Эми Тинтера - Рибут. Дилогия (ЛП)
– Послушай, Рен, я…
– Сперва пробежимся, – перебила его я, стараясь не смотреть в эти глаза. Из-за них я снова почувствовала себя виноватой, а мне этого не хотелось, коль скоро он считал меня монстром.
Я пустилась бежать по кругу, и он последовал за мной. Никто из нас не заговаривал первым. За всю пробежку он не сказал ни слова и продолжил безмолвствовать всю тренировку. Только по-прежнему слал мне виноватые взгляды, но я игнорировала их и говорила только по делу.
– Встретимся через час на крыше, – сказала я, когда занятие кончилось. Нам предстоял отлов больных, и я была благодарна за передышку. Перевозить людей в больницу было простым заданием, которое сложно провалить. И оно редко сопровождалось насилием.
Двадцать два кивнул, и я повернулась, чтобы уйти, но заметила Леба, который смотрел прямо на меня, прислонясь к стене спортзала. Я пропустила Двадцать два вперед, замедлила шаг возле двери и задержалась на полкорпуса.
– Спасибо, – шепнул Леб, наклонив голову и обращаясь к полу.
– Он еще у тебя? – спросила я, глядя в дверной проем. – Тот пеленгатор?
– Нет. Я вернул его, чтобы не догадались о сообщнике в здании.
Я взялась за край двери, вспомнив дрожащую Эвер.
– И ты действительно не можешь…
– Нет.
– Но…
– Нет. – Его взгляд метнулся к настенной камере. – Иди. Майер заметит, что мы разговариваем.
Он был прав, и я со вздохом зашагала по коридору. Может, это и вовсе дурная идея – помочь Эвер бежать. Она была не в лучшей форме, а по следу бежавшего рибута всегда отряжали офицеров КРВЧ. Это представляло огромный риск для любого рибута, а что говорить о ней, да еще в таком состоянии? Даже найди я способ отправиться вместе с ней, ее шансы выжить были бы в лучшем случае призрачными. Возможно, ей было правильнее остаться здесь.
Поглубже нахлобучив шлем и подтянув ремешок, я нервно посмотрела на Эвер. Она дрожащими руками прилаживала коммуникатор – ее трясло сильнее, чем утром.
– Помочь? – спросила я.
Она помотала головой и передвинула микрофон ко рту.
– Каллуму лучше?
– Ему просто отлично, – буркнула я.
– Послушай, ему ведь правда паршиво. Может, дашь ему послабление? Первые недели даются очень тяжело.
Я пожала плечами, хотя и признавала ее правоту. В памяти всплыли его большие печальные глаза, и я вздохнула.
Эвер встала, и ноги тотчас ее подвели. Судорожно хватая ртом воздух, она повалилась на пол.
– Тебе… – Я осеклась, когда она вскинула голову и сверкнула глазами.
В следующую секунду Эвер вскочила и бросилась на меня. Мы упали, и она прижала мне плечи, навалившись всем телом.
Я стала брыкаться, но она не сдвинулась и только с рычанием оскалила зубы.
В коридоре появились два человека, у одного был планшет. Эвер резко повернула голову и метнулась к ним. Врач, державший планшет, быстро нажал кнопку замка.
Я медленно поднялась, глядя не на людей, а в пол.
Бум.
Бум.
Бум.
Закрыв глаза, я вслушивалась в ритмичные удары Эвер. Я не хотела заниматься этим сегодня. Пусть вернется настоящая Эвер – та, которая поднимала мне настроение и охотно шла со мной в столовую.
Мне не хватало ее.
Я снова открыла глаза и выдохнула. Эвер медленно повернулась и ощерилась, как будто я ее оскорбила.
– Осторожно, Сто семьдесят восемь! – сказал снаружи врач.
«О, спасибо тебе, человече. Что б я делала без твоих советов».
Она метнулась на меня, как зверь, и вцепилась в рубашку, когда я попыталась увернуться. Я услышала сзади треск материи: она вырвала добрый лоскут. Эвер сгребла то, что осталось, и потянула меня к себе, обхватывая за пояс. Ее зубы царапнули по моей шее, и я ударила ее локтем в бок, высвобождаясь из захвата.
Я прыгнула на кровать, но Эвер оказалась проворнее. Сомкнув пальцы на моем запястье, она резко дернула мою руку, так что плечо выскочило из сустава, и сбросила меня на пол. Потом она оседлала меня и принялась душить.
Из моего рта вырвался слабый стон. Я сжала губы от стыда, надеясь, что люди не услышали.
Но Эвер услышала. Взор ее прояснился, и она быстро отдернула руки. На милом лице проступил ужас.
– Прости, – сказала Эвер, отползая, и глазами, полными слез, посмотрела на стоявших снаружи людей.
– Ничего, – прохрипела я, садясь и приваливаясь к кровати. Вывихнутая рука безвольно висела. – Поставь-ка ее на место, будь добра.
Она схватила меня за руку и вправила ее, склонив голову и заливаясь слезами.
– Прости, – повторила она шепотом, когда вошли люди.
– Не беда, Эвер. Честное слово. – Я улыбнулась, но она не смотрела на меня.
– Легкая слабость? – участливо осведомился врач, как будто не он сделал это с ней.
Эвер молча кивнула; он достал шприц и жестом велел подставить руку.
– Это поможет, – сказал он, введя жидкость, и потрепал ее по затылку.
Она закрыла глаза и несколько раз вздохнула.
– Ну что, получше? – спросил врач. – Сможешь выйти на ночное задание?
Она закивала, размазывая по щекам слезы.
Человек задумчиво пожевал губу.
– Сегодня ведь просто забор больных, если не ошибаюсь?
– Да, – подтвердила Эвер.
– Ладно. – Он ткнул в меня пальцем. – Смени рубашку, на спине вся разорвана.
Люди вышли. Я поднялась, сняла черную рубашку и заменила на такую же. Надела ее поверх майки, поправила шлем и камеру.
– Готова? – спросила я Эвер, подав ей руку.
Мы пошли на крышу. Эвер смотрела в пол, не замечая моих частых взглядов. Сейчас мы всяко не могли поговорить, потому что через коммуникаторы люди слышали каждое наше слово.
Двадцать два и другие рибуты уже сидели в челноке, пристегнутые и готовые к полету. Единственной учебной парой сегодня оказались Хьюго с его стажером, остальные были уже проверены в деле. В основном это были унтер-шестидесятые – за исключением Марии Сто тридцать пять, которая вышла на вторую одиночную миссию со времени нашей подготовки. Отлов больных не требовал особых навыков. Войдя в челнок, я присмотрелась к унтер-шестидесятым, выискивая признаки безумия, которым страдала Эвер. Но взгляды были потуплены, а лица ничего не выражали.
В углу челнока стояли два офицера. Молодого звали Пол, другого я не знала. Незнакомец презрительно усмехнулся, оскалил желтые зубы и указал на меня стволом.
– Сесть, – скомандовал он.
Присутствие двух офицеров было дурным знаком.
Я скользнула на место рядом с Двадцать два, проигнорировав его попытки перехватить мой взгляд. Не то настроение.
В полной тишине мы прилетели в самое сердце трущоб и высыпали из челнока, едва желтозубый пролаял приказ. Сегодня здесь было теплее; пронизывающий ветер, задувавший последние несколько ночей, утих.
– Карта с собой? – спросила я у Двадцать два, протянув ему предписание, как только за нами захлопнулась дверь челнока.
Он кивнул и помахал ею.
– С больными проще, – сказала я, пока он изучал карту. – Мы просто забираем тех, кто заражает город.
– А какое им до этого дело? – спросил он, показав на челнок.
– Они пытаются избавить население от болезни. У них ничего не выйдет, если больные будут расхаживать свободно и заражать всех подряд. Они хотят предотвратить вторую массовую эпидемию.
Он нахмурился, но комментировать не стал.
– Туда? – указал он рукой.
– Да.
Мы двинулись по грязной улице мимо лачуг и палаток. Этот район города был недостроен, и некоторые люди еще продолжали жить в самодельных домах, пока не возводили что-нибудь более надежное. Это были худшие из трущоб, в воздухе висел отвратительный запах болезни и смерти. От теплой погоды смрад усилился, хотя и не настолько, как бывало летом – тогда приходилось задерживать дыхание.
Я остановилась перед палаткой из какого-то пластика. Не слишком прочная на вид, она была еще и настолько дырявая, что вряд ли могла вообще служить укрытием. Тонкие ветки, которые поддерживали ненадежное сооружение, казались в лучшем случае шаткими.
– Белл Тревис! – позвала я.
Изнутри донесся кашель; затем передняя стенка разошлась, и появилась молодая женщина. Ее сальные темные волосы свалялись, вокруг запавших глаз чернели круги. На подбородке виднелись красные пятна. Наверное, забрызгала, когда кашляла кровью.
Она выставила вперед руки. Больные редко оказывали сопротивление.
– Взял ее, – отчитался Двадцать два, ставя женщину на ноги.
– Ты должен надеть наручники, – напомнила я.
– Зачем? Что она сделает – сбежит? – Он посмотрел на женщину. – КДХ?
Она кивнула. Голова моталась, как у новорожденного. Он бережно приложил ее к своей груди.
– Не разговаривай с ней, Двадцать два.
Он лишь нахмурился, повернулся и направился к челноку.
