страшно и никто тебе не поможет! Ты же ранен, я слышала, за тобой Саркисов охотится.
— Да нет.
— Отец сказал, что да!
— Он за мной не охотится, но обязательно пойдет по моим следам.
— Как так?
— Не важно.
— Возьми меня с собой!
— Зачем, Даша?
— Я хочу встретиться с Саркисовым.
— Он и так сюда придет, зачем тебе еще куда-то уходить?
— Здесь отец. А там, когда он найдет тебя и убьет… он же не сможет бросить девушку одну.
— Ах, вот в чем дело.
— Только отцу не говори!
— Саркисову, на вскидку, лет сорок, тебе не больше восемнадцати. Зачем он тебе?
— Я очень давно его знаю! Он настоящий мужчина, только о таких мечтают женщины.
— Пожалуй, это не мое дело.
— Ты возьмешь меня с собой?
— Нет.
Она резко поднялась, одарив меня злым взглядом серых глаз, сморщила аккуратный носик, отвернулась и выскочила из избы.
Глава 7
Я сидел на крылечке. Второй день моего пребывания у батюшки Ефрема подходил к концу, припекавшее весь день солнце понемногу сдавалось, опускаясь все ниже к лесу. Я наблюдал за тем, как раздетый по пояс бородач, чье крепкое мускулистое тело блестит от капель пота, равнодушно и монотонно колет дрова. Он неторопливо поднимал колун, потом с чувством обрушивал его на здоровый еловый чурбак, потом снова поднимал его и снова обрушивал. Я наблюдал за тем, как под загорелой кожей на руках и спине перекатываются мышцы.
Этот серьезный угрюмец смотрелся особенно колоритно на фоне старой кирпичной церкви. Звонница развалилась, осыпавшись к подножию бесформенной кучей кирпича, казалось, ее верхушку срезало огромным снарядом. Над крышей купола кружило несколько ворон.
Церквушка была маленькая, но, судя по остовам домов вокруг, когда-то здесь была большое и богатое село. Теперь устоял только один дом.
— Был пожар, — сказала мне Даша, усаживаясь рядом на солнце и вытирая руки о посеревшее полотенце. — Давно уже, вишь, все подлеском заросло. Я маленькой была. Вокруг все пылало, жуть. И гром грохотал. Отец говорил, это нас Бог покарал за прегрешения. Потом люди ушли. Те, кто выжил. Сказали, место это проклято и Богом и Дьяволом. Отец кричал на них, обвинял их…
Нам пришлось хоронить… то, что от людей осталось. И маму в том пожаре похоронили, — она тяжело вздохнула. — В доме, который ближе всего к церкви был, хозяева три газовых баллона держали, вроде как богатые, на зиму запаслись… такой ужасный взрыв был, от него колокольня осыпалась. Теперь некому восстановить, да и не надо. Сюда редко приходят, детей крестить или обвенчаться, а так… кому теперь нужно грехи отпускать, все люди больше о выживании заботятся, Бог стал не нужен.
— Не говори так, — тихо попросил я. — Отец услышит.
— Он знает, — Даша пожала плечами. — Он умный человек и понимает, что заставить верить во что-то можно, лишь сделав из человека раба или фанатика. В конечном итоге наши мысли принадлежат только нам.
Да девочка, — думал я, слушая ее, — ты еще так мала, неужели не понимаешь, насколько наши мысли зависят от мнения окружающих, от их слов, суждений, от уверенности, которую они на нас выплескивают. Стоит тебе попасть в большую толпу и ты, непривычная к людям, вконец себя потеряешь.
— К отцу все больше идут те, кому помощь нужна, — тем временем продолжала Даша. — думаешь, он видел что-то хорошее? Думаешь, Бог о нас помнит? Да он проклял нас! Ну что ты молчишь?!
— А вас было за что проклинать? — глядя в истерично сверкающие глаза девушки, равнодушно спросил я. В этот момент из-под колуна Ефрема отлетело большое полено и упало к нашим ногам. Даша дернулась и отодвинулась в сторону.
— Не люблю, когда папа колет дрова, он становится совсем другим. Чужим и далеким.
— Он отдыхает, — подсказал я. — Иногда очень полезно ни о чем не думать.
— Я так не могу. И мама так не могла. Ну почему она погибла?! Почему была не с нами, зачем пошла в тот взорвавшийся дом?
Я ничего не сказал. Что я мог ей ответить? Она спрашивала меня так, словно бы я знал ответы на все вопросы. А я был здесь всего лишь гостем, которого только что упрекнули… в неблагодарности. Я понял, что этой ночью уйду. Оставлю этим двоим большую часть денег, и уйду, только надо переговорить с Ефремом…
— Долго хромать потом будешь, если уйдешь сейчас. По сырости или просто погода поменяется…
Ефрем вытер пот и предложил мне папиросу.
— Я думал, служители церкви не курят, — усмехнулся я, глядя на то, как Даша с фанатизмом вычесывает из шкуры покорного Лиса репьи и колтуны.
— Я служу людям и себе, — спокойно ответил Ефрем. — Этого достаточно.
— Тогда я хотел бы кое-что обсудить с вами…
— Хочешь знать, кто такой Саркисов?
— Да, хочу.
— Ну, хорошо, только докуривай и пошли в избу — не могу я долго смотреть на церковь, тоскливо становится. Да и комарья уже прибыло, ишь как вьются! — он добродушно прихлопнул впившееся в шею назойливое насекомое.
Я потушил окурок и, опираясь на палку, поднялся. Мы прошли в просторную избу и сели за стол у окна.
