Дональд Маккуин - Странница
Дорога к месту, куда сгоняли пленников, напоминала ад. Являясь частью Коса, это селение до мятежа не укреплялось. Впереди возвышалась грубая стена, кое-где она прогорела насквозь. Узкий парапет устилали мертвые тела. К целому участку стены привалился лучник, его мертвые руки все еще сжимали лук.
Когда-то это было мирное селение. Теперь среди домов бушевало пламя. Разрушенная улица, по которой шагали Конвей, Лис и Варналал, находилась ближе к центру, а значит, на ней были лавки купцов. Везде валялись поломанные, разграбленные товары, изуродованная мебель, объедки. На ветру трепыхались обрывки тканей.
Обогнув угол, Конвей со спутниками вышли к конюшням. Воины Орды охраняли людей, стоявших в загончике неподалеку. Около тридцати женщин и детей сбилось в один тугой клубок, рассевшись на земле. Несколько девушек, скрывавшихся в центре группы, пытались прикрыть обрывками одежды свою наготу. Конвей быстро отвернулся, но все же он успел заметить синяки и опустошенные лица, показывавшие, что эти девушки уже испытали на себе набег Летучей Орды.
Десяток пленников-мужчин стоял на другой стороне загона. Двое держали раненого, чья голова свесилась на грудь. В кольчуге зияла дыра, рана под ней была смертельна. Колени раненого подгибались, грозя отказать совсем.
Лис махнул рукой в его сторону и произнес:
— Вот он.
Перебравшись через ограду, не обращая внимания на выкрики охранников, Конвей подошел к раненому Коссиару и устроил его поудобнее. Потом поднес к его губам фляжку и сказал:
— Я никогда раньше не видел тебя. Если ты скажешь, что знаешь меня, это тебе не поможет, Копье. Самое большее, я могу спасти тебя от пыток.
Тот выдавил улыбку.
— Не думаю, что тебе это удастся. Я лишь хотел повидать тебя. Мне сказали, что ты в Летучей Орде. — Его взгляд потерял четкость, глаза уставились куда-то вдаль. Губы презрительно изогнулись. — Ты бросил своих друзей. Ради этого отребья.
— Эти люди помогли мне отомстить за себя Косу и Церкви. Коссиары вроде тебя убили ту, которую я любил. И я видел, что стало с Коссиарами, когда рабы добрались до них. Милосердия не существует, нет никакой разницы между Косом и Летучей Ордой. Ты спросил меня: почему я бросил своих друзей и ушел к этому сброду?
— Я уроженец внутреннего Коса, из живущих на Борту. У нас были свои счеты с Командой. Многие жители Борта присоединились к восставшим.
— Как такое могло случиться? Я видел поселки, в которых побывали рабы. Резня.
— Все это были крайности. Большинство из нас — беглые рабы, противники Команды и немногочисленные противники рабства — хотели лишь освободить Кос. Жизнь в кулаке у Капитана была настоящим рабством.
Конвей презрительно фыркнул:
— Крайности. Скорее бойня. Я это видел.
Склонившаяся было голова раненого вызывающе поднялась, напрягая его и без того уже истощенные силы. Долгие паузы разделяли слова.
— Любой раб в Косе мог бы рассказать свою историю о проданных детях, разлученных супругах и родственниках. Я не могу простить месть рабов. Но я понимаю ее. А ты? С какой несправедливостью борешься ты? — Молодой голос дрожал от сдерживаемых чувств. Внезапно раненый захрипел и забился в припадке дикого кашля. Со стоном он обхватил свое раненое тело руками. Изо рта потекла красная струйка. Подолом своей рубахи Конвей утер раненому лицо, потом предложил еще воды. Копье с трудом глотнул, снова закашлялся, давясь кровью. Когда Конвей потянулся к нему, чтобы снова вытереть кровь, тот раздраженно отодвинулся, намереваясь сначала высказать все, что накопилось у него на душе. — Никто бы не подумал, что ты станешь похож на них. Мне жаль тебя. Смешно. Я умираю. И жалею тебя.
Воин откинулся на изгородь, голова его повисла. Грудь вздымалась и опадала короткими резкими рывками, пока умирающее тело боролось за последний глоток воздуха.
Конвей посмотрел на его руки. Одна сжимала окровавленную рубашку. Другая вцепилась во фляжку. Он отбросил рубаху в сторону, потом сделал долгий глоток из фляги.
Раненый не дышал. Жилка на его горле дрогнула и застыла. Поднявшись на ноги, Конвей повернулся, чтобы уйти. И буквально столкнулся с Каталлоном. Вождь Летучей Орды, казалось, поглотил силу удара, оставшись стоять неподвижно, пристально глядя на Конвея со странным, беспокойным выражением. Единственное слово, которое Конвей смог подобрать для него, было — испуганное, — но оно не имело никакого смысла. Конвей отступил назад.
— Прошу прощения. Не знал, что ты здесь.
Каталлон фыркнул.
— Ты знал его? — Он ткнул острием меча в руку мертвого Копья.
— Нет. Он запомнил меня еще с Коса. Мы никогда не встречались.
Каталлон отложил оружие в сторону.
— Я уже говорил, смерть идет за тобой по пятам.
— Был бой. Многие погибли.
— Все мы для этих людей незнакомцы. Только один знал кого-то из нас. Люди, которые тебя знают, не задерживаются на этом свете. Странно. — Каталлон встал и отошел до того, как Конвей смог что-нибудь ответить.
Стоя внутри загона, Конвей наблюдал, как воины поднимают женщин и детей и уводят их. Слышались беспомощные крики тех, кого подгоняли кончиками мечей.
Другие воины стаскивали трупы защитников в дома, находившиеся на пути пожара. Тут они и сгорят. Кочевников сносили к погребальному костру, сложенному из бревен и обломков стены. Когда Конвей проходил мимо, его как раз поджигали.
Он пошел дальше, раздумывая, сколько из них знали его имя.
Перед ним возникло лицо Копья, растворилось. Какой глупец; жалеть живого человека. Глупец.
Пламя погребального костра ревело. Густой тягучий черный дым поплыл мимо Конвея. Он скапливался в ложбинках и ямах, извиваясь и закручиваясь, прокладывал путь сквозь заросли кустов.
Конвей вдруг вспомнил, что так и не спросил у утонувшей девушки-рабыни ее имя.
Глава 92
Жрец Луны вальяжно раскинулся на мягком диване. Он спроектировал его сам. В длину дивана как раз хватало, чтобы Жрец Луны мог вытянуться во весь рост. Две белые подушки, больше похожие на облака, чудесно сочетались с чуть более темными спинкой и сиденьем, которые были обтянуты свиной кожей. На набивке из гусиного пуха сиделось удобно. Жрец Луны даже придумал название для кожи, он называл ее «обивкой».
Кочевники, считавшие излишней роскошью даже стулья, шепотом рассказывали об этом устройстве. Большинство утверждало, что бог может сидеть где угодно и на чем пожелает. Другие, правда тайно, говорили, что бог, требующий страданий, выносливости и лишений во имя похода за веру, должен переносить все это наравне со своими последователями. Такие люди говорили, что Жрец Луны лишь использует Летучую Орду. Они даже предполагали, что он скорее человек, чем бог, и в любом случае не очень-то хороший. Они ухмылялись и издевательски рассказывали об ублажении задницы. И намекали, что это совсем не по-военному.
Жрец Луны лишь рассмеялся, узнав об этих слухах. Но он прекрасно понимал, какая смертельная опасность скрывается за этими шутками, и намерен был срочно что-то предпринять.
Но что?
Жрец Луны коснулся своего тюрбана. Открыто обвинить Каталлона? Это чересчур. Нет никаких доказательств, что именно Каталлон возглавляет недовольных. Он знал это, но не мог доказать. Кроме того, у Каталлона много приверженцев. Жрец Луны вздохнул: после всего, что он сделал, чтобы объединить вокруг себя кочевников Летучей Орды, многие все еще преданы Каталлону. Им никак не понять, что тот лишь статуя, скрывающая за собой другого.
Но даже если так, благоразумный человек не станет стоять под статуей, сталкивая ее вниз.
Выпрямившись, Жрец Луны подошел к корзинам, стоявшим в самом темном углу шатра. Змеи наблюдали. Темные блестящие раздвоенные языки пробовали воздух, пока наконец не узнали знакомый запах. Жрец Луны присел на корточки и заглянул в корзину, тихо приговаривая:
— Такие прекрасные, гибкие ленты, полные силы. Смертоносные, смертоносные, смертоносные. Весь день, каждый день. Меня окружают бахвалы и обманщики. Они выставляют напоказ свои мышцы. Или оружие. Они показывают нам свои ужасные рожи. Но никто из них не приближается к вам, мои бесчувственные, смертоносные дети. И ни один из них не может нанести удар так точно и быстро. Мое оружие. Будьте начеку. Будьте готовы. Жрец Луны придет за вами.
Обе змеи одновременно зашевелились. Каждая проползла по своей корзине и свернулась у входной дверцы.
Жрец Луны вернулся к дивану. Вошел раб, чтобы зажечь свечи в искусно отделанных подсвечниках. Он не зажег и половины, когда Жрец Луны отослал его прочь. Раб чуть поколебался, неуверенный, какой приказ ему следует выполнять, и Жрец Луны с ругательствами поднялся на ноги.
— Думаешь, богу необходимы эти жалкие язычки пламени? Ты видел, как я вызвал огонь больший, чем все свечи в этом лагере, вместе взятые, лишь для того, чтобы убить одного человека. Ты что, не слышишь? Убирайся!
