Слесарь. Трилогия (СИ) - Белов Иннокентий

Пришлось собраться, сделать интенсивную зарядку и дождавшись горячей воды, констатировать – что дров осталось несколько штучек в вязанке, поэтому надо пройти сегодня последний перевал и спуститься пониже засветло, чтобы не околеть от всепроникающего холода.

Холод, на самом деле, очень достал своим постоянным и непрекращающимся вниманием к моему едва теплому телу и хотелось распрощаться с ним надолго, если не навсегда. Сатум, по словам Гинса, был довольно жаркой и душной страной, кроме горных земель, конечно, и я прямо мечтал полежать в духоте несколько дней или месяцев.

Чтобы забыть, как языки нестерпимого холода лижут лицо и забираются под плащи и одежду, поглощая последние крохи тепла.

За этот день, подстегиваемый воспоминаниями о холодных ночах, я прошел и перевал и спустился на километр вниз, туда, где стали попадаться первые участки растительности. Там я набрал сухостоя и развел немаленький костер, не обращая внимания на маскировку и былое желание проскочить незамеченным первые поселения в горах. Просто сидел и грелся, чуть ли не полностью залезая в такое приятное пламя, чувствуя себя, иногда и местами, самой Дейенерис, из рода Таргариенов. Ну, может, все же, ее братом.

Конечно, такую иллюминацию в нежилом месте мои новые соседи не пропустили.

Проснувшись ранним утром, я понял, что у меня гости, бесцеремонные и крайне наглые.

Глава 36 ПЕРВЫЕ ЗНАКОМЫЕ В НОВОМ МИРЕ

Два гостя перли прямо ко мне, карабкаясь по склону, третий забегал сбоку. Разделились они, как я почувствовал, в пятидесяти метрах ниже меня.

Наверно, всю ночь ждали, чтобы в гости зайти, как только рассмотрели костер на пятьсот‑шестьсот метров повыше своего поселения. Не стали ждать, пока светило поднимется над горизонтом, поспешили пораньше, ведь всем известно, что перебежчики с той стороны приходят замерзшие, вымотанные и спят без сил, пока их дубиной по башке не треснешь. А, как треснешь, так они подскакивают и снова отрубаются, уже по‑серьезному.

И, легенды, подходящие тоже есть, о том, у такого, едва живого мужика нашли в поясе пару золотых монет и все поселение месяц обжиралось мясом. А мужик, после удара по башке, так и не пришел в себя, помер через несколько дней, в клетке у старосты. И не смог ничего рассказать, кто такой, где еще деньги спрятаны, как не подпаливали ему пальцы на свече.

Что‑то такое я и читал в головах моих гостей, неуемно сопящих, после утомительного подъема по почти отвесным склонам, где приходилось хвататься за кусты и крупные сорняки, чтобы облегчить путь.

Ждал я их недалеко от края склона, присев на одно колено, чтобы охотники не увидели дичь слишком рано. И не раздумали начать спускаться обратно, пока я их не отпустил. Две пары рук, с зажатыми дубинами в них, появились одновременно над склоном, потом и две раскрасневшиеся от усилий рожи их владельцев приподнялись и быстро осмотрели место костра с еще теплыми углями. Потом дальше всю поляну перед ними, и, недовольно ругаясь, залезли, наконец, и сами целиком. Жертвы с добычей не было видно на поляне, значит она бросилась бежать, значит услышала их пыхтение, и, поди, не в ту сторону, с которой подкрадывался их третий сообщник. Иначе бы уже было слышно, как они встретились.

Жители местные выглядели непритязательно, в холщевых светлых рубахах и портах, с легкими такими же мятыми куртками на плечах. Волосы же зато имели темные и растрепанные, как и большинство черноземельцев, уродившихся в темную масть.

Пока они тяжело дышали, и вертели головами, я, рассмотрев, что мне было надо, обошел куст, за которым легко спрятался в своей серо‑зеленой гильдейской одежде, и легким уколом в ягодицу позвал знакомиться первого по списку разбойника. Тот подпрыгнул, пытаясь размахнуться дубиной, и сразу замер, когда лезвие копья уперлось ему в живот. Второй выскочил из‑за спины, тоже собираясь вступить в драку, но, рассмотрев мое стратегическое преимущество, опустил дубину.

