Змеи в раю (СИ) - "Sininen Lintu"

Правда, призывать ножницы ей не приходится: кто-то притащил их вместе с одеждой. Она без особого сожаления обрезает штанины и смотрит на свои босые ноги. Вспоминает, что где-то в её вещах, там, на половине слуг, лежит рубашка Майкла Лэнгдона, и закусывает губу: ему нравится отдавать ей свою одежду?

«Мне нравится смотреть на женщину в моих вещах», — он снова пробирается к ней в голову, и в его тоне сквозит веселье.

Он опять издевается? Его хочется послать к Дьяволу, но не выйдет.

«Отнюдь, — Лэнгдон насмешливо фыркает. — Делаю комплимент. Когда в последний раз ты получала их, Мэллори?»

Она думает, что года полтора назад. И не очень понимает, горят её щеки из-за духоты в душевой или от его слов? Мэллори выкручивает кран и плещет холодной водой на лицо, хватает ртом воздух. Скажите, какого…?!

Майкл Лэнгдон — всё ещё тот, кто предал мир огню. Майкл Лэнгдон был врагом Ковена. Мэллори всё ещё с трудом верит, что она — ведьма, но воспоминания, нахлынувшие на неё потоком, шепчут ей в уши, что всё именно так. Прошлая жизнь постепенно укладывается у неё в голове, но она понятия не имеет, как относиться к этому факту.

Обуви у Мэллори нет — ну, кроме туфлей, которые она носила, будучи Серой. Напоминание о её зависимом положении и необходимости возиться с Коко, как с беспомощным ребенком, получая в ответ лишь оскорбления. Она пинает их ногой и выходит в коридор босиком. Пол холодит ступни. Блокпост непривычно тих: все умерли, некому шуметь. И, наверное, стоило бы скорбеть по ним, но Мэллори не находит в себе достаточно сострадания к Лиловым, а вот Серых, что служили вместе с ней, жаль. Равенство они получили только в момент смерти: умерли обе касты по вине Вейнебл, и умерли они в мучениях.

Майкл стоит в своей комнате, заложив руки за спину, и смотрит на пылающий огонь свечей, будто хочет увидеть в нем будущее. А, может, и видит: Мэллори помнит, что Корделия учила их узнавать будущие события не только по картам или рунам. Иногда его можно увидеть и в пламени. Но разве может быть будущее у мертвого мира, покрытого ядерными отходами, как снегом?

У неё сдавливает горло от мысли, что Корделия всё-таки были права насчет него. Мэллори вспоминает Лос-Анджелес, от которого осталась воронка в земле, и вспоминает, как бомба уничтожила всё, что она любила: пляжи, по которым можно было ходить босиком и ощущать, как вода омывает ступни; кафешки и парки, пальмы и кипарисы. Дома и людей, которые, конечно, заслуживали смерти за свою любовь к унижению тех, кто казался им «другим», но…

Но стоит увидеть его, и картины того, каким мир был «до», становится всё ярче, а пророчества Корделии звучат в ушах. Полтора года Мэллори думала, почему человечество пришло к собственной гибели, а виновник — перед ней. И был перед ней последние недели.

Ядерный взрыв, погубивший всё, что она любила, сотрясал самолет в тот день, а огненный столб отражался в стекле иллюминатора и в глазах тех, кто прилип к стеклу вместе с ней.

Она бросается к Майклу и ударяет его по спине. Раз, другой, третий. Она могла бы с легкостью ударить его силой, она могла бы спалить его спальню, но эмоции застилают ей разум. Пламя в камине вспыхивает так ярко, что в помещении становится светло, как днем.

Майкл разворачивается, хватает её за запястья, обездвиживая, и тянет к себе так резко, что Мэллори врезается в его грудь.

— Пусти, — шипит она, будто змея. — Пусти!

Кожаное низкое кресло отлетает к самой стене от всплеска её силы. Из-под ног Майкла в разные стороны прыскают пестрыми лентами змеи.

— Нет, — отвечает Лэнгдон твердо и сжимает её руки ещё сильнее.

Взгляды скрещиваются, и всё, что таилось у них внутри, схлестывается. Лампы трещат и разлетаются осколками. Комната полна змей, их скользкие тела холодят голые ступни Мэллори. Пламя свечей гаснет, погружая обстановку в полную тьму окончательно. И в этой тьме слышатся только сдавленные всхлипы Мэллори и глубокое дыхание Майкла Лэнгдона.

