Дональд Маккуин - Воин
Джалайл сошел с трибуны. Гэн и Клас были застигнуты врасплох, когда Мажордом дернул за незаметный до того шнур, и с верхней части трибуны спустился черный занавес. За этим прикрытием барон небрежно кивнул двум воинам Собаки и ушел. Люди у основания стены были отозваны своими офицерами.
Клас заговорил первым:
— Почему бы ему не уйти, как всем? Этим ребятам нравится шоу. Весь спектакль затеян лишь затем, чтобы сказать этому стаду, что они будут учиться защищать себя?
Гэн произнес:
— Я хочу видеть офицеров, которые привели сюда этих людей. Пусть они пришлют в арсенал пятьдесят самых активных парней. Для начала нам нужна хоть какая-нибудь организация. — Услышав в своем голосе холодную точность, юноша поразился ей. Клас тоже прочувствовал это. Его лицо исказилось от удивления, затем стало невыразительно покорным. Не сказав ни слова, он ушел.
Гэн отвернулся. После смерти отца он чувствовал в себе нарастающее противоборство двух совершенно разных натур. Его приказы Класу граничили с оскорблением человека, который выучил и вырастил его, но новая личность требовала послушания. Он махнул рукой в сторону Класа, и настоящий Гэн внутри него оскорбился. Второму же Гэну доставляло удовольствие, когда его приказы выполнялись незамедлительно.
Внутренний голос, голос его матери, говорил: жизнь дала мне два сердца в одном теле, и мой сын будет таким же.
Неужели она имела в виду именно это? Этот человек с железными нервами, во имя власти отвергающий любовь друзей, — неужели для этого Гэн был рожден? Что двигало ею, любовь или ненависть?..
Далеко на юго-востоке сверкала раздвоенная вершина Отца Снегов. Еще дальше на северо-востоке возвышался его брат — Разрушитель. Люди Собаки знали о нем лишь по слухам, изредка забираясь в окружающие горы. Величественное великолепие обеих вершин напомнило Гэну о мире по ту сторону гор — мире, в котором он вырос. Эта земля была совершенно непохожа на его бескрайние молчаливые прерии, в которых витал дух свободы. Здесь был мир границ и запретов, мир людей, живущих по схемам, а их жизни и их история состояли из клубка непрочных союзов.
Воспоминания принадлежали прошлому, которое, возможно, никогда не вернется.
Не важно, что побуждало людей искать все больше и больше власти, — теперь это стало уделом и Людей Собаки. Эта жажда власти привела к гибели Кола. Она превратила в изгнанников Гэна и его лучшего друга. И она же заставляла теперь этого друга обижать.
И обижать Нилу.
Видимо, путешествие пошло ей на пользу, Нила выросла. Гэн скучал по ее непосредственности, это правда, но сейчас ее смех возвращался. Когда девушка смеялась, она напоминала ему о весне, ее блеск мог разогнать самую непроглядную тьму. Долгими днями и еще более долгими ночами Гэн спрашивал себя, сможет ли Нила снова радоваться. Лишь недавно она, кажется, начала приходить в себя.
Снова ситуация была двусмысленной. Он мечтал видеть беззаботную счастливую Нилу, ту девочку-женщину, жившую с песнями и знавшую свое сердце и разум. Но он помнил, что та Нила любила Класа на Бейла.
Эта мысль скрутила Гэна, пронесясь сквозь разум огненной полосой, на мгновение затмив рассудок.
Он ревновал, не желая этого признавать, понимая разрушительную силу ревности. Но Гэн также знал, что высказать мучившее — верный способ нажить кучу неприятностей.
Собственная рассудительность огорчала Гэна еще сильнее. Юноша хотел бы быть в ярости, негодовать и бороться. Но с кем?.. И почему? Клас ничем не навредил Ниле. Он, казалось, едва замечал ее.
Когда девушка смотрела на Класа, ее лицо было спокойно — маска, выражавшая по необходимости интерес, всегда дружелюбие и даже, если надо, необходимую веселость. Но по тому, как следили за ним ее глаза, Гэн знал, что все это лишь притворство. Зачем еще ей понадобилось скрывать свои эмоции, быть такой осторожной, показывая в точности то, что от нее ожидалось?
Гэн знал.
В глубине души она все еще стремилась к Класу.
Новая Нила дарила Гэна своим присутствием. Ее улыбка была теплой, а внимание возбуждало. Все чаще и чаще юноша вспоминал, как золотая головка лежала у него на груди, а тонкие уверенные руки обнимали его; вспоминал, как прижималось к нему ее тело. Гэну снова хотелось держать ее так, и было стыдно признаться, что ему все равно, пришла Нила к нему в радости или печали — важно, что пришла.
Она верила, что он может совершить многое, и это придавало Гэну уверенности. Забота Нилы умножала его решимость. Он стал заходить к ней после своих встреч с бароном.
Это были утомительные, беспокойные встречи, наполненные скрытой борьбой. Несмотря ни на что, барон тосковал по временам, когда жил в согласии со своим королем, впадая в унылую депрессию, вызванную потерей сыновей.
Нила приносила облегчение. Она выслушивала, указывая на упущения в подходах и слабые места в доводах барона. Более того, девушка симпатизировала ему. Ни разу она не упомянула о неопределенности их существования, не заговорила об ужасном одиночестве. Нила терпела свою боль и разделяла его боль, не говоря ни слова.
Проведенные с нею часы придавали Гэну силы.
Его мысли прервал резкий свист. Когда юноша глянул вниз, Клас доставал пальцы изо рта. Сигнал давал Гэну понять, что его ждут люди, собранные по приказу. В первый момент он рассердился. Гэн хотел с достоинством провести первую встречу с подчиненными, а свист в их присутствии мог сослужить плохую службу. Однако можно использовать шанс, подумал он. Люди должны учиться общению в бою, а свист Собак был куда более эффективен, чем голос. Он показал им, как легко Клас обратил на себя внимание, и это устраняло любые мысли о том, что с ним можно общаться запанибрата.
Подозвав собак, Гэн Мондэрк отправился отдавать свою первую команду.
* * *Юноша готовился к обеду, когда служанка, заглянув в его комнату, сообщила, что барон желает его видеть. Когда женщина ушла, Гэн присел в задумчивости. Обычно Джалайл ел вдвоем со своей женой — приятной тихой женщиной, с потерей сыновей еще глубже ушедшей в себя. Сайла упоминала, что та часто поговаривала об уходе в монастырь в Нью-Сити, но барон не отпускал ее. Гэн понимал причину: жена была одной из немногих, с кем Джалайл чувствовал себя свободно.
Повсюду в королевстве происходили перемены, бросавшие вызов всему старому, ища плодородную почву. Нила слышала рассказы о новой религии, распространяющейся по деревням. Клас беседовал с людьми, сражавшимися с регулярной армией Олы, и слышал о чувстве беспомощности перед их профессионализмом. Стычка, в которой погибли сыновья барона Джалайла, в масштабе королевства была незначительным столкновением, но поражение деморализовало Харбундай.
Гэн чувствовал, что тот набег был только разведывательной вылазкой. Это подтверждали недавние сообщения о боевых отрядах Дьяволов, появившихся в Оле. Однако приходили не только плохие новости. Ходили слухи о растущем беспокойстве в некоторых районах этой страны.
Однако наиболее волнующей проблемой стало другое. Король продолжал настаивать, чтобы барон допустил в замок его племянника в качестве «советника».
Обед отлично показал нежелание Джалайла решать свои проблемы. Вместо военного совета получилась спокойная изысканная трапеза. Там, где Гэн собрал бы за столом разведчиков и шпионов, способных разобраться в ситуации, барон пригласил музыкантов, наигрывавших в углу на струнных инструментах. Там даже пела маленькая девочка, щебетавшая, словно птичка, о любви, весне и верных сердцах.
За столом барон говорил исключительно о еде, хотя она была скорее во вкусе Джалайла, чем Гэна. Фермеры и рыбаки Харбундая потрудились на славу, а повара барона еще лучше. Стол был накрыт богато. Одни блюда сменялись другими. В салат из перемешанных овощей для цвета и запаха были добавлены настурции. Затем последовали рыба, суп, охлажденная вишня. Главным блюдом оказалась жареная свинина. Гэн подумал, что она намного мягче и не такая сытная, как мясо диких свиней, которое ели в лагере Собак. А овощи были приготовлены слишком тщательно. Люди из племени Гэна считали, что чем меньше овощи обработаны, тем лучше. В Харбундае же их варили почти до состояния каши, а потом заливали густым соусом.
Во время последней перемены блюд, заключавшейся в пиве с сыром, барон в конце концов прекратил свою нелепую полусознательную болтовню. Он отпустил слуг и музыкантов, сказав:
— Ты произвел на гостей впечатление.
Гэн выжидательно кивнул. Барон поиграл немного вилкой, затем наконец произнес:
— Они сравнивают меня с тобой. Сравнение не в мою пользу, — Джалайл попытался улыбнуться, но улыбка исчезла под грузом раздумий.
— Они молоды.
Барон коротко рассмеялся:
— Ты сам почти мальчик!.. Они чувствуют в тебе то же, что и я, — лидерство. Но у них нет причины этого бояться.
