Грибификация: Легенды Ледовласого (СИ) - Беренцев Альберт

Вот бы Леня сейчас собрался с духом, вынул оружие и перестрелял незваных гостей. Момент для этого был подходящий. Но Леня растерялся и то ли забыл про второй пистолет, то ли просто боялся его выхватить.

Шах-Ирридиев расхохотался, Эль-Джионозов вяло улыбнулся.

— Вот это да! — сказал Шах-Ирридиев, разглядывая свирепую Любу, — А Карл Маркс учил нас, что угнетенные должны радоваться свержению угнетателей. Совсем дурак, да? — Шах-Ирридиев весело подмигнул грозной Любе, — А вот у нас в Советской России кухарки защищают министров. И учение Карла Маркса тут не работает. Ой, все! Девушка, не смотрите на меня так, а то я сейчас обмочусь от ужаса. А если вам так дороги рубли и талоны — можете перед тем, как уйдете, взять из квартиры министра все, что хотите. Так сказать, произвести экспроприацию в интересах рабочего класса. Думаю, министр не обидится, он ведь любит экспроприации и рабочий класс. Да, Запобедов?

— Любочка никогда такого не сделает! — уверенно заявил министр, — Разве вы не понимаете, что для нее дело не в рублях? Защитить партийное руководство от бандитов вроде вас — долг каждого советского человека! Собственно, зачем вы сюда ворвались, товарищи? Если грабить...

— Что, вообще что угодно могу взять? — с сомнением перебила Люба.

— Ну конечно! — заверил ее Шах-Ирридиев, — Только министра нам оставь. Мы собственно за ним и пришли. А остальное можешь забирать смело, министру оно больше не понадобиться. Дело в том, что министр сейчас поедет на встречу с журналистами, а потом он поедет в тюрьму. А если будет сопротивляться — поедет прямиком в морг.

Так что, начинка любимой квартирки ему уже точно не понадобится. И, кстати, забери заодно его жену, нам она сейчас ни к чему. А вы не переживайте, Запобедов, ваша Валя придет вас навестить в тюрьму. Или в морг. Но в любом случае с ней ничего не случится. Мы, сарматы, никогда не применяем насилие в отношении женщин. Запрещено традицией.

Запобедов с надеждой посмотрел на Любу, точнее на ее длинную черную косу, потому что девушка стояла к нему спиной. Но Люба вдруг резким движением сорвала с себя белоснежный передник и выбежала из комнаты. Спустя несколько мгновений она вбежала назад с большим мешком картошки, который она взяла из кладовки.

Запобедов надеялся, что Люба сейчас начнет сражаться с сарматами мешком картошки, но вместо этого девушка вытряхнула картошку и грязь из мешка прямо на персидский ковер министра, а потом бросилась к серванту и стала набивать мешок хрусталем.

— Ты только Сталина не трогай, — посоветовал ей Шах-Ирридиев, указав на бюст вождя на полке, — А то без Сталина министр сдохнет от тоски. А Босс сказал, что он нам нужен живым.

Запобедов с ужасом смотрел, как исчезают в мешке его сервизы, бокалы, столовое серебро и даже коллекция древних сарматских монет, которые он собирал еще будучи главой Сарматской АССР.

Эль-Джионозов гадливо поморщился и прокаркал несколько слов по-сарматски. Судя по всему, грабеж ему тоже не нравился. Но Шах-Ирридиев лишь пожал плечами и затянулся своей трубкой.

— Ты чего такой кислый, министр? — осведомился он у Запобедова, — Неприятно, когда тебя грабят, да? А вот мою семью в сорок третьем ты отправил в Среднюю Азию вообще без вещей, разрешил взять только одежду, которая на нас в тот момент была и еще еды на два дня. Хотя ехали мы не два дня, а целый месяц.

Я вот не пойму, ты считать что ли не умеешь, а, Запобедов? Вон, свои сервизы вроде хорошо считаешь, а жратву для депортированных высчитать не можешь... А наш дом, в котором моя семья жила с восемнадцатого века, кстати, разграбили сразу после высылки, а потом снесли. Вернувшись в пятьдесят восьмом, мы даже того места, где он раньше стоял, не нашли...

— А можно я медальки возьму? — перебила Люба, — Они же дорого стоят?

— Как же... Это мои... И папины... — попытался протестовать министр. Это уже слишком. Все было так странно и страшно, а ведь у него сегодня юбилей, и все вроде было так хорошо. Он же уже старенький, почти пенсионер...

— Забирай, — махнул рукой Шах-Ирридиев.