Она ещё не владеет своими силами, и сражаться с ним — тяжело, особенно когда он готов к этой битве. Мэллори больно, так больно, что у неё всё внутри горит, превращается в пепел. Если от возвращенной памяти так паршиво, лучше бы она ничего не вспоминала!

Лэнгдон смотрит на неё сверху вниз, и, кажется, ему не нужен свет, чтобы видеть её лицо.

— Люди заслужили это, Мэллори, — произносит он. — Ты знаешь это не хуже меня.

Она знает, но отказывается признавать. Снова рвется из его рук и снова терпит неудачу, потому что сила не желает подчиняться ей здесь и сейчас. От хватки Майкла на коже наверняка останутся синяки.

— Позволь мне объяснить тебе.

— Нет!

— Ты доверилась мне в Аду, — напоминает Лэнгдон. — Я вытащил тебя из того зеркального лабиринта. Полагаю, я заслуживаю хотя бы разговора, — он обезоруживающе честен. Мэллори не ощущает его обычных уловок и вкрадчивости хищника, подбирающегося к жертве. Он говорит с ней, как с равной.

Шторм внутри укладывается, как морская гладь после сильных ветров. Лэнгдон смотрит на Мэллори, отпускает её руки. Змеи расползаются по углам.

— О чем ты хочешь говорить? — ей кажется, она смертельно устала, хотя только что от этой самой смерти сбежала.

— Я хочу показать, — Лэнгдон качает головой, тянется и дотрагивается ладонью до её щеки. — Всё, о чем не говорила тебе твоя Верховная. Всё, что она от тебя специально скрывала.

И, хотя Мэллори очень хочется отстраниться, убежать, она не отдергивается от него, позволяя теплым пальцам оглаживать кожу её щеки, ещё влажную от слез. Корделия говорила, что злая магия может принимать множество обличий, в том числе и прекрасных, почти идеальных. Но ещё она говорила, что убережет Мэллори от любой опасности, а где она была сегодня, когда Вейнебл травила всех жителей бункера? Неужели она не видела судьбы своей ученицы, если так гордилась своим умением прозревать будущее?

Майкл раскрывает перед Мэллори свой разум, и она падает в его воспоминания, будто в омут, полный тёмных вод. Она видит растерянность и испуг юноши, впервые осознавшего свою силу, и его стремление защитить единственную женщину, которая заботилась о нём — мисс Мид? Неужели? Он был счастлив, попав в школу для юных колдунов, ибо там над ним не смеялись, не тыкали в него пальцем, как в урода. Он был счастлив, когда прошел испытания, уготованные ему в качестве экзамена, и прошел их с легкостью. Он, в конце концов, вытащил двух ведьм из их собственного Ада, хотя им не могла помочь даже Верховная.

Ей открывается истинное положение в мире, который она считала идеальным для себя, и Мэллори в красках наблюдает, как Миртл, Корделия и Зои (теперь-то она помнит их имена!) принижают колдунов лишь потому, что считают, будто их магическая сила слабее, чем у ведьм. Она видит, как закатывает глаза Зои на фразу о появлении мага, способного оспорить титул Верховной, веками принадлежавший только женщинам. Она слышит, как Миртл ядовито отмечает, что маги не желают смириться со своей слабостью, а Корделия прямо в лицо заявляет, что испытание Семи Чудес убьет бедного мальчика, и столько гордыни в её тоне, столько превосходства — Мэллори начинает тошнить.

Её воротит от проявлений неравенства, какими бы они ни были, и образ Корделии Гуд, сохранившейся в её памяти доброй, пусть и строгой наставницей, начал покрываться тёмными пятнами. Она не хочет верить в это, но интуитивно ощущает, что Лэнгдон ей не лжет. Как не лгут и его впечатления о тех, кто готов угробить половину мира, чтобы доказать свою правоту и утереть нос правительствам других стран. Как не лгут его мысли, что неравенство в магическом мире — ничто по сравнению с неравенством среди людей.

Мэллори выныривает из его воспоминаний, как из глубокого озера, и жадно хватает ртом воздух. Майкл убирает ладонь от её лица.

— Теперь ты понимаешь, — он не спрашивает, а утверждает. — Мир был отравлен людьми.

Некстати Мэллори вспоминает интернет-мемы про планету, гласившие «мне очень жаль, но, кажется, у вас люди», и нервно смеется. Его воспоминания, мысли и впечатления обрушились на неё похлеще её собственных, но они не противоречат друг другу. Она помнит, что Корделия, Митрл и другие ведьмы действительно относились к колдунам с презрением. Она помнит, с каким презрением относилась к ней Коко и её семья… и не видит разницы.