Форсайт (СИ) - Лукьяненко Сергей Васильевич
— Значит ты её знаешь?
— Так я-взрослый тут полгода живу! Он всех знает, и я со многими познакомился.
— Потому что с человеком, у которого большой пулемёт, лучше дружить... — ехидно сказал я.
Встал, шагнул и невольно поморщился.
— Что у тебя с ногой?
— Да если б знал! Связка, наверное, порвана. Так с первого форсайта. Иногда слабее болит, иногда сильнее.
— Сейчас...
Михаил открыл холодильник, сморщился от зловония, но всё же начал рыться на самой верхней полочке дверцы.
— Не устраивай тут газовую камеру! — попросил я.
— Да сейчас...
В итоге он снял всю полку, вывалил её содержимое на стол и закрыл дверцу. Стал рыться в тюбиках и коробочках.
— Всё давно испортилось, — сказал я. — Не зря же в холодильнике хранили.
— Зря. Как правило достаточно не нагревать выше двадцати пяти градусов. А тут холодно всегда...
Он торжественно поднял какой-то тюбик.
— Вот, эта дрянь вообще не портится, это вьетнамская мазь с ядом кобры. Давай ногу.
— Ты уверен?
— Не трать время, а? — Миша сверкнул очками.
В результате я стянул берцы, закатал штанину, снял носки и уложил ногу на свободную табуретку. С радостью увидел, что носки свежие, трофей из квартиры с зеркалом.
— Соблюдаешь гигиену, это хорошо, — похвалил Миша. — Некоторые совсем освинячились.
Он помял мне голень, надавил в нескольких местах, уточнил, где болит. И уверенно сказал:
— Привычный подвывих голеностопа. Кажется, есть синовит.
— Чего?
— Воспаление сустава, как следствие регулярных вывихов.
— Ты в кого такой умный? — не удержался я.
— Мама врач, папа врач, и я должен был врачом стать.
Миша выдавил изрядный кусок крема и втёр мне в голень. Потом достал из своей громадной куртки рулончик эластичного бинта.
— Сейчас подлатаю, будет легче. Здешний «я» точно чего-то умеет, у него все карманы лекарствами набиты. Ты спроси при случае, может, он тебе укольчик гормона сделает в сустав? Я побаиваюсь, не пробовал ещё.
Я вытаращил на Мишу глаза.
— А чего? — Он чуть смутился, не прекращая туго бинтовать мне ногу. — Уверен, я бы в его ситуации читал книжки по медицине. Сам подумай, медик в этом мире ценится? Ценится! Лекарства частично сохранились, наверное, и операционную можно найти...
— Вот не надо только операционной! — возмутился я.
Когда я обулся и осторожно опёрся на ногу, ощущение было потрясающее. Словно и не болело ничего и никогда!
— Ты крут, парень, — признал я. — У тебя пулемёт, ты умеешь лечить и восстаёшь из мёртвых.
Миша довольно загоготал. Он и впрямь был здоровенный, громкий, но при этом какой-то бесшабашно позитивный.
— Пошли к Нюре.
Я кивнул.
К Нюре и впрямь надо было сходить. Что-то меня смущало в ней, и вовсе не ночное превращение в змею.
Странное ощущение — идти по Миру После вдвоём.
Не знаю, пытался ли я из будущего найти себе подругу или друга, прибиться к какой-нибудь общине. С другой стороны, я не встречал тут больших групп, разве что семьи иногда попадались. Но все держались обособленно.
Непонятно, на самом-то деле. Люди существа коллективные, всем нужна стая — для безопасности, для общения, для утешения. Даже злодеи сбиваются в банды, даже им нужна какая-то поддержка друг от друга.
Ещё одна загадка, и даже потерей памяти её не объяснить. Забыв свои семьи и прежние чувства, люди обязательно завели бы новые связи.
Мы вышли из подъезда, обогнули давным-давно замёрзший и засохший палисадник. Красные облака ещё не до конца просветлели, часов девять утра, пожалуй.
Нюра была на месте.
Сидела на табуретке перед свечкой в стакане (у неё склад или свечной заводик?), только в этот раз не в белом платье, а в красном. Прежнее, похоже, изорвалось во время превращения. И как она тут не мёрзнет?..
— Привет, Нюра! — громко позвал Миша. — А я тебе конфет принёс!
Девочка задумчиво посмотрела на него. Протянула руку. Миша вытряс на её ладонь несколько ярких леденцов из жестяной баночки.