— Нет, — твердо сказал Эль-Джионозов, — Награды отца Запобедова не смей трогать, он их получил на войне, сражаясь с врагом. А вот награды самого министра, которые ему дали за убийство сарматских женщин и детей, можешь забрать.

Запобедов рассвирепел:

— Не трогай, сука! Убийство? Какое еще убийство...

— Ну а как это называется? — равнодушно пожал плечами Шах-Ирридиев, попыхивая трубкой, — Четверть высланных умерла в первый год после депортации от голода и болезней. Мы же сарматы, мы привыкли жить в мягком климате, на хуторах. А ты нас запихал в колхозы в Средней Азии, и заставил там пахать без зачета трудодней и выходных. И мы от такого немножко повымерли. Так что ты, Запобедов, можешь собой гордиться, ты наш советский Гиммлер по сути.

— Не смейте трогать мой орден! — закричал Запобедов, — Да как вы смеете, щеглы? Такая была ситуация в стране! Я ветеран!

Шах-Ирридиев извлек из винегрета пистолет Леонида, очистил его от налипшей свеклы и картошки, а потом протянул Запобедову:

— Держи. Раз ты такой злой — можешь меня застрелить. Разрешаю.

Министр некоторое время тупо смотрел на оружие, а потом схватил его, направил на Шах-Ирридиева и нажал на спуск. Но выстрела не произошло.

— Бэм! — сказал Шах-Ирридиев, отбирая у министра пистолет и аккуратно кладя его обратно в винегрет, — Дело в том, что ты не дослал патрон в патронник, Запобедов. А, кстати, объясни нам всем, пожалуйста, почему орденоносный ветеран войны не умеет пользоваться пистолетом?

— Я... — задохнулся от гнева министр, — Я... Я обеспечивал безопасность фронта от засевших в тылу сарматских националистов, сотрудничавших с оккупантами!

— Эвоно как, — кивнул Шах-Ирридиев, — С оккупантами. А тот факт, что сарматы вообще не были в оккупации, потому что немцы не дошли до нас две тысячи километров, тебя не смущает, нет?

— Не были, но хотели быть! — заорал Запобедов, — Сотрудничали! Был даже Сарматский Легион СС!

— Ага, — согласился Шах-Ирридиев, — Был. Только он был на бумаге, и служило в нем ровно пять сарматов, и те все граждане Германии. Но это все к делу не относится. Ты лучше нам объясни, как ветеран войны может не уметь пользоваться пистолетом?

— Я болен! — снова задохнулся от гнева министр, — У меня диабет! Я просился на фронт, но меня не взяли, направили на партийную руководящую должность, чтобы я мог принести больше пользы отечеству...

— Ого, и дожил до восьмидесяти с диабетом, причем заболев еще в юности? — добродушно перебил Шах-Ирридиев, — Надо же. Врачи всего мира рукоплещут. Инсулин.

— Что? — не понял Запобедов.

— Я говорю, инсулин покажи. Ампулу, — так же добродушно попросил Шах-Ирридиев, — Все диабетики сидят на инсулине, это даже я знаю, хоть и не врач.

— У меня стойкая ремиссия, — твердо ответил министр, — И вообще по какому праву...

— У тебя с 1941 года ремиссия, блин! — неожиданно вышел из себя Шах-Ирридиев, но тут же успокоился, потом вынул из кармана куртки пачку бумаг и швырнул ее на праздничный стол, прямо на бутерброды с черной икрой, — Вот карточка на тебя из КГБ, а вот — из Минздрава. Конкретно диабет тебя мучил только однажды в жизни в 1941 году, когда тебе позарез надо было отмазаться от фронта.

И твои кореша в ЦК тебе, разумеется, помогли. Как не помочь старому другу? А еще больше наверное помог батя, соратник самого Калинина. Только вот даже твой батя на фронт поехал, хоть ему и было уже пятьдесят, хоть и поехал он в комиссарско-штабной должности. А ты тем временем занимался массовыми убийствами собственных граждан в тылу.

Диабет у него, блин. Самый атипичный в мире диабет, обостряется только накануне мировых войн. А знаешь, кто настоящий ветеран войны, Запобедов? Вот, например, отец Эль-Джионозова. Видишь, как сам Эль-Джионозов на тебя недобро смотрит? Это потому что его батя-летчик воевал с июня сорок первого и до самого апреля 1943, когда его сняли с фронта, уволили с военной службы и отправили как сармата в Среднюю Азию, где он умер год спустя от тифа.