Новый мир. Книга 1: Начало. Часть первая (СИ) - Забудский Владимир

Памятник отлил местный умелец в честь героического майора службы спасения Болгарии Петра Стойкова и его товарищей, которые привели несколько сотен людей, включая и автора скульптуры, через опустошенные земли из «пункта сбора пострадавших № 452», некогда созданного невдалеке от черноморского побережья Болгарии, к их новому дому.

Бронзовое изваяние изображало троих широкоплечих мужчин в защитных скафандрах. Задние двое были в устрашающих противогазах, а первый держал свой противогаз в руке, обнажив горделивый лик и устремляя ястребиный взгляд вдаль. Рядом с памятником был сооружен красивый фонтанчик, который в летние месяцы журчал струей воды. У фонтанчика висела заледеневшая ныне табличка, строго запрещающая из него пить.

Большинство жителей Генераторного привыкли к виду статуи и не обращали на нее внимания, но некоторые прохожие ненадолго останавливались напротив или даже поклонялись. Это были те самые, кто добрался сюда усилиями болгарских эмчээсников.

— Ты о чем задумался? — спросила Мей.

— Да так, ни о чем особенно, — отмахнулся я.

— Твои родители ведь тоже пришли сюда из ПСП № 452, да? — припомнила Мей, оглядываясь на памятник. — Твои мама с папой, наверное, хорошо были знакомы с майором Стойковым. Они ничего тебе о нем не рассказывали?

— Говорили, что он великий человек, герой, — буркнул я неопределенно, стараясь припомнить хоть один рассказ родителей о легендарной личности. — Вообще-то они не очень любят говорить о своем прошлом. А твои, что, много всего тебе рассказывали?

— Ты же знаешь моего папу, он говорит не умолкая, — улыбнулась моя подружка. — Я знаю обо всех его приключениях в таких подробностях, как будто это все произошло со мной, а не с ним. И, скажу тебе по секрету, каждый год в его историях прибавляются какие-то новые страшные подробности!

Хорошо зная говорливый характер дяди Ана, я не выдержал и прыснул. Можно было поверить, что папа Мей охотно пересказывал дочери все свои переживания, в противовес своей сдержанной и терпеливой супруге — тете Пуонг. Мысленно я поставил себе зарубку, что надо будет как-то поподробнее расспросить родителей о походе Стойкова.

В этот момент рядом послышались голоса, и в переулок зашла группа милиционеров. Крупный пожилой мужчина в бушлате, из-под которого виднелось солидное брюхо и в офицерской фуражке, покрывающей ровные седые кудри, с сизо-красными щеками и водянистыми глазами, характерными для любителей выпить, грозным басом отчитывал двух подчиненных.

Один из ребят, совсем молодой паренек с большими слоновьими ушами, едва помещающимися под шапкой, выглядел так, словно только что получил хорошую взбучку. Я узнал его — это Коля, не помню фамилию, два года назад окончил школу и пошел на милицейские курсы. Его как «салагу» постоянно ставили в наряды на внешнюю стену, откуда он тоскливо наблюдал за зимними забавами молодежи.

— … понял, Гриценко?! — окончил какую-то гневную тираду суровый командир. — А ну давай, топай, быстро, сказал!

— Есть, трщ комндант! — заикаясь от волнения, пролепетал Коля и, вместе со своим товарищем затрусил куда-то мелкой рысцой.

Оставшись наедине, тяжело дышащий старик в фуражке проводил своих подчиненных грозным взглядом. А затем, оглядев переулок, обратил внимание на двух школьниках, сидящих у памятника и испуганно притихших от его криков.

— А вы что здесь шляетесь, малышня?! — спросил он своим басом, который оставался суровым даже тогда, когда он не вкладывал в голос угрожающих интонаций. — Шли бы уроки учить, что ли?

— Мы гуляем просто, Семен Аркадьевич! — бойко ответил я, не испугавшись хорошо знакомого мне коменданта. — Вот еще немного погуляем — и пойдем учиться. У нас же комендантского часа нет сейчас, да?

— Хм, — буркнул комендант, остановив на мне взгляд, слегка затуманенный, вероятно, из-за сотни-другой принятых сегодня грамм. — Больно ты у нас умный, Войцеховский. Прям как папаша твой. Ты мне лучше вот что скажи — куда твой дружок запропастился? Замыслил, небось, какую-нибудь пакость?