Так они и стояли, раскрыв рты и не реагируя на недовольные вопросы своего третьего подельника, не понимающего, чего они ждут и почему не отвечают ему.

Я убрал копье от одного прохиндея и показал жестом, что дубины надо кинуть на землю и подальше от себя. На рожах появилось серьезное несогласие с безмолвным приказом, я и, давя сопротивление в корне, вонзил копье второму увальню в бедро. Раздался глубокий, полный печального смысла, что жертва оказалась сильней, стон, и обе дубины полетели к краю обрыва, пострадавший схватился за рану и упал на спину, как раз, перед добравшимся к месту представления третьим соучастником.

Третий разбойник, размерами поменьше, но на вид, посмышленее, тоже правильно оценил ситуацию, и бросив дубину, задал стрекача куда‑то вправо, ломая кусты.

Да, этот поумнее, так ведь и помельче, приходится больше башкой думать, чтобы выживать в этом, достаточно жестком мире.

Я подошел поближе к оставшемуся стоять горцу и заметил, что мужик напрягся, собираясь кинуться на меня, теперь, когда наконечник копья смотрит в землю. Пару мгновений он колебался, но близость моего тела все же толкнула его на неправильный выбор. Он вытянул обе здоровенные лапищи и вознамерился схватить меня за шею, чтобы давить изо всех сил, пока я не посинею. Наверно, так явственно представил эту картину, что мой сильный удар в нос костяшками пальцев, произвел на него впечатление рухнувшей горы. Которая сбила и растоптала и надежды с мечтами и сам нос свернула куда‑то в сторону. Горец отлетел на своего дружка и грузно упал, запнувшись за ногу того.

Я не стал вкладываться в удар, помня, что сила моя возросла уже на четыре деления, в половину от возможного, и ударив с полной силой, я, всего скорее, просто сломаю себе руку.

Вскоре я поднял суровыми пинками обоих потерпевших, нагрузил их своим барахлом и повел показывать дорогу в подгорное селение, постоянно отвешивая по согбенным спинам древком копья, при любом замедлении и попытке оглянуться назад. Мужики оказались понятливые и дальше не провоцировали меня совсем. Один придерживал раненого в бедро и вместе они бойко ковыляли по узеньким тропинкам, которые понемногу расширялись и, когда показались первые глиняные домики, типа сарайчики, тропинка превратилась в двухметровую дорогу, которая и привела нас к месту, где собрался комитет по встрече.

Кроме удравшего парня, тут был еще пожилой мужик, с парой совсем молоденьких парней, еще мальчишек, и несколько женщин у них за спиной. В руках они держали разное оружие, ну, как оружие, наверно, они сами так думали с разной степенью уверенности, но, по мере нашего приближения и моего уверенного вида с копьем в руке и очень неуверенного поведения своих главных защитников и охранителей, оружие перестало казаться оружием и превратилось, в, разного вида, палки и пару убогих топоров, которые немедленно были опущены или торопливо выкинуты.

Пока суровый и могучий воин не обратил внимание на такое вопиющее непослушание и не убил всю деревню.

Тем более, всем своим видом я показывал, что только этого и хочу и событие данное точно произойдет, если меня, как следует не ублажат. Могучим пинком я отправил полетать раненого под ноги встречающей делегации и жестким ударом пятки древка по затылку вырубил второго селянина.

Чтобы встречающие могли в полной мере оценить мою силу и воинское умение и начать концерт по привлечению благодати на мою могучую шею.

Пожилой мужик, прочувствовав момент, упал на колени и что‑то торопливо затрещал, испрашивая прощения для всего селения, за недостаточно теплый прием такого славного воина. Слов я, конечно, не понимал, но интонация у деда была верная, заискивающая и обещающая.

Многообещающая.

Тем временем я обошел причитающего старика, посмотрел пристально на рожу сбежавшего умника, который потупил глаза и смотрел перед собой.

Молодец, звездюлей получать не хочет, но так здесь нельзя.