— Привет, — заторможенно сказала Нюра.
Посмотрела на меня.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Прищурилась.
Вообще-то девочка была очень милая. В том возрасте, когда уже не совсем ребёнок и ещё не совсем взрослая, в общем, сплошь умиление, но и мысль: «Лет через пять бы встретиться».
Только взгляд у неё был недобрый.
— Что ж ты ночью хорошего человека пугаешь? — продолжал Миша. Мне показалось, что он и сам напряжён.
— Ненастоящий... — сказала Нюра, тыча в мою сторону указательным пальцем.
Ладонь разжалась, разноцветные леденцы посыпались под ноги.
— Ненастоящий... — медленно вставая, повторила девочка.
— Нюра, он настоящий, он хороший! — отступая от неё, пробормотал Миша.
Девочка перевела взгляд на него. Нахмурилась. И указала уже на него.
— И ты... ненастоящий... зачем... зачем вы здесь...
У меня по спине пробежал холодок.
— Мы пошли, Нюра, не сердись, — быстро сказал Миша. — Никита...
Нюра оскалилась.
Люди так челюсть растянуть не могут. Рот разошёлся до ушей, блеснули зубы — длинные и тонкие. Между ними затрепетал раздвоенный на конце язык.
Девочка издала протяжный шипящий звук. Встала, опрокинув табуретку. И тут же упала сама: у неё что-то происходило с ногами.
— Бежим, — сказал Миша негромко.
И мы кинулись прочь, в сторону магазинчиков, где он обосновался. Рюкзак тяжело хлопал по спине, я не затянул ремни как следует.
— Никогда! Днём! Не превращалась! — на бегу выкрикивал Миша. — Она! Днём! Милая!
Не останавливаясь, я бросил взгляд назад.
Нюра каталась по асфальту. Она стала ощутимо длиннее, вместо ног из платья торчал и бился в воздухе чешуйчатый змеиный хвост.
— Имел я этот форсайт! — выругался я и поднажал.
Вовремя мне Миша перебинтовал ногу. Голеностоп болел, но работал.
Мы остановились у магазинов, рядом с тёмным пятном и какими-то клочьями, оставшимися от тела варга. Ночью у ниблов был пир.
Нюра билась в судорогах у подъезда. Но то ли днём ей было труднее обратиться, то ли наше бегство её успокоило — она нас не преследовала. Через минуту она затихла, сжалась в клубок. Потом медленно поднялась — это снова была девочка-подросток.
— Я уж решил, придётся стрелять, — сказал Миша, тяжело дыша. — Блин... Жуть, да? Откуда у неё хвост вырос, из задницы?
— Мне кажется, ноги срослись. — Я помотал головой. — Не знаю, не приглядывался!
— А зубы, зубы видел какие стали? — Миша нервно рассмеялся. — Она нас почуяла, понимаешь? Поняла, что мы в форсайте!
— Ты же с ней уже разговаривал!
— Да, разок! Конфет дал. Она поглядывала, но вроде ничего... На тебя злится, факт.
— Что не дал себя ночью сожрать?
— Ну да.
Адреналин ещё будоражил кровь, но нас начинало отпускать.
— Чего от нас хочет Григорян? — спросил я. — Ни хрена мы тут не сделаем.
— От нас просят узнать, а не сделать! — наставительно сказал Миша. — Но если они сами не знают...
Мы мрачно уставились друг на друга.
— Миша, надо отсюда валить, — сказал я. — Ты знаешь, где мы?
— Новогиреево, — ответил Миша. — Мой тут полгода уже обитает.
— А мой только пришёл... — Я представил себе карту. — Двигаем в сторону МКАДа? Может, дойдём до Реутова. Нет, лучше до Балашихи.
— И зачем? — не понял Миша.
— Проверим, что за пределами Москвы.
Парень вздохнул, глядя на фигурку Нюры — та снова устроилась на табуретке. Интересно, зачем она вот так сидит? Завлекает жертву, чтобы сожрать ночью?
— Мой вернётся, — вздохнул Миша. — Форсайт кончится, и он назад потопает. У него тут всюду нычки и укрытия. Он тут прижился.
— А если записку написать?
— Станет он меня слушать... — Миша помолчал, что-то обдумывая. — Ты просто за МКАД хочешь выехать? Потом вернуться?
— Да. Стой, ты сказал «выехать»?
Миша усмехнулся.