Сладкий апокалипсис. Ты моя (СИ) - Сумеречная грёза
— Не у всех такие большие, у некоторых ещё больше, — я сказал тогда чистую правду, а она занесла меня в черный список.
Так что пришлось остановиться на мускулистых сослуживицах, и просто трахать то, что привык.
Пока в мои двадцать два не грянул апокалипсис…
Рыжуля всё время ходила с недовольным личиком, с тех самых пор, как мы встретились. Несмотря на это, ещё тогда меня посетило чувство, что мы где-то виделись. Как только она сменила хмурость на милую улыбку, меня будто током прошибло. Это был тот самый взгляд. Я и раньше замечал, что он знаком, но ведь я ловил этот взгляд только под одним углом… О чертах лица я даже и думать не стал — они были точь-в-точь. И имя ее походило, Аннарива и Анна, будто судьба прописала мне крепкий хук справа. Не удивительно, что я ее не нашел тогда, ведь Анна была ещё совсем мелкой — двенадцать лет.
Странно получается, на свете десять миллиардов людей, и ни одного подходящего человека. А когда остались сущие единицы, появляется тот, кого ты так сильно искал когда-то. Полный бред.
Из сундука торчало зелёное платье, которое я отрыл в одном из бутиков на вылазке, оно было точно такое, как на плакате.
А моя Аннарива оказалась та ещё стерва с характером… ух… я представил ее смелый язычок на своем члене.
Сука, ведь нельзя. Никаких телодвижений до ответа из Квартейла… и потом нельзя! — одернул я себя. Она и так истерит. Уж не знаю, что такого с ней случилось, но не переваривает она меня знатно. Если честно, я и сам иногда себя не перевариваю, так что винить ее за это смысла нет. Так она может наделать всякой херни. Собрать свой выводок и свалить, или ещё чего хуже. Пуганая девка. Как оказалось, совершенно оправданно.
— Ну, сладкая, готовь свое личико, — сказал я Аннариве, глядящей на меня так привычно с плаката. Я уже чувствовал ладонь у себя в штанах, — Уж лучше твои нарисованные губки, чем чьи-то настоящие.
Пока полуденное солнце заливало рыжие локоны сладкой красавицы я, склонившись над ней сверху, наяривал в руках свой член.
Глава 10. Анна. Воспоминания
Работа с пчелами меня успокаивала. Монотонные движения, молчаливые собеседники, и не нужно ни о чем беспокоиться. Пчелы были моими маленькими друзьями, которые вьются вокруг, приветливо жужжа. Они никогда не кусали меня, словно принимали за свою. Но прежде чем идти на пасеку, я всегда подходила к какому-нибудь маленькому улью, без сетки и перчаток, чтобы произвести первое знакомство.
— Здравствуйте, пчёлки, — всегда говорила я им. — Уверена, что вы хорошие, но давайте немного познакомимся.
У каждой пасеки был свой характер. И к каждой нужен был свой подход.
До апокалипсиса я училась на архитектора, и спроектировать ульи в Перианте не составляло труда.
Здесь всегда ощущалась легкость. Я стояла посреди ульев и летней травы, а вдалеке высились горы. Если бы мне пришлось покидать это место, я бы очень скучала.
Когда работаешь на пасеке, становится удивительно спокойно.
Появлялось время подумать над жизнью, над прошлым, над будущим. Над настоящим. Сегодня выдался удачный день для неудачных воспоминаний. Я чувствовала, что должна была оглянуться назад. Иначе как мне Понять то, что происходит сейчас? Когда-нибудь ты должна принять это, Анна. Наверное, если бы осталась жива цивилизация, я нашла бы какого-нибудь психолога, и он решил все мои проблемы. Решил все проблемы… я усмехнулась, довольно громко. Никто в дыму этого не заметил, а пчёлам было все равно. Может, и прав был Курт, когда говорил, что смеяться без причины плохой знак. Но у меня-то она была, и, скорее, это ухмылка разочарования.
Мы встретились, когда мне исполнилось шестнадцать. Тогда мне казалось, Марэль влюбился в меня с первого взгляда. Он и сам так говорил. Какие же прекрасные речи он вел! Правильно говорят, девушки любят ушами. Он так пылко признавался в любви, что я и сама влюбилась до беспамятства. Я искренне верила в любовь с первого взгляда, а он, как оказалось, не верил ни во что. Думалось, что два года платонических отношений до моего совершеннолетия — это плод уважения и его искренней любви, а оказалось, это был плод обмана. Я была для него лишь ширмой, чтобы его продвинули по работе. Ему нужна была репутация женатого человека, или хотя бы влюбленного. Влюбленного… в живого человека. Марэль Рива оказался извращенцем, помешанным на роботах. Обществом это порицалось, ведь вопрос повсеместной роботизации тогда стоял очень остро… и люди недолюбливали конкурентов. А Марэль был озабочен железяками в женском обличье, и это ему мешало строить карьеру. Ведь шли слухи. Тогда он и решил встретить кого-нибудь, кто отведет подозрения от его нездоровых увлечений, и ему на пути попалась я. Восторженная наивная дурочка, которая развесила уши. После свадьбы он резко поменялся. Первую брачную ночь я вспоминаю с содроганием. Столько крови, столько боли… и мои слезы. А он только пожал плечами:
— Может, тебе врача? А если бы ты была роботом, не было бы таких проблем.
Мы промучались в браке полгода, пока у меня не открылись глаза. Каждое прикосновение ко мне ему было неприятно, иногда мне казалось, что он даже испытывает отвращение при виде живой плоти. Моего тела…
— Роботы просто гладкие и приятные, а ты вся покрыта волосами, — отнекивался он сначала, — Я вовсе не любитель роботов, просто они… идеальные, что-ли. Хочу, чтобы и ты была идеальная.
— Но ведь у них на голове есть волосы, — растроенно возражала я.
— Только на голове, — кривился Марэль.
И я избавилась от всех волос на теле, кроме головы. Безвозвратно избавилась, став гладкой, как робот, ведь так ему нравилось… От этого иногда становилось холодно, особенно между ног, но потом я привыкла. Но волосы оказались лишь предлогом, чтобы не прикасаться к моему телу. Ничего не изменилось, я оставалась так же противна мужу.
Я застала их вместе в нашей собственной спальне. Он имел ее сзади, его достоинство было таким твердым, каким со мной не было никогда. Он убеждал, что это всего лишь железка, а я живая. Что это не может считаться изменой, в тот момент мне будто выжгли душу.
— Добрый вечер, Анна Рива, могу я предложить вам чаю? — спросил услужливый робот, включив протокол гостеприимства. Она так и не поменяла позы, и я видела узкий разрез между ног, из которого вытекала сперма моего мужа. Он даже не был похож на вагину — просто грубая имитация для тех, кто захочет использовать вещь не по назначению.
— Ты что, взял робота — официантку?! — вспылила я тогда.
— Она не официантка, а стюардесса! — возмутился Марэль.
— К сожалению, в меню остались только зеленый и белый чаи, но я могу предложить ещё апельсиновый сок, — не унималась стюардесса.
— Она думает, что мы на борту? — опешила я.
— Я запустил полётный шаблон, — ответил Марель, а потом спохватился, — Анна, все не так. Ерунда какая…
И он снова начал говорить. Красиво, как и всегда. Но его сладкие речи меня уже ни в чем не убеждали. Я сняла розовые очки, открыла глаза, поняла, что зря терпела всю эту боль. В тот же вечер я собрала свои вещи и бросила его, а он остался жить со своим роботом.
Глубокая рана. Он не любил меня, и не хотел. Неужели я оказалась настолько плоха, что проиграла какой-то железяке, у которой даже нет особого мыслительного процесса? Я даже не говорю про душу. Трудно принять это, если ты была так сильно привязана к человеку, к своей первой любви. Мне было шестнадцать, мои чувства были искренни. А он их растоптал. Я хуже робота… меня нельзя любить. Нельзя хотеть. Что бы я не делала… А перепробовала я почти все. Смешно вспомнить сейчас, на что глупая молодая девочка шла тогда, чтобы пробудить желание в своем муже. Я записалась на курсы соблазнения, чтобы его член был не таким вялым и сморщенным, когда он прикасался ко мне. Но он все равно был вялым, что бы я не делала своим языком, и какие бы фокусы не пыталась вытворять в постели, как бы соблазнительно не одевалась, как бы не стреляла глазками, как бы вкусно не готовила… Даже когда мне удавалось возбудить его, одевшись как робот-стюардесса, он двигался во мне нетерпеливо и рвано, и никак не мог закончить.
