Дмитрий Шухман - Тень прошлого
«С добрым утром, Джон», — крикнул он мне. По понятным причинам своего настоящего имени я решил никому не называть.
«Тебе того же. Хотя вообще-то уже полдень. Тани не видел?»
«Она с утра к Кларе убежала, по-моему, так оттуда и не выходила».
«Понятно. Кстати, куда едем теперь?»
«Без понятия. Наверное, Шеф на привале скажет».
«Ясно. Ты поаккуратнее на дороге, не дрова все-таки везешь».
«Извини, колдобина была, не заметил».
«Ладно, бывай», — я прибавил скорости, пробежал мимо двух фургонов, перекинувшись по дороге парой слов с ребятами на козлах.
Фургон Клары отличался от других ярко-голубой окраской и торчащей сверху стальной трубой. Из трубы валил густой белый дым, значит Клара, которая занимала должность повара и врача готовила обед для труппы. Я запрыгнул на подножку и заглянул внутрь. Округлая фигура Клары в коричневом платье и белом переднике наполовину перегораживала массивную кухонную плиту, белые пухлые руки грациозно порхали над крышками многочисленных кастрюль и сковородок. Справа от плиты на полу сидела Тани и внимательно наблюдала за всеми манипуляциями Клары. Я буквально чувствовал, как она, словно губка, впитывает все, что видит. Я спрыгнул с подножки, обогнул фургон и устроился на козлах рядом с Чарли.
«Здорово, Джон! Как оно?»
«Бывает хуже, к счастью, реже», — отшутился я.
«Понятно. Будешь?» — Чарли протянул мне мятую пачку «Camel».
«Не, спасибо, не курю», — в жизни не пробовал и не собираюсь.
«Ну-ну. Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет», — с пророческим видом изрек Чарли.
«Почему же не пьет? Обижаешь!»
Я спрыгнул на землю и побежал к своему фургону. Там у меня в подсобке был заныкан ящик пива. Вытащив четыре тепловатые бутылки, я уже собирался вернуться к Чарли, но что-то заставило меня остановиться посреди дороги и посмотреть назад. Недоброе предчувствие кольнуло душу — слишком все было хорошо, чтобы так долго продолжалось. Но предчувствие ушло также, как и пришло и я только пожал плечами — живы будем, не помрем, остальное приложиться.
Следующим нашим пунктом назначения оказался город Новая Надежда. Вид этот город имел довольно необычный. Землю, где он располагался, симметрично пересекали широкие заасфальтированные полосы и горожане старались ставить дома именно на них. Свободную от асфальта землю использовали под грядки, что в сочетании с ярко-красными крышами домов делало город похожим на огромное лоскутное одеяло. Среди обычных деревянных домов попадались строения весьма необычной формы. Они были сделаны из покрытого белой эмалью металла, который кто-то словно свернул в трубку бумажный листок. Вдоль стен шли удивительно маленькие овальные окошки. Больше всего это походило на остатки какого-то огромного трубопровода, который разрезали на части и приспособили под жилье. Вот только… У одного из домов стена с левой стороны была нормальной, зато с другой ее словно вытянули паралельно земле и присобачили с каждой стороны по треугольной плоскости. Зачем они были нужны, я так и не понял — на солнечные батареи вроде не похоже. В центре города над домами возвышались обугленные руины какого-то большого — в полгорода площадью — здания.
«Интересно, что тут раньше было», — пробормотал я.
«Аэродром».
Я оторвался от бинокля — того самого, что позаимствовал в лагере Братства — и увидел, что рядом со мной стоял Чарли.
«Аэродром», — повторил он, — «Такое место, где взлетали и садились самолеты».
Или я не так услышал или он не так сказал. Взлетали?
«Погоди, что значит — взлетали?» — решил я все-таки уточнить.
«Ну так, просто. Самолеты — это такие машины, на них раньше люди летали по воздуху. Вон, видишь такие вот длинные белые дома? Это то, что от них осталось. А по асфальтовым полосам они разгонялись. И садились на них».
Так. Этому больше не наливать. Я решил, что лучше не спорить, а просто отойти. Летали, как же. А я завтра тройню рожу.
Согласно давно установленному порядку цирк остановился в двух километрах от города и Старик Фонел с Диком отправились на переговоры с местными властями. Оставшимся, впрочем, скучать не приходилось. До самой темноты мы таскали, распаковывали, драили, красили, собирали, разбирали, репетировали… Словом, когда Фонел и Дик вернулись, цирк находился в полной боевой (то есть, я хотел сказать артистической) готовности.
Фонел что-то прошептал Дику и ушел к себе в фургон. Шептал он не потому, что хотел что-то от нас скрыть. Просто старику уже было под восемьдесят и говорить громко он просто не мог. У Дика таких проблем не было, так что его слышало все живое на полтора километра вокруг.
«Завтра утром мы при полном параде входим в город и располагаемся в самом раздолбанном здании в центре. Крыши у него, правда, нет, зато внутри куча свободного места. Программа выступлений обычная. Даем одно представление и уходим. Так что местных не задирать, в кабаке не зависать, налево не шастать. Вопросы?»
«Извиняюсь, но нельзя ли мне завтра не высовываться на параде? Если меня узнают местные, могут быть неприятности», — это сказал Чарли.
«Ясно, — о причинах Дик спрашивать не собирался — у каждого тут были свои „скелеты в шкафу“, — А теперь всем спать, кого через полчаса застану в вертикальном положении, завтра будет изображать „человека без рук, ног и ушей“».
Этого он мог и не говорить. Все так уработались, что кое-кто устроился спать там же, где стоял, благо ночи были теплые. Я решил все-таки собраться с силами и доползти до фургона.
«Тани, ты тут?» — вполголоса проговорил я с порога.
В ответ донеслось нечленораздельное сонное бормотание. Значит тут.
Я в полутьме пробрался на свою половину и прямо в одежде повалился на кровать. Над моей кроватью была прибита небольшая полочка для разных мелочей, ну там расчески, часов и так далее — именно она спасла Тани от участи быть расплющенной массой моего тела. Я практически повис в воздухе, ухватившись за полку левой рукой. Гвозди скрипнули, но выдержали. С трудом вернув телу устойчивое положение, я озадаченно смотрел на девушку, которая вольготно развалилась на моей кровати. Что это — внезапный приступ цивилизованности или она просто от усталости не стала разбираться, где чье место? Какая бы ни была причина, эту ночь мне пришлось провести на полу.
Утром меня снова разбудил удар об пол. Только теперь с кровати свалился не я, а Тани. Видимо с непривычки. Все могло быть смешно, но оказалось довольно грустно — упала она лицом вниз, разбила губу и расквасила нос. Снаружи уже стучали в окно- цирк выступал с минуты на минуту. Я быстро осмотрел пострадавший нос на предмет перелома, вытащил из аптечки вату, спрятал зеркало и выскочил на улицу.
Вы когда-нибудь видели, как бродячий цирк входит в город? Я вот ни разу — во всяком случае, в качестве зрителя. Во время парада я стоял на крыше фургона, затянутый в полосатое трико, увешанном надраенными до блеска медными медалями, словно Красная Шапочка — шапочками. Вокруг стояли две здоровенные гири, сделанные из покрытой черной краской фанеры, которые я время от времени поднимал, а для пущего эффекта и подбрасывал. Внизу сверкали яркие наряды танцоров, жонглеры подбрасывали в воздух свои шары, факелы и булавы, факир выпускал в небо огненные шары. На крыше соседнего фургона оркестр из пяти музыкантов играл какой-то старый бравурный марш, тщетно пытаясь прорваться сквозь голос Дика, который, вооружившись рупором, зазывал всех жителей города на «удивительное, захватывающее, умопотрясающее и всеувлекательнейшее представление лучшего и единственного во всей Америке бродячего цирка Франческо Фонтарели». Господи, как он только это выговаривал?
Проехав таким образом мимо столпившихся по обе стороны улицы жителей города, цирк вкатился во двор старой развалины, которая должна была к вечеру превратиться в нашу арену. Рабочие быстро развесили повсюду яркие рекламные полотнища, призванные не только привлекать публику, но и закрывать от внешнего мира все наши приготовления — у артистов, сами понимаете, свои секреты. Впрочем, публика снаружи не скучала, исправно просаживая деньги в многочисленных сувенирных лавочках и аттракционах. За два часа до представления открылась фанерная будка кассира, которую тут же чуть не снесла толпа желающих попасть на представление.
А внутри здания снова началась беготня — нужно было подготовить реквизит, притащить стулья и скамейки, поставить декорации, переделать еще сотню мелких и не очень дел.
Начало представления было назначено на девять вечера. Сейчас было уже девять пятнадцать. В зал набилось пожалуй все население города, кроме стариков и грудных младенцев. Мест, разумеется, на всех не хватило, добрая половина публики либо стояла, либо сидела прямо на полу. На сцене уже вовсю чудодействовал факир Ахмеб-ибн-Али-Кусым (в миру Альфонсо Солери). Я в это время сидел в огороженном ширмами закутке и как обычно кряхтел, пытаясь натянуть трико, которое было мне мало размера на полтора. Кто-то прошел мимо, стукнув в ребро ширмы.