— Да нет, ничего он не замыслил…

— Знаю я его, у него постоянно какие-то опасные проказы на уме. Папаша его бухает так, что уже и рука ремень не удержит, вот и распоясался, сорванец. Ты бы, Войцеховский, приглядел за ним, что ли?! А то он якшается со всяким отрепьем, с Томильчуком вон этим. Вы будьте покойны, я Томильчука этого выведу на чистую воду, будет он у меня всю жизнь на исправительных работах батрачить. А дружок твой, если из той же компании — так же закончит.

— Ну что вы, Семен Аркадьевич, Джером ничего плохого не делает, — заверил я. — Мы же в шестом классе только учимся, что мы такого можем натворить?

— Ну, с вас станется, — с сомнением покачал головой комендант.

Но, кажется, последняя моя реплика, сказанная с нарочитой невинностью, напомнила коменданту, что он тратит время на «мелюзгу». Поэтому он утратил к нам интерес и, махнув рукой, бросил на прощание:

— В общем, смотрите мне тут, я вас предупредил!

Мы смотрели, как он удаляется своей тяжелой медвежьей поступью.

— Ну и злой он, — шепнула Мей.

— А он всегда такой, — ответил я, глядя, как широкая спина в пятнистом бушлате скрывается за углом.

И впрямь, когда бы я не видел Аркадьевича — он всегда был одинаково рассерженный и чем-то недовольный. Впрочем, мой папа непомерно уважал этого седого крикливого старикашку с красным носом несмотря на его быстрое дряхление и ощутимые проблемы со спиртным. «Ничего не поделаешь, такая у него работа», — оправдывала его мама. Под началом Семена Аркадьевича находился весь штатный состав нашей милиции — почти пятьсот человек, основу которых составляли суровые мужики, матерые и опытные бойцы, хорошо вооруженные и всегда готовые дать отпор негодяям, якшающимся по пустошам. Именно их стоило благодарить за то, что на Генераторное на памяти моего поколения ни разу не нападали.

— Ты не знаешь, где Джером? — спросила Мей.

— Понятия не имею. Я пытался связаться с ним, но его нет в сети.

Такое бывало прежде и не раз, поэтому я не сильно волновался за друга.

— Как ты думаешь, этот Том действительно может втянуть его в какие-то темные делишки? — забеспокоилась Мей. — Я слышала, что он курит траву, ест таблетки и нюхает порошок, да еще и достает где-то все это для других наркоманов.

— Где наркоту достают, положим, все знают, — ответил я. — Стахановы в своих теплицах растят такую ядреную дурь, о которой идет слава во всей Румынии. Вопрос только в том, действительно ли Том к этому причастен. Помнишь, как Семен Аркадьевич его «брал в оборот», по его же словам? Ничем это не кончилось.

Мей согласно кивнула. Несмотря на крутой нрав коменданта, Том в ответ на все обвинения упрямо отпирался и отнекивался. Милиционерам так и не удалось найти достаточных доказательств того, что скромный помощник мастера на водоочистных сооружениях, пусть и непутевый, торгует наркотиками. Недовольный комендант добился от нашей поселковой судьи Аллы Викторовны, чтобы она «в целях прекращения оборота запрещенных средств» запретила г-ну Томильчуку выход из селения без специального разрешения. Бывало, даже приставлял милиционера в штатском следить за ним. И все равно Том постоянно ходил под кайфом, и свежая дурь в селении так же регулярно появлялась, пользуясь у подростков и взрослых, имеющих такую дурную привычку, огромным спросом.

— И все-таки от этого Тома добра не жди, — убежденно предрекла Мей. — Помнишь, он как-то надоумил Джерри, что было бы круто выбраться из селения и побродить по пустошам?

— Да, — я припомнил тот зимний разговор. — Но, мне кажется, он тогда говорил не всерьез.

— Не знаю. Я в этом не уверена.

Вскоре нам стало холодно сидеть у памятника. Мей позвонили и позвали на ужин, и я вызвался ее провести, так как мне в этот день было спешить некуда. Мама еще вчера предупредила, что задержится, так как будет принимать в центр новых деток. Дело это было хлопотное — случалось, она из-за этого и ночевать оставалась на работе. Подруга, конечно же, позвала меня ужинать к себе, но я вежливо отказался — во-первых, не хотел стеснять Юнгов, которые обитали втроем в крохотной однокомнатной квартирке, а во-вторых, я подумал, что было бы неплохо сделать бутерброды и заявиться с ними к папе на работу. Зная, что мама будет поздно, папа тоже наверняка засидится на работе, совсем не думая о своем желудке.