Бетани Гриффин - Маска красной смерти

После борьбы с Финном я закрылась в своей комнате. Мама думает, что лучше всего игнорировать меня, но папа приходит и сидит со мной, иногда по часу, а иногда и по несколько. В итоге, когда я потерпела неудачу и заплакала, он просто сказал, — Скажи мне. — Естественно, я хочу. И он хочет слушать, и лучше всех поймет.

— Я не влюбилась, — мягко сказала я, — но есть кое-кто, кто делает меня счастливой.

Меня пугает говорить о чем-то необъяснимом, что не покидает мой мозг.

Элиот делает важное дело, и я хочу помочь ему. Но на каждом шагу мои мысли возвращаются к Уиллу. Я позволяю себе чувствовать. И это заставляет меня ужаснуться.

Я не могу рассказать отцу обо всех моих желаниях. Я напоминаю себе, что Финн вообще не встретил никого, кто мог бы сделать его счастливым. Чувство вины сдерживает меня, но я пытаюсь найти в себе смелость, чтобы говорить.

— Он воспитывает двух своих младших братьев, — говорю я, — один из них нуждается в маске. Самый младший.

— Один ребенок без маски. Это опасно, — его голос мягок. Я получила маску. Финн умер. Ничего не забывается.

Прямо сейчас я хочу сказать отцу, чтобы он обвинил меня. Если он думает, что я была права, давая клятву, что будем счастливы и я, и Уилл. Но что я должна делать, если он согласен со мной? Как я могу дальше жить с этим чувством вины. И если бы он не согласился со мной, как я смогла бы довериться ему снова?

— Я рад, что ты не думаешь, будто влюбилась в принца-племянника, — сказал он и затих, ожидая пока охранники проверят пристань и махнут рукой. Еще я рада, что не влюбилась в Элиота. Это была бы… катастрофа.

Какая-то часть меня верила, что папа готовится сказать что-то значительное и глубокое, но когда он прервал молчание, все что он сказал:

— Я всегда хотел домик у воды. Море завораживает меня.

Он сменил тему. Я могла попробовать на вкус свое разочарование, но все, что я ощущала — солоноватый привкус морского тумана.

— Как ты думаешь, в этом городе когда-нибудь настанет мир? — мой голос был нормальным. Разговорным.

— Я думаю, что мы способны изучить наши ошибки. Но сейчас я в этом не уверен. Есть вещи, которые могут держать нас всех вместе, и мы найдем таких людей.

Жестом он показал в сторону новенького судна.

— Ты думаешь… — мой голос понизился до шепота. — Ты думаешь, здесь есть такие люди? Во всех городах, которые беспокоятся за свое выживание? — Просто он один из всех ученых, кто сохранил хоть каплю человечности.

— Это кажется невозможным, как если бы микроб мог достигать своей цели сам. Но факт остается фактом: мы можем взять этого микроба и направить в нужное нам место.

— Мы можем дать людям маски. Фабрики разрушены, но мы знаем, как построить их заново.

— Мы сами не сможем полностью обеспечить всех свободных людей. Почему же тогда наш доброжелательный принц ничего не дает народу?

Папины охранники тоже не были согласны с его обнадеживающими словами.

Я отвожу взгляд и вижу ребенка, сидящего на краю пристани, свесившего с нее ноги и смотрящего на корабль. Он цвета гниющей пристани, весь коричневый, как неприметная тень. Я делаю два шага к нему и держу в вытянутой руке яблоко.

В этот момент мальчик пристально на меня смотрит. В отличие от других детей у рынка, он не бежит ко мне и окружающим нас охранникам за едой. Он не хватает нас своими руками, но после длительного наблюдения за мной переводит взгляд на яблоко, мальчик хватает его и опять усаживается на пристани, прижимая к себе еду, как большую награду.

Глухой стук бегущих ног пугает нас и, повернувшись, мы видим мужчину в коричневой одежде, он спотыкается о пирс. Когда он видит наши внимательные взгляды, начинает кричать.

— Наука убивает нас!

Он скидывает одежду, показывая нам яркие пурпурные шишки и кровоточащие раны. Он поднимает руки. Черная коса вытатуирована на его ладони.

Я хватаю отцовскую ладонь, в то время как несколько охранников встают перед нами. Другие отходят в оборону. Они не хотят прикасаться к нему.

Я пристально смотрю на него. Поразительно. Его оставшаяся одежда недостаточно скрывает степень его болезни. Он уже должен быть мертв.

Его лицо искажено ненавистью, он без маски. Охранники направляют пистолеты ему в лицо. Они не рискуют напрямую касаться его. Я поправляю свою маску, чтобы быть уверенной, что не дышу исходящей от этого мужчины болезнью, и вижу, как один из охранников делает то же самое. Он толкает мужчину, заставляя отойти от нас. Тот, сверкнув взглядом, дернулся в нашу сторону, но только прошептал:

— Наука потерпела неудачу, — его голос печален и мягок, мы едва слышим его. Охранники снова толкают его.

— Он не ранен, — говорит папа.

— Конечно, нет, доктор Ворс.

Папа и я притворяемся, что не слышим выстрела позади здания.

— Дождь пойдет, — сказал охранник, стоящий рядом с нами.

Океан отображает пасмурное небо.

Мы бредем к Аккадским Башням.

— Он был болен, — говорю я низким голосом.

— Да, — отвечает папа. — Некоторые из них держатся дольше, чем обычно.

Я содрогнулась.

Охранник был прав. Начался дождь. Я думала, что папа тайно с кем-то встречается в книжном. Я могла бы спросить отца, ставят ли нас под угрозу его действия, но тогда он может спросить меня о том же. Был только один звук, сопровождающий нас на всем пути до Аккадских Башен — капли дождя, барабанящие по тротуару.

Глава 12

Пока вечер перетекает в ночь, мы разговариваем меньше чем обычно, зная, что стражи слушают прямо за дверью. Отец приходит в мою спальню и сам смешивает мне снотворное.

— Аравия.

Я держу в руках письмо Элиота.

— Это не приглашение.

— Нет. Но я и раньше обходил его приказы. Есть способы...

Самое время спросить у него, что происходит.

— Кто были те мужчины в книжном магазине? — спрашиваю я.

Он искренне удивляется.

— Юные ученые, о которых принц ничего не знает, — говорит он. — Они нуждаются в руководстве.

Я думаю о чертеже с загадочной подписью в его столе. «Скажите мальчику, что это никогда не полетит». Он ненавидит то, что принц контролирует науку. Это единственное, что связывает его с теми мужчинами?

Он заканчивает смешивание лекарства и наклоняется вперед, чтобы заключить меня в неуклюжие объятия. Я слишком удивлена этим жестом, чтобы спросить о чем-то еще.

Утром наш курьер опаздывает на пару минут. Я замечаю это, потому что мама делает ему замечание.

— Твой отец ушел вниз, чтобы поговорить со стражами о новых солдатах. Он очень волнуется, — она ждет, но я никак не комментирую ее высказывание. — Твой отец, — говорит она осторожно. — Говорит, что, возможно, мне стоит гулять с вами обоими...

Я давлюсь сухим хлебом. Она редко покидает апартаменты и никогда не выходит из здания.

— Я бы пошла, если бы ты была с нами, Аравия, — я вздыхаю, но не отвечаю. Ненавижу, когда она игнорирует вещи, которые ее расстраивают. Я должна поехать в замок принца. Даже если бы я могла так или иначе спрятаться за отца, есть еще шанс, что во мне нуждается Эйприл. Мама идет к фортепиано и начинает играть гаммы. Отец вышел, и мне предоставляется последний шанс пробраться в его лабораторию, пока он отсутствует. Элиот хочет, чтобы я нашла доказательства связи Малконента с моим отцом. Я проскальзываю в заднюю дверь, уделяя большое внимание ее положению. Не полностью прикрыта, не полностью открыта. Лаборатория выглядит так же, как и в последний мой визит. Прилавки загромождены разноцветными жидкостями, стол пуст. В прошлый раз я остановилась на ящике с чертежами. В этой раз я достигаю последнего. Он пуст. Но когда я толкаю его, чтобы закрыть, тот застревает. Я тяну сильнее, вынимая его из стола полностью, и опускаю руку в нишу. Мои пальцы дотрагиваются до маленькой книги в кожаном переплете, такой тонкой, что почти не ощущается в руке. Журнал падает, открывается на странице, где говорится «Это все моя вина». У меня перехватывает дыхание, и я прижимаю журнал к сердцу. Я в точности знаю, что он чувствует. В этот момент я ближе к отцу, чем была когда-либо.

Но я не могу остановиться. Размещая дневник на полу, я открываю второй ящик, наполненный квитанциями и документами. Если там есть сообщения, я их найду. Я стою на коленях, шелестя бумагами, когда возвращается отец. Он входит в лабораторию беззвучно, кладет бумаги на стол, прежде чем поднимает взгляд и видит меня. Я слежу за эмоциями, блуждающими по его лицу. Шок. Злость. Чувство предательства. И что-то, что я не могу разобрать. Чувство вины?

— Аравия? — его голос почти нормальный. Но он знает, что я искала не его. Он не говорит ничего кроме этого достаточно долго. Возможно, не может.

— Твой друг скоро будет здесь. Я видел его в лобби.