Новый мир. Книга 4: Правда (СИ) - Забудский Владимир

За моими плечами был огромный груз вины. Мои руки, что не говори и на кого не пеняй, были по локоть в крови. В этом плане слова старой несчастной женщины, потерявшей отца и сына во время резни в балканской деревне, к которой я был причастен, были лучшим аргументом, чем тысяча доказательств, умело сфабрикованных в недрах СБС. И хотя я был меньшим виновен, чем другие — это все равно не давало мне права на отпущение всех грехов. Требуя справедливости для других, ты должен быть готов и сам ответить за свои дела по справедливости — в ином случае ты не более, чем лицемер.

Однако если за решетку сяду я один, а настоящие злодеи, во имя разоблачения которых я принес себя в жертву, останутся на свободе — то это будет не правосудием, а надругательством над памятью убитых. Отрицая свою вину, отрицая честность и объективность проводимого процесса, я не пытаюсь выгородить себя, не стремлюсь избежать ответственности — я прежде всего требую настоящего правосудия.

«Звучит как слова для заключительного слова», — подумал я.

В этот момент за дверью камеры раздались шаги тюремщиков.

— Лицом к стене! — скомандовали мне.

Моим местом в зале для заседаний был квадратный «аквариум» из пуленепробиваемого стекла, в который конвоиры заводили меня перед началом слушания. «Аквариум» был пуст, если не считать того, что одна из его стенок представляла собой сенсорную поверхность, с помощью которой я мог просматривать электронные документы, фрагменты фото— и видео— доказательств, фигурирующих в процессе.

— Я смотрю, мое очередное ходатайство о публичном рассмотрении снова отклонили? — почесывая бороду, которая за эти месяцы достигла довольно внушительного размера, спросил я, оглядывая практически пустой зал, в котором мой голос отдавался гулким эхом.

По другую сторону от моего «аквариума» находились места для стороны обвинения. Там сидела Анна Миллер и ее молодая помощница, сосредоточенно просматривая какие-то материалы. Подняв на меня взгляд, Миллер холодно ответила:

— Учитывая, что это было девятое аналогичное ходатайство, трибунал его даже не рассматривал.

— Я не удивлен! Публичность похоронила бы это судилище. Состряпать наспех обвинение против козла отпущения и протащить его через трибунал — такие черные делишки делаются только за закрытыми дверьми. А иначе вы работать и не умеете. Не так ли, Миллер? Или за тебя сегодня будет говорить твой хитросделанный босс?!

Миллер порывалась ответить что-то. Но Лоусон, физически находящийся в Канберре, чье холеное лицо отображалось на дисплее у нее за спиной, высокомерно прошелестел своим неприятным мягким голосочком:

— Анна, не опускайся до того, чтобы вступать в бессмысленные склоки с обвиняемым. Скоро он будет там, где ему и место.

Усмехнувшись, я посмотрел на Лоусона и едко заговорил:

— Между прочим, Лоусон, я долго думал, и вспомнил наконец, где я о тебе слышал. Ты ведь тот самый «хирург», сделавший себе карьеру в СБС выбиванием показаний под пытками! Это ведь ты написал методичку СБС по «особым техникам допроса», а?

Заместитель главного «инквизитора» посмотрел на меня. В его глазах был виден оттенок раздражения из-за того, что он вынужден выслушивать оскорбления со стороны какой-то букашки, и не может прихлопнуть ее одним движением, как ему бы хотелось. Но, вместе с тем, в его глазах читалось и удовольствие от осознания своего несомненного превосходства и созерцания жалкого положения того, кто вздумал поднять на него голос. Увидев это выражение лица, я удостоверился — мое предположение попало в точку.

Не сводя с него глаз, я посулил напоследок:

— Ты должен знать, как никто, Лоусон: все мы под «Куполом» ходим. Большой Брат все видит. Ничто не забывается, все остается в твоем файле. А судьба — прихотливая штука. Сегодня ты «на коне», весело зажимаешь кому-то пальцы дверью. А уже завтра — кто знает, не окажутся ли твои пальцы там же. Вон Окифора тоже полагал, что он неприкосновенен. И где этот ублюдок сейчас? Что-то ты, кстати, не особо спешишь его ловить. А, Лоусон? Чувствуешь, небось, родственную душу?

Ни он, ни Миллер ничего не ответили. В этот момент в передней части зала загорелись пять расположенных в ряд дисплеев, на которых отразились лица и верхняя часть туловище пяти судей расширенной коллегии трибунала — троих мужчин и двух женщин в строгих черных мантиях, всем за сорок или пятьдесят. При их появлении Миллер со своей помощницей, сразу же встали. Мне не понадобилось этого делать — в моем «аквариуме» стула не было, а требовать его, размахивая справками о своей инвалидности, я посчитал ниже своего достоинства.

— Заседание трибунала объявляется открытым, — начал бубнить председатель трибунала. — Рассматривается уголовное дело № 3267806551 по обвинению, именем Содружества, Димитриса Войцеховского, 10-го мая 2061-года рождения, резидента Содружества, в совершении преступлений, предусмотренных статьями…

Как и все предыдущие заседания, это началось с формальностей — подтверждения личности и полномочий явившихся лиц, решения мелких процессуальных вопросов и ходатайств. Однако на этот раз рассмотрение малозначимых вопросов не затянулось — председатель трибунала прошелся по ним галопом. Это был верный признак того, что трибунал был намерен вынести сегодня приговор.

— … обвинения выдвинуты по трем эпизодам, связанным с деятельностью обвиняемого как экс-сотрудника частной военной компании «Грей Айленд Ко» и участника паравоенного формирования «Железный Легион», — напомнил председатель. — Эпизод № 1 — умышленное разглашение информации, составляющей государственную тайну, а также публичные призывы к совершению аналогичных действий со стороны других лиц в рамках кампании «Правда о войне», произошедшие 25-го сентября 2095-го, в Сиднее, на общем собрании членов Независимого союза отставников — контрактников и 30-го сентября 2095-го года, в Сент-Этьене, в эфире телеканала OWN; эпизод № 2 — соучастие в убийстве коммунистического активиста Джереми Н’до, его жены Матильды Н’до и трех их несовершеннолетних детей — 5-летней Заиры Н’до, 10-летнего Мустафы Н’до и 16-летней Сары Н’до, в Центральной Африке, 3-го марта 2090-го года; эпизод № 3 — массовые убийства и другие преступления против нонкомбатантов в Центральной Европе — в селении Липник 30-го марта 2090-го года, в селении Кирна 12-го апреля 2090-го года, в селении Склониште 29-го апреля 2090-го года и селении Пожарево 11-го мая 2090-го.

Я выслушал знакомый мне текст обвинения молча.

— Стороне обвинения предлагается в последний раз объявить о поддержке обвинения или об отказе от него.

Миллер перевела взгляд на босса. Лоусон прокашлялся, перед тем как важно объявить:

— Уважаемый трибунал, сторона обвинения полностью поддерживает обвинение по всем эпизодам.

— Позиция обвинения ясна, — кивнул председатель трибунала. — Обвиняемому предоставляется заключительное слово. Я призываю обвиняемого не злоупотреблять этим правом. Мы провели в общей сложности двадцать шесть часов прений на предыдущих заседаниях. Обстоятельства дела досконально известны всем присутствующим. Это закрытое заседание, и праздных наблюдателей здесь нет. Так что в длительных разглагольствованиях на публику — нет нужды.

Я усмехнулся, прежде чем заговорить:

— Я считаю это немыслимым, ваша честь — ограничивать обвиняемого в последнем слове, да еще и в столь сложном деле по столь тяжкой статье. Не надо быть юристом, чтобы понять — это противоречит базовым основам уголовного процесса. Точно так же, как и непредоставление мне права на выбор нормального защитника. Точно так же, как и ведение этого разбирательства за закрытыми дверьми. Точно так же, как… Да что там, не буду продолжать этот список. Весь этот процесс — одна сплошная профанация. Но не беспокойтесь. Я не тешу себя иллюзиями, что мои слова на что-то влияют. Поэтому я буду краток.

— Обвиняемый, признаете ли вы свою вину по первому эпизоду? — спросил глава трибунала, оставив без внимания мой демарш.

Посмотрев по очереди на каждого из судей, я уверенно произнес